БОЛЬШЕОКИНСКИЕ ХРОНИКИ. История села в документах и устных свидетельствах - ИМЕНА БРАТСКА
БОЛЬШЕОКИНСКИЕ ХРОНИКИ. История села в документах и устных свидетельствах
Первые упоминания о Большеокинске появляются в начале XVII века в донесении первого подъячего Енисейского острога Максима Перфильего.
С начала XVIII века Большеокинск в составе селений Братского острога находится в ведении Илимского воеводства и в 1723 году он представляет собой крупное селение из 13 дворов пашенных крестьян (в то время как большинство селений Братского острога в этом же году насчитывало в среднем 3-5 дворов). Население села занималось, главным образом, землепашеством.
Постепенно население села растёт, посёлок увеличивается, а название его меняется: Большая Ока, Большой Погост, Большая Окинская деревня и, наконец, закрепляется современное название — село Большеокинское.
Село Большеокинское (еще недавно Большеокинск) сегодня ведёт тихую, полусонную жизнь. Когда-то здесь был передовой колхоз, теперь — небольшое подсобное хозяйство Братского пивзавода и рыболовецкая артель. Из наиболее заметных дел последнего времени — установка летнего водопровода. И, наверное, неслучайно в День села, который прошел в конце июня, в Большеокинске так часто вспоминали свое прошлое.
Большеокинску в отличие от многих сел повезло со своей историей — она известна и описана многими авторами. Один из них — Сергей Приловский, проживший в Большеокинском всё своё детство и юность. Сергей, инвалид первой группы, закончил исторический факультет Братского университета и свою дипломную работу посвятил истории Большеокинска. Другой автор — бывший директор большеокинского краеведческого музея Валентина Георгиевна Часовитина. Их изыскания и опросы старожилов и стали основой сегодняшней публикации.
ДОРЕВОЛЮЦИОННЫЙ КРИМИНАЛ
Одно из первых упоминаний Большеокинска в дореволюционной прессе, в отделах происшествий, относится к 1865 году. Газета «Иркутские губернские ведомости» тогда сообщала: «9 августа Нижнеудинского округа, в большеокинском селении, утонул в реке Оке поселенец Никита Матафеенко (от роду 47 лет)». Месяцем позже следует еще одно сообщение: «8 сентября. Нижнеудинского округа, в большеокинском селении, у крестьянина Больших Шапок, от неизвестных причин, сгорел дом с имуществом. Убытка причинено на 547 руб. 67 коп»
Из других источников конца 19 века известно, что в 1892 году на поселении в Большеокинске находился Оглы Измаил Сани. В этом же году он разыскивался Братским волостным правлением для выдачи ему денег, присланных Иркутским губернским правлением.
В 1892 году Братское волостное правление разыскивало водворяемого рабочего Братской волости, с. Большеокинского Федора Непомнящего родства, обвиняемого в краже вещей и хлеба у крестьянина Распопина и поселенца Бурматова и в побеге с места причисления и из волостной тюрьмы. Братское волостное правление разыскивало подлежащих в 1892 году призыву к отнесению воинской повинности крестьянских детей с. Большеокинского — Прокопия незаконнорожденного Неклюдова и Михаила незаконнорожденного Татаринова. Они должны были быть на 3 призывном участке для «вынутия» жребия.
Большеокинск. Панорама
В субботу 11 июля 1909 года газета «Восточная заря» под рубрикой «Судебная хроника» публикует заметку «Старик-убийца». Приводим её дословно: «Однофамильцы Денис Романов и Федор Романов, жители села Больше-Окинского, Нижн. уезда, породнились. На старости лет своих Денис, уже почти семидесятилетний старик, выдал дочь свою за Федора Романова. Но брак этот не принес радости старику Денису. Зять Федор Романов не только плохо жил с его дочерью, но и не ладил с тестем. Были случаи, когда зять Федор, напившись пьяным, приходил к тестю и начинал ругать и бить старика. Денис Р. был характера злого и честолюбивого. Долго таил он злобу против зятя, но, наконец, не выдержал.
20 июля (это было в 1908 году) старик Денис Романов явился к себе в дом, выпивши и злым. В доме находился и злополучный зять. Увидя последнего, тесть решил отомстить ему. Между ними началась обычная ссора. В доме поднялся крик, шум. В руках старика появился револьвер. Из дома все выбежали. Выбежать успел и Федор Романов. Оставшись один, Денис заперся в доме, угрожая, если покажется Романов, застрелить его. В это время на крики и шум к дому подошли крестьяне, знакомцы Дениса Романова, Семен Кузьмин и Василий Шипин. Из дому раздался выстрел, и Шипин, как сноп, свалился замертво наземь. Арестовать убийцу-старика удалось только хитростью. Привлеченный к уголовной ответственности и преданный окружному суду, Денис Романов объяснил, что убил Шипина по ошибке.
Окружной суд приговорил его по лишении всех прав и преимуществ к отдаче в исправительное арестантское отделение на три года. Осужденный этим приговором остался недоволен и принес в ирк. судебную палату апелляционный отзыв с просьбой понизить ему наказание. Дело о нём было на днях вновь заслушано в ирк. судебной палате. Резолюцией палаты приговор окружного суда утвержден и апелляционный отзыв остался без последствий».
В 1909 году в селе Большеокинск было 111 дворов с 695 жителями. В 1917 году -122 двора, 363 муж. и 374 жен. населения. Товарами первой необходимости снабжали людей купцы. В Большеокинске (по словам старожилов) было два купца. Один — Коробков (имя, отчество не установлено) был кузнецом, работал от зари до зари, а жена его приторговывала в лавке на краю села. Второй — Романов Варфоломей Николаевич, купец III гильдии, у него было трое детей (Ксения, Анна, Андрей).
По воспоминаниям Ивана Дедюхина в начале ХХ века в селе была ещё купчиха — Наталья Стемповская. Её муж отправился вверх по Ангаре с целью получения долга, но обратно не вернулся, был убит. После этого она сама начала заниматься торговлей, но продолжалось это не долго, вероятно из-за того, что не смогла самостоятельно вести дело.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Во время гражданской войны многие большеокинцы бежали из колчаковской армии и на поиски дезертиров были посланы карательные отряды. Некоторые из старожилов, с которыми беседовал Приловский, помнили эти события.
Вера Александровна Чеканова рассказывала:
«В деревню прибыл пароход (как позже стало известно, название парохода было «Селенга») с карателями, и некоторых сельчан забрали на него. Забрали также моего отца Чеканова Александра Фёдоровича и его брата Лаврентия. Отца и дядю посадили в каюту с какой-то женщиной. Через некоторое время увели Лаврентия. Вскоре принесли его одежду. Отца отпустили. Его отстоял какой-то Рассадин»
По рассказам старожилов, в деревне в то время жил Андрей Рассадин, но какое отношение он имел к белому пароходу, выяснить не удалось.
Надежда Васильевна Каргапольцева:
«Каратели согнали всех на площадь и стали пороть мужчин. Мой дедушка Савватей Фёдорович Каргапольцев стоял в шинели, и в тот момент, когда его схватили и потащили на козлы для порки, распахнул её — и белые отпустили его: на груди у него было четыре креста, а по закону Георгиевских кавалеров нельзя было пороть»
Георгий Иванович Большешапов:
«Мой отец Иван Николаевич рассказывал: когда колчаковцы схватили брата Савватея Фёдоровича, Константина, который возил хлеб красным партизанам, Савватей Фёдорович подъехал к ним на коне и потребовал прекратить порку, при этом он распахнул шинель, а на груди у него было четыре Георгиевских креста. Мой отец служил у Колчака командиром разъезда в 1919 году и перевёл к красным 30 человек из своего отряда. Потом служил писарем, заболел тифом, после чего его парализовало».
Иван Михайлович Дедюхин:
«На пароходе был Михаил Морозов, и когда его вывели на расстрел, он ударом кулака свалил с ног офицера и бросился в воду. По нему стреляли, но он всё же выбрался на берег, где потом прятался».
Иннокентий Дмитриевич Карпов:
«Жил у нас в деревне Вдовин Иван. Его и ещё нескольких сельчан забрали в колчаковскую армию. Находясь на передовой, они переговаривались с красными и узнали, что против них воюют их земляки из Братской волости. Через некоторое время решили бежать, и помог им в этом офицер в чине штабс-капитана. Он сделал для них фальшивые документы. Пробирались на поезде до Тулуна, а дальше пешком до Большеокинска. Семья у Вдовиных была зажиточная, и когда пришли красные, Иван, испугавшись, что его могут арестовать, так как служил у белых, ушёл с отрядом Виктора Попова в тайгу. В скором времени при помощи Большешапова (Дьяконского) Алексея, чоновцы вышли на их след и уничтожили. Вдовин погиб одним из первых».
Из воспоминаний К.К. Поповой:
«Виктор и Леонид Поповы мои родственники. Мои дяди. Виктор был офицером — поручиком, а Леонид работал учителем в старом Братске. Когда установилась Советская власть, Виктор, побоявшись, что его могут арестовать как офицера, ушёл в тайгу. С ним ушли ещё несколько человек, в том числе и его брат Леонид. Это было в 1921 году. Отряд не собирался воевать против Советской власти. Из вооружения у них были только охотничьи ружья для того, чтобы в тайге не умереть с голоду. Жили они у деревни Озёрное, в руднике. В близлежащих деревнях появлялись, чтобы пополнить продуктовый запас. Повторяю, что вреда они никому не сделали. Мой отец помогал им чем только мог, и когда отряд ЧОНовцев пришел в деревню, ему приказали вести их в тайгу. Отец знал, где находится отряд и не доезжая того места, он почувствовал запах дыма и начал громко разговаривать с красными. Прибыв на место, они нашли лагерь пустым. Вскоре отряд обнаружили недалеко от рудника. Все были уничтожены».
Из воспоминаний Е.П. Кузнецовой:
«Мой отец Пётр Попов и два брата Поповы Виктор и Леонид перед тем как уйти в тайгу прятались у Константина Попова (отца Клавдии Константиновны Поповой) в погребе. Что с ними потом было, не знаю. Знаю, что всех убили. Какая-то женщина сообщила, что моего отца убили в зимовье на Каштаке»
В 1919 году во дворе собственного дома был заколот штыком Татарников (Карташов) Иван.
По воспоминаниям старожилов (Карлиной А., Поповой К.К.):
«Иван выдавал белым активистов и сочувствующих красным. У него нашли список на 12 человек. И красноармеец Шляпа заколол его штыком».
Расправой занимались не только белые.
Из воспоминаний Потаповой Александры Алексеевны:
«Мой отец работал кузнецом. И когда в деревню пришли бурловцы, то забрали его и расстреляли. А потом допытывали и стращали мою мать. Что родители такого сделали, я не знаю».
В 1921 году пришли в родное село бывшие колчаковцы: прапорщик Карташов Егор Дмитриевич, Вдовин Иван, Попов Иван, Большешапов Борис Михайлович. Дома их не приняли и они пошли в банду, которую возглавил Егор Карташов.
В 1922 году была разгромлена банда Зариковского-Ведерникова, в 1923-м — банда Карташова-Ведерникова (после разгрома в 1922-ом Ведерников перешёл к Карташову). В этом же году Алексей Большешапов убил своего брата Бориса за то, что тот служил в банде Карташова. Существует легенда, что после разгрома банды в живых остались Карташов и Ведерников, которых преследовали ЧОНовцы. Егор убил Ведерникова и одел в свою одежду. Так он и скрылся. Были свидетели, что будто бы видели его в Иркутске.
Неподалеку от Большеокинска действовала ещё одна «банда» — Гольского.
Из воспоминаний Валентины Наумовой (Тарасовой):
«Гольский Алексей Иванович, мой дядя, был из большой и зажиточной семьи. Когда их раскулачили (забрали скот, имущество, выгнали из дома), Алексей Иванович стал бродяжничать. Собрав несколько юношей, ушёл с ними в тайгу. Через неделю пацаны вернулись по домам, а он остался один. Сам он ни от кого не скрывался, выходил на пашни и сенокосы, разговаривал с людьми. Чекисты стали терроризировать его родных, не давали им спать, постоянно делали обыски. После таких мучений его старшая сестра Марфа сообщила чекистам, что Гольский придёт в субботу в баню. Там его и взяли Верещагин и Караваев (зверюга, каких свет не видывал). Потом мы узнали, что его расстреляли на Берёзовой горе при попытке к бегству».
Из воспоминаний К. К. Поповой:
«Гольский настроил против Советской власти молодёжь и пытался организовать группу. Через неделю молодёжь разбежалась. Был в его группе Романов Пётр. Он стал ходить один, жил на нашей заимке и на нашей пашне, боясь идти домой. Его уговорили, чтобы он вышел и покаялся, мать его возила в НКВД. Ему велели переговорить с остальными. Около полугода жил свобод¬но, затем снова вызвали, и он не вернулся (был расстрелян). Самого Гольского я увидела, когда его уже поймали. Я, совсем еще юная, ехала на телеге, и увидела, как его ведут. Он был привязан руками к двум лошадям. Кони шли быстро, и он бежал за ними. На конях были два чекиста Верещагин и Караваев. Когда Гольского притащили на Берёзовую гору, он уже не мог идти. Его привязали к лиственнице и расстреляли. Было это где-то в 1927-28 годах»
Как стало известно со слов старожилов, Караваев замучил около сотни человек. Потом его перевели в Иркутск и застрелили в собственном кабинете.
РАСКУЛАЧИВАНИЕ
В конце 20-х, начале 30-х годов началось раскулачивание крепких крестьянских хозяйств. Первыми были раскулачены Чеканов Дмитрий Михайлович, Романов Варфаломей Николаевич, Романов Андрей Варфаломеевич, Арсентьевские Фёдор и Николай, Большешапов Николай Иванович, Большешапов Иван Петрович. Семьи некоторых раскулаченных были высланы в Бодайбо, а хозяйства собраны на общем дворе.
Из воспоминаний К. К. Поповой:
«У Романовых был большой дом, обставлен по последней моде шикарной мебелью».
В 1932 году его с семьёй сослали на прииск «Светлый» Бодайбинского района. Сын купца Андрей был призван в колчаковскую армию, но сбежал оттуда. Пришёл в деревню к Большешапову Ивану (Голостифонов), тот его и выдал. После чего Андрей был раскулачен и расстрелян. Жена Андрея по дороге в ссылку умерла, оставив шестимесячного ребёнка. Константин Попов взял на поруки свою сестру, жену Варфоломея Николаевича — Марию Ивановну Романову с внуком.
Из воспоминаний Г.И. Большешапова:
«Приезжала тройка из Братска и раскулачила многих. Бывшего офицера Большешапова (Сёмочкина) Осипа Степановича 20 раз за ночь поднимали с кровати, забрали всё, даже матрас из-под бабушки взяли. Его самого ночью вывели за деревню, а потом отпустили». (Из воспоминаний старожилов известно, что Осип Степанович Сёмочкин сам участвовал в первом раскулачивании в конце 20-х).
В.А. Чеканова:
«Хозяйство у нас было среднее. При раскулачивании у нас забрали всё, особенно старался Митча Сутырин. Он выгребал всё, что можно. Мать плакала, просила его, чтобы он оставил что-нибудь на еду. Мы плакали, когда у нас выводили лошадь — мы её очень любили»
Были раскулачены Арсентьевский Фёдор, Терентьев Павел Иванович (10 детей), Большешапов Иван Васильевич (6 детей. Забрали всё, а самих переселили в баню. В ней и жили).
Кроме потери имущества, большим моральным ударом было то, что раскулачивать шли люди, которых на селе всегда считали лодырями и пьяницами, именно они входили в комитеты бедноты. «Усердие» комбедовцев было вполне объяснимо: они получали до 10% имущества раскулаченных, остальное -передавалось колхозам.
В эти страшные годы почти каждая семья держала в избе мешок сухарей на случай ареста. Аресты длились с начала тридцатых годов, вплоть до начала Великой Отечественной войны.
В 1934-35 годах колхоз «Красный Октябрь» постигла засуха, резко упал урожай зерновых. Колхозное крестьянство не было защищено со стороны государства. Трудодень совсем обесценился. Бедняцкие слои пошли в наём.
В 1934-36 годах на территории сельского совета построили хлебоприёмный пункт, пристань для причала пароходов. Пункт «Заготзерно» после полной обработки зерна грузил его на баржи и отправлял водой в Заярск, Иркутск.
В 1937 году председатель колхоза Тютиков уехал учиться на агронома и его обязанности стал исполнять Татарников Иван Васильевич. Во время уборочной внезапно выпал снег и завалило 17 гектаров ржи. Из Братска приехала милиция и арестовала троих сельчан: председателя — Татарникова Ивана Васильевича (расстреляли в Иркутске), бригадира — Тарасова Петра и завхоза — Кокорина Якова.
Из воспоминаний Валентины Наумовой (Тарасовой):
«В 1937 году забрали моего брата Петра. 17 лет он не был дома, сначала в тюрьме, потом в ссылке. Нас, шесть детей, считали кулаками».
Александра Алексеевна Потапова вспоминает:
«Мы жили рядом с Кокориными и дядя Яша предчувствовал, что его ночью арестуют. Он прилёг на сундук одетым. Вошли чекисты и спросили, кто тут Кокорин? Дядя Яша вскочил по-военному и ответил: «Я». Его сразу же забрали и увезли. Потом кто-то из наших сельчан видел его в колонне арестантов, которых гнали в Тулун. Там он и умер от сердечного приступа. Кто-то говорит, что его забрали за погубленный урожай, но он никакого отношения к нему не имел. Скорее всего, забрали за то, что он на строительство своего дома привлёк сельчан».
ЦЕРКОВЬ И СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ
О церкви и священнослужителях села хорошо рассказано в книге Л. Андреевой «И воззовет прошедшее».
До сих пор с уважением вспоминают старейшие жители села священника и законоучителя местной церковно-приходской школы о. Василия Шелашникова, сообщает автор. Он служил при Ильинской церкви с 1899 по 1916 год до перевода его в Троицкий храм города Зимы. Под его руководством было возведено новое здание Ильинской церкви, освящённое 19 июля 1910 года. Здание было бревенчатое, одноглавое, построенное в виде корабля. Полусфера купола покоилась на восьмигранном основании — глухом, без оконных проёмов, барабане. С церковью соединялась переходом (трапезной) трёхъярусная шатровая колокольня, на которой было 12 колоколов плюс один большой колокол. Было на колокольне 4 окна, в каждом по 3 колокола. Завершала строение луковица с крестом. Построенная в традиционном русском архитектурном стиле, Ильинская церковь была украшением села.
«Значительное увеличение прихода, а также ветхое состояние старой церкви послужило поводом к закладке в 1906 г. ещё одной деревянной церкви с колокольней. Освящение её состоялось 19 июля 1910 г. во имя Илии Пророка. В 1910 г. в её приход входило 349 дворов, с населением в 2200 человек». (Из справки Братского городского объединённого музея).
Рассказывает Чеканова Е.И.:
«В Большеокинске,- престольным праздником был Ильин день. С утра служба в церкви. С соседних деревень — Долгого Луга, Долоново — съезжались родственники. Их угощали. На подносе выносили по рюмочке. Бедно, да честно. После отправлялись на поляночку. Вечер начинался в пять часов. Гармонист играл, а мы пели «Коробочку», «Выйду ль я на реченьку», «Во саду ли в огороде»… Играли в разные игры — в имечко, в городки, в лапту… Качались на качелях…
Из воспоминаний Храмцовой П.А.:
«Около старой церкви стояла пушка, и из неё на Пасху всегда стреляли».
После революции всё изменилось. В начале 20-х годов в селе работал клуб. Он разместился в половине дома священника (семья священника жила в другой половине). К.К. Попова вспоминает, что будучи 6-7-летней девочкой была на спектакле, организованном «синеблузниками» в доме священника.
21 ноября 1931 года состоялось собрание верующих, на котором присутствовало 46 человек. Председатель — Большешапов (Ванчиков) Константин Иванович. Собрание постановило, что причт нужен. Составлена смета на содержание храма и причта. Просили власть отдать на распилку на дрова старый храм, перенесённый с монастыря в 1776 году.
Из воспоминаний Шадрина Александра Фёдоровича и Большешаповой Варвары Васильевны:
«Старая церковь стояла на берегу, и её часто подмывало, да и ребятишки подкапывали под неё. Подкоп получился такой, что в него свободно входила лошадь. При разборе церкви одного сельчанина по фамилии Барсуков задавило».
Из воспоминаний П.А. Храмцовой:
«При церкви было несколько могил священников и служащих церкви. На могилах стояли каменные плиты с высеченными именами. Потом на этом месте построили дом.
Большеокинск. Ильинская церковь была украшением села. В начале 60-х во время переноса села на новое место церковь сожгли
Большеокинская церковь была закрыта в 1937 году, последней в Братском районе…
В Братске был арестован о. Гавриил Лютиков (1869 года рождения). уроженец села Падун. Ещё до революции он был псаломщиком в Ильинской церкви, а в августе 1926 года по просьбе односельчан занял место священника. В архиве сохранилось свидетельство протеста о. Гавриила против начавшегося осквернения кладбищ. Он срубил в марте 1929 года столб «исполинских шагов» (тип карусели), поставленный на месте погоста при старом храме. За что и был оштрафован на 50 рублей.
Отца Гавриила расстреляли в Иркутске через месяц после ареста 8 декабря 1937 года. Расстреляли после того, как тройкой УНКВД он и ещё 23 жителя Братского района были признаны участниками контрреволюционной повстанческой организации и осуждены по статьям 58-10 ч.1 и 58-11 УК РСФСР.
Та же участь ждала ещё одного священника Ильинской церкви. Он приехал в Большеокинск откуда-то с запада вместе с женой и двумя дочками. Жил в Большеокинске недолго. Поэтому о нём мало что известно. Звали его о. Степан Иванов. По воспоминаниям старожилов, дочерей его звали Нина и Лида.
Последним священником был Любенков. Кто он, и что с ним потом стало, неизвестно. Последним пономарём был Татарников (Ильичёв). Последним трапезником был Терентьев Павел Иванович. Он закончил три класса церковно-приходской школы, читал по латыни, иногда заменял священника. Награждён похвальной грамотой с изображением царской семьи (записано со слов его сына Терентьева Георгия Павловича).
В 1937 году службы в Ильинской церкви прекратились. Рос долг неуплаченных налогов на содержание церкви, который колхозники, получавшие мизерную плату за трудодни, выплатить не могли. Вот тогда-то, 11 декабря 1938 года, на общем собрании колхозников Большеокинска и было принято решение:
1. Существующую до настоящего времени церковь закрыть единогласно, каковую использовать с переоборудованием под клуб.
2. Поручить членам сельского совета взять на учёт всё имущество, находившееся в церкви и реализовать на территории Долоновского сельского совета.
3. Вырученные средства от реализации церковного имущества использовать на уплату недоимок по налогам и сборам, а оставшуюся сумму обратить на переоборудование здания».
Из воспоминаний Лидии Ивановны Сутыриной:
«После закрытия церкви всю утварь церковную передали в магазин. Женщины из риз и покрывал шили себе юбки, делали скатерти, салфетки. Прасковья Романова сделала из иконы дверь, вскоре её парализовало».
Из воспоминаний А.Ф. Шадрина:
«Сторож (бывший офицер) рассказывал, что перед тем как умереть кому-то в деревне, ночью по церкви как кто-то ударял три раза».
В 1939 году приехали сотрудники милиции из Братска, сняли колокола и увезли их.
В 1942 году из Братска приехали снимать кресты. Непосредственно снимал их директор дома культуры Братска Буркевич. Старые люди плакали и проклинали осквернителей церкви. Бабки причитали: «Леший бы тебя сбросил». Осквернитель сорвался с колокольни, но остался жив. Крест сняли и на его место поставили красный флаг. Но кара Господня не заставила себя долго ждать, через два года Буркевич утонул в Ангаре.
Село Большеокинск
После «переоборудования» здание стало двухэтажным. На верхнем этаже разместили избу-читальню, на нижнем — танцплощадку.
В начале 60-х во время переноса села на новое место церковь сожгли. Вот что рассказали Приловскому старожилы.
К.К. Попова:
«Церковь была очень прочной, срубленной без единого гвоздя. Как только не пытались разобрать церковь, но ничего не получалось. Сняли только верхнюю часть, которая была перевезена в новый Большеокинск и из неё построен жилой дом по улице Некрасова 12. Оставшаяся церковь была сожжена».
А. Жмуров:
«Говорили, что в церковь можно было налить воды и она не вытекла бы. Она была связана по три ряда железными штырями. В двенадцатом часу ночи я ехал на мотоцикле через старый Большеокинск. Когда подъехал к церкви, то увидел, что она с четырех сторон охвачена огнём. Её только что подожгли. Кто поджигал, я не видел. Горела церковь долго и как-то свечой уходила вверх».
Старожилы вспоминали, что директором до переселения был Большешапов Константин Иванович. Однажды он пришёл на работу и рассказывал тем, кто там был, что во сне к нему явился дед с большой окладистой белой бородой и сказал: «Церковь не сжигай или сам погибнешь». Константин Иванович рассказывал это со смехом. Через два года (после того как церковь сожгли) его придавило силосом в силосной яме.
Во время сбора информации по Большеокинской церкви Приловский услышал еще одну интересную, почти мистическую историю.
Старожил Э. Вдовина рассказала следующее:
«Как-то я собиралась на танцы в клуб. Когда бабушка узнала, куда я иду и где проходят танцы, закричала: «Что ж вы делаете нехристи, на гробах танцуете».
Это было в начале пятидесятых. Какие гробы?
Чуть позже А.В. Пеньков рассказал:
«Я работал после войны киномехаником в клубе. И где был церковный алтарь, доска проломилась. Посмотрели под неё и увидели два гроба».
Заиграева (Терентьева) М.П.:
«Когда я была маленькая, мы бегали смотреть, что там под сценой. Гробов не видели, а видели два железных ажурных креста высотой примерно 80 см».
Большешапов (Ванчиков) А.В.:
«Кресты там действительно были, а гробов было не два, а один, Гроб Господень, который есть в каждой церкви. Мой дед Константин Иванович перевёз его к себе и хранил в нём муку. Потом он его сжёг»
РАЗНОЕ
На заседании Большеокинского сельсовета 25.11.28 г. рассматривался вопрос о борьбе с волками. Решили с 1 декабря по 15 февраля разрешить охоту со стрихнином в виду нашествия волков на район.
В документах 1929 года впервые встречается упоминание о комсомольской ячейке. Первыми комсомольцами были Шадрин Илья Михайлович, Казаков Николай Иванович, Татарников Леонид, Большешапов Леонид Владимирович, Рыбкина Александра (со слов старожилов). Организатором и первым секретарём комсомольской ячейки был Большешапов Осип Степанович. По воспоминаниям бывшего избача Вологжина Василия Георгиевича, в 1934 году Большешапов Осип Степанович вместе с Максимом Замаратским и Арсентьевским Алексеем был осуждён.
В конце 1931 года в Большеокинске была эпидемия скарлатины. 26 декабря этого же года сельский Совет на собрании президиума просил райздрав об открытии «Заразного барака» в селе и помочь медперсоналом и лекарствами. По селу был объявлен карантин.
С 1933 по 1934 годы избачём был Вологжин Василий Георгиевич, с сентября 1937 по сентябрь 1939 года — Скотников Иван Степанович. При клубе была открыта библиотека. Первым библиотекарем был Татарников Александр, по прозвищу «Сашка Бука». После него библиотекарем стала Большешапова Лидия Николаевна, по прозвищу «Лирика» (любила читать стихи).
Со слов Большешапова Александра Владимировича (главврача Братской первой горбольницы) его дед — Большешапов (Ванчиков) Константин Иванович занимался врачеванием. «Дед был верующий человек и хорошо знал медицину, которой очень увлекался». На селе была своя акушерка — повитуха бабка Гражданиха. Многие сельчане обязаны ей своим рождением.
В 1935 году открыли магазин-сельпо в доме купца Романова. Первыми продавцами были Большешапов Леонид Данилович и Попов Степан Иванович. Торговля велась товарами первой необходимости: мануфактурой, сахаром, солью, керосином, которые поставлялись из Тулуна на лошадях, а из Иркутска — пароходами.
В 1939 году колхоз впервые получил хороший урожай зерновых, полностью рассчитался с государством. Колхозники получили по 2,5 кг. зерна на трудодень и деньгами по 95 копеек.
В документах 1939 года впервые упоминается о партийной организации.
До войны в Большеокинске был свой аэродром. На нём было от 3 до 5 самолётов, служивших для облёта лесов.
(Продолжение следует)
Подготовил Сергей МАСЛАКОВ
Источник: общественно-политическая газета «Наш Сибирский характер», N 13(191) от 18 июля 2013 г.
Если у Вас есть дополнения и поправки или Вы хотите разместить на сайте «Имена Братска» биографии Ваших родных и близких — СВЯЖИТЕСЬ С НАМИ!
ВНИМАНИЕ! Комментарии читателей сайта являются мнениями лиц их написавших, и могут не совпадать с мнением редакции. Редакция оставляет за собой право удалять любые комментарии с сайта или редактировать их в любой момент. Запрещено публиковать комментарии содержащие оскорбления личного, религиозного, национального, политического характера, или нарушающие иные требования законодательства РФ. Нажатие кнопки «Оставить комментарий» означает что вы принимаете эти условия и обязуетесь их выполнять.
