МЕМУАРЫ СПАРТАКА МИХАЙЛОВИЧА АРБАТСКОГО - ИМЕНА БРАТСКА
МЕМУАРЫ СПАРТАКА МИХАЙЛОВИЧА АРБАТСКОГО
МЕМУАРЫ
СПАРТАКА МИХАЙЛОВИЧА АРБАТСКОГО
Дома, в кабинете
На одном моем снимке, где мне было лет пять, я сижу на венском стуле Руки лежат на спинке стула, и на левой руке, на указательном пальце, очень толсто намотан бинт. До недавнего времени никто, да и я, не находили в этом ничего примечательного. Но недавно у меня возникла мысль — вот откуда оно пошло.
Сколько себя помню, я везде что-то делал, рисовал, оформлял. В детдоме села Ербогачен — это все праздники, Новый год, пионерская газета, костюмы для рыцарей и воинов, сделанные из досок, папье-маше, консервных банок и всего прочего. В Нижне-Удинском училище железнодорожного транспорта чертил учебные плакаты для изучения тормозов, рисовал, делал красивые ножи с наборными ручками из цветного пластиглаза для городских уроков.
В армии на Сахалине служил чертежником, в полку отделал под дуб казармы, оформлял Ленинские комнаты, а поскольку не было перьев, то придумал и сделал их сам из простого дерева. Всем офицерам в части помогал оформлять костюмы для детей.
После армии работал в узле связи монтером, а качестве общественной нагрузки оформлял различные рекламы, стенгазеты, соцобязательства, красные уголки.
После Иркутского окончания пушного техникума работал охотоведом в Братске и оформлял все слеты передовиков охотпромысла, делал выставки охотничьих трофеев, стенды с показателями работ Братского КЗП, сам занимался рогами, шкурами, чучелами. На выставке охотничьих трофеев в Иркутске занял первое место и получил премию 200 рублей. А когда опять перешел в узел связи в 1970 году, то уже работал художником-оформителем.
В Братске я познакомился с художниками. Они к моему счастью были охотниками — любителями. И получилось у нас с ними очень хорошее сочетание. Я образованный охотник-охотовед, но не образованный художник, а они — наоборот. И именно это знакомство изменило мою дальнейшую жизнь.
Арбатский С.М.-март 2011 года
Я часто бывал у них в мастерских. Конечно, у каждого художника есть различные лесные интересные штучки. Поделками их не назовешь, но это были прекрасные заготовки для работ. Я всегда им говорил: «Что вы тут поставили какую-то ерунду! Я в лесу, знаете, какие вижу». Они на мои замечания не реагировали. Но однажды кто-то сказал мне: «На вот, бери их, приноси, занимайся с ними, глядишь, толк какой-то будет». И его слова стали пророческими.
Теперь из леса вместе с ягодами, грибами, дичью я всегда приносил, как мы их тогда называли, коряжки. С них все и началось.
В это время вода Братского моря весной далеко уходила от уровня осенней отметки. Оставался пустынный берег, а на нем множество пеньков с оголенными корнями, сучьями и капами различных пород деревьев. Это был прекрасный материал для работы. Тогда я его носил мешками. Дома тщательно обтирал, в мастерскую приносил мешок. После разборки коряжек оставалось с полмешка. Большинство материала сразу шло в работу. Сразу делал карандашницы, вазочки и явно видных зверюшек и птиц. Остальное оставалось дозревать. Этот процесс порой шел очень долго. Они стояли на видном месте и порой годами, утром, когда приходил на работу, я смотрел на них не более одной минуты. Но приходило время, а это бывало через годы, хватало одного взгляда, и вот оно — прозрение! И как же раньше-то не мог понять, увидеть? И тут уже закипала работа.
Проработав с этим материалом более 30 лет, сделав сотни работ, персональную выставку, которую готовил три года, сделав 240 работ, я с большим ужасом понял, что сделал только первый шаг в этот необъятный мир чарующей красоты, в мир бесспорных творений природы, в мир творческой радости и горьких разочарований. Разочарований потому, что часто не хватает фантазии, полета мысли, ума, преемственности от природы. Она сделала свое дело, а теперь ты должен закончить. И, вроде, чувствуешь, что-то должно быть прекрасно, необычно, «велико», но не хватает воображения, голова отказывается соображать. Бывает всякое. Порой спускаешь на тормозах и делаешь, что получается, а порой выбрасываешь к чертовой матери. С самого начала я понял, что не надо насиловать найденный материал, не надо нагружать его своими буйными фантазиями. Надо помочь ему проявиться, слиться с ним воедино, не ущемляя его достоинства. Здесь ты только помощник, уже все сказано. Тебе только осталось поставить точку. Природу не переплюнешь.
Много лет я недооценивал капы различных деревьев. Но если уж сразу было что-то видно (они ведь бывают разные), тогда дело другое. Если они овальные или круглые, то иногда делал чаши или вазы. Но меня никогда не интересовало внутреннее содержание капа. И со временем оно открылось само собой. Это целый мир красоты, необычной текстуры, прочности, не уступающей деревьям ценных пород и даже камню. И здесь, как говорится, семь раз отмерь, один раз отрежь. Надо очень внимательно подходить к тому, как его разрезать. Вдоль, поперек или наискосок. Как правило, при срезе текстура бывает разной. Разная,- и ее красота. Сначала можно отрезать с краю, не резать сразу пополам. Потом сверху и все будет видно. А потом уже резать в зависимости от того, что ты задумал.
Из срезов капа я часто делаю шкатулки. Текстуры совершенно разные. Даже из одних капов лиственницы не найдешь однообразного. Во первых, все зависит от размеров капа, во вторых — от размеров самого дерева, и даже от того, высоко или низко они растут, сухое оно или нет. Лежало ли долго на земле, лежало ли долго в воде, лежало в воде под землей. И все это разный материал, разный по прочности и по цвету. Самая необычная и красивая текстура бывает у капов, как ни странно, осины. Тут уже и камню надо потягаться. Но найти такой «самородок» — редкость. Можно срезать и 10 капов осины, все будет обыкновенная текстура с явными проявлениями годовых колец. А прекрасный кап можно найти в дремучем лесу, во мшистой местности, где правят бал кедр, ель, пихта. Они своими хвойными лапами загораживают доступ солнца. Там всегда темно, сыро, неприятно. Там и растут, мучаясь и пробиваясь к солнцу со своими болезнями, березки и осинки. Они всегда корявые, небольшие. Но если на них образуется кап, а это опухоль на дереве, которая вырастает от удара по нему, то это может быть именно то, что ищешь. Такое случается редко, потому что эти деревья в силу своей незащищенности и условий жизни, как правило, погибают в раннем возрасте, и капы на них вырастать не успевают.
За всю свою сорокалетнюю охотничью жизнь, за всю тридцатилетнюю работу, с «бросовым материалом» мне только раз посчастливилось встретиться с капом кедра. Кедр рос на болоте в сильно нагнутом положении, его явно тянул к земле кап, который был сантиметров 30 в диаметре. Ствол же был сантиметров 8-10. И хотя его надо было нести до станции 5 часов, да еще и три ведра клюквы, я его спилил и взял с собой. В дальнейшем сделал из него прекрасную вазу. А когда к нам в Братск приезжал Александр Солженицын, я не пожалел и подарил вазу писателю от имени Братского горисполкома. Мне самому доверили вручить ее. И конечно, никогда не забуду слова писателя: «Эта ваза будет стоять у меня на рабочем столе». Он записал мою фамилию, имя, отчество и крепко пожал руку.
Прошло уже много лет, а кедрового капа я больше так и не нашел. Может в Саянах, где сплошные кедрачи, он и попадается, но в нашей братской тайге это, видимо, редкость. Как материал, хоть и твердый, высохший — он как камень, но все же ранимый. Срез капа после добычи нужно обязательно замазать, лучше краской, чтобы он не впитывал влагу, которая при хранении помогает ему трескаться. Часто трещин бывает несколько, что делает его непригодным к работе. В процессе работы все срезы, даже если их оставляешь на сутки, надо смазывать растительным маслом. В противном случае они тоже дадут трещины. Так надо поступать даже с совершенно сухим капом, не говоря о капе, срезанном с живого дерева.
В зарубежных странах (Китай, Япония, Корея) есть специальные технологии обработки деревьев ценных пород (красное, черное, дуб и т.д.). Его годами выдерживают в определенных чанах со специальными растворами для каждого сорта дерева. Потом обрабатывают на специальных станках. Так же они обращаются и с нашими капами. Заинтересованные люди вывозят их за рубеж. У нас же, например, на Братском ЛПК, для капов сделали огромное кладбище, как для бросового материала. И лежат они там десятки лет. Порой небывалых размеров, различных форм, и, конечно же с неоткрытыми тайнами в их душах, созданных великой природой.
Да! Нам еще долго придется хлебать щи лаптем, потому что наша родина — Великая Россия. Великая не только в своей истории, но и Великая в своей дебильности и тягомотине. Огромная, но пустая держава. Может быть и пустая, потому что огромная. Но это наша Родина! И мы здесь живем. Живем, как березки и осинки, мучаемся, страдаем, но живем. Потому что есть великая сила притяжения к своей земле. И она любая является хорошей, дорогой, лучшей.
Арбатский С.М.и Устюгова П.Г. на выставке в Братске
Я же совсем ненормальный. Работая с деревом более 30 лет, я категорически отвергаю все станки. У меня свои технологии. Инструмент дедовский. Я только три года тому назад купил швейцарскую ножовку, а остальные 30 лет мусолил паршивой нашей ножовкой, которую приходилось точить в день по несколько раз. О, боже мой! Даже в плохом можно найти хорошее. Я так живу, так работаю и даже радуюсь, потому что в этом моя жизнь, мое предназначение. Зато я не ленивый, настойчивый, твердый и всякий разный другой, но не как многие.
Ножовка, напильник, наждачная бумага — вот основной инструмент. Дрель только для того, чтобы просверлить дырку. Довожу свои работы после нолевки (самая мелкая наждачная бумага) рукой, как правило, по несколько лет. Мне говорят, издеваешься над собой. Есть же разная техника. Но не умею я на ней работать, а главное, не хочу. Мне кажется, что в ручных работах больше тепла, света, они как-то милей и родней. В них вложено столько труда, мысли, фантазии, сомнений. Я до сих пор помню детские сказки, и мастера Данилу, и дедушку уже совсем слепого, немощного, и как над ними издевались богатые. Как мне было жалко их тогда. И видно что-то осталось с той поры во мне, что не дает нарушить законы их мастерства, прилежания, хотя я и не достиг совершенства в этом большом народном деле — делать хорошо, красиво со всей отдачей своей души.
Сейчас я уже не ношу материал мешками. Сразу вижу, что можно сделать из найденного капа, сучка или корня. Опыт, свое берет. Но бывает и сейчас попадают такие загадки, что действительно потом годами лежит материал, а сомнение не дает его трогать. И ищешь, и смотришь, и прикидываешь, нет — все не то!
Совсем недавно был такой случай. Уезжал в Санкт-Петербург друг и подарил мне один рог изюбра. Лет 30 валялся он у него в гараже без дела. Его отец когда-то добыл изюбра в Саянах. С тех пор и кочевал он с ними. Когда-то их, конечно, было два, но один затерялся, а этот оказался без надобности. Подарку я обрадовался. Красивый, мощный, тяжелый, он явно был когда-то гордостью лесного красавца. И не захотелось делать привычные ручки к ножкам, кулоны, заколки и прочие мелочевки. Я неделю не выпускал его из рук. В душе чувствовал, что в нем что-то есть, что можно сделать такое…, но что именно — не приходило в голову. Я приставлял его к стенке, ко всем возможным и невозможным вещам в доме, ложился с ним на пол и высоко поднимал над собой, вертел его сотню раз, ходил с ним из комнаты в комнату, спал с ним. Я вымотал с ним все нервы. Со зла бросал его на койку, но тут же брал его снова в руки, и все начиналось сначала. И в итоге я «достал его». В голове мелькнула карандашница. Она сразу представилась большой, красивой, необычной. А там уже детали, спокойный, творческий процесс. Думаю, да и другие говорят, что она получилась неплохой. Тем более ее купили у меня за 10 тысяч рублей. Руководство БрАЗа захотело подарить ее главному тренеру страны по хоккею. Но когда директор БрАЗа увидел ее, он сказал: «Ищите ему другой подарок, эту я заберу себе» Вот так приятно завершились мои недельные муки.
Персональную выставку я готовил целых три года. И где бы ни был, чтобы не думал, все мои мысли были о ней. У меня есть дневник, в котором я записывал каждую работу: ее название, когда сделал (число), если продавал или дарил (было и такое, конечно, не лучшие работы), когда, кому, по какому поводу и за какую цену. Последний год я стал писать о событиях в доме и городе. Уже сейчас интересно, хотя прошло три с небольшим года, почитать его. А что будет потом? Так вот, тогда я так был увлечен работой, так старался над каждой поделкой, что однажды, когда сверлил в очень неловком положении одну коряжку, бородой прикоснулся к дрели. Мама родная, это был такой шок, и хотя я бросил и дрель, и коряжку, полбороды у меня все-таки не стало. На персональную выставку, как доказательство трудолюбия, а может быть невнимательности, на специальной подставке из красного велюра, выставил я клок своей бороды. Люди приняли его по-разному. Это, пожалуй, и естественно. Для меня же — это момент работы, когда отдаешь любимому делу все — время, усердие, стараешься сделать хорошо, как лучше, а вот получилось и так. Самое главное — всегда надо бояться, чтобы не испортить материал, заготовку. Лучше пусть полежит, ведь время есть подумать.
У нас с сестрой, она тоже таежница, притом настоящая, и художница-прикладник, был очень интересный случай. На рыбалке она принесла к костру большую лиственничную щепку толщиной два сантиметра. В середине было отверстие неправильной, продолговатой формы, которое и смутило ее. Ушла бы эта щепка на костер, но именно отверстие мешало сделать это. Оно как-то заставляло задуматься, поприкидывать. Я совершенно спокойно отнесся к этой щепке. И после ее предложения категорически отказался от нее. Сестра поставила ее под тент, около своего спальника.
Арбатский С.М.и редактор "Имена Братска" Кирилов С.Г.
Так и стояла щепка у нее целую неделю. При отъезде сестра еще раз предложила мне ее. Я опять отказался. Она долго смотрела на щепку и сказала: «Нет, я все-таки возьму ее». Прошло 5-7 лет, сестра уезжала из Братска. Позвонила и сказала: «Приди, посмотри коряжки. Я себе отобрала, остальные, если надо будет, заберешь». И вдруг с большим удивлением увидел я эту самую щепку. Взял ее в руки и опять не нашел в ней ничего интересного. Поставил ее вертикально, и в это время сестра позвала меня на обед. После обеда я опять пошел отбирать. Случайно мой взгляд упал на щепку. И сразу в голове мелькнула мысль. Я от неожиданности как закричу: «Майка, рыба!». Она прибежала с тряпкой в руках. И мы оба, с таким поздним зажиганием, удивленно уставились на эту щепку.
Придя в мастерскую, я сразу принялся за работу. Обрезал лишнее и получилась настоящая рыба. В середине рыбы было то самое отверстие, которое теперь являлось самым главным элементом и украшением, уже почти получившегося «шедевра». Оставалась немалая задача. Надо было куда-то ее определить. Просверлил ей «глаз» и сразу родилась идея повесить рыбу за этот «глаз» на крючок. Но идея как родилась, так и растворилась: кощунство какое-то, будут смотреть дети. Не пойдет! Тогда я придумал подвесить рыбу на толстую веревку за хвост. Но тоже как-то не то. Начались поиски. Ставил на подставку на ребро, на хвост, вставлял в рамку. И все это было не то, чего хотелось бы. Так ни с чем и ушел домой, прихватив ее с собой.
Дома весь вечер смотрел на поделку и ждал подсказку. Ничего. Лег спать. И уже к утру вижу сон. В нем я по-прежнему мучаюсь с этой рыбой. И вдруг во сне приходит долгожданная идея. Я вижу ее, как она плавает в водорослях. И прямо во сне я догадываюсь поставить ее на сучья, символизирующие водоросли. От радости просыпаюсь. Но еще ночь, еще зима. Найду ли я в мастерской такие сучья. К счастью они нашлись. Хотя и не такие, какие были бы нужны. Но тут уже не было терпения. Я полдня провозился, переставляя, заменяя и объединяя сучья. И, конечно, наступил конец этого интересного спектакля: щепка сделала свое дело. Рыба была на двух выставках, имела успех. А потом я продал ее в Иркутске.
Вот так мы, самодеятельные художники и мастера декоративно-прикладного искусства, делаем свои работы. Это не рядовые работы, в них вложено все наше существование, способности, благородство души, мечты и надежды, имеющие глубокий смысл.
Почему я делаю упор на то, что не надо спешить. Никогда в жизни уже не найдешь ничего подобного, что так опрометчиво попортил. Природа не повторяется. Не надо спешить в лесу, на природе. Всегда надо отпиливать и отрубать с запасом, хотя бы для того, чтобы дома похвалить себя за сообразительность, за то, что не поленился тащить лишнее. Потому что лишнее всегда пригодится.
Я, как самодеятельный художник, понимаю, что не имею права претендовать на какое-то признание. Но ведь история имеет случаи, когда и крепостные художники работали так, что стали известны. Мне кажется, на самодеятельных художников смотрят, как на крепостных. И мы чувствуем, что обделены вниманием. Ладно, это длинный разговор.
Лучше опишу, что я думаю о своем образовании в этом плане. На протяжении всей жизни в Братске я дружил буквально со всеми профессиональными художниками. Пропадал у них в мастерских и много чего видел. Естественно, не пропускал их выставки, а там покупал работы для своей коллекции.
Работа в объединении «Колорит» давала возможность участвовать во многих областных и региональных выставках.
Мой коллекционный стаж на сегодняшний год составляет 58 лет. За это время через мои руки прошли сотни прекрасных антикварных вещей, оставивших в душе неизгладимый след, особенно иконы и изделия из бронзы.
Более 30 лет работы с деревом дали определенную уверенность и опыт. И 40 лет, проведенные в охотничьих скитаниях, не оставили меня равнодушными к таежным изваяниям, красоте и непредсказуемым явлениям.
Все вышеперечисленное дает мне основание считать, что я что-то соображаю и умею. И я стараюсь в свои поделки вложить весь опыт, все понимание красоты, пластики, формы, приятного восприятия и тепла. И они уж какие есть, такие и есть. Их можно критиковать, хвалить, хаять. Не лучше не хуже от этого они не будут. В них я весь без остатка.
Одна из многих публикаций об Арбатском С.М.
Я думаю, у меня нетрадиционный метод работы с бивнем мамонта. Однажды решил поработать с ним. Он лежал у меня 5 лет. Подарила дочь Лена. Я все время отрезал от него художникам по кусочку. Видно боязнь остаться вообще без бивня заставила меня взяться за него. Если вы вспомните о поделках или украшениях из кости бивня моржа, слона или мамонта, то перед вашими глазами обязательно встанут прорезные изделия. Это традиционный вид работы с костью.
Я конечно, тоже взялся за это дело. И когда у меня уже был план, эскиз, дрель, сверло, лобзик, рисунок, меня как будто кто-то остановил. Подумал, а зачем я буду делать как все. Так делают тысячи лет. А нет ли пути иного? Пути у меня не было. Но Всевышний надолго не оставил меня в смятении. И несколько поразмыслив, решил работать и взять свое формой и объемом. За основу взял овал. Первой была овальная шкатулка, которую впоследствии купил наш городской музей. В дальнейшем кое-где отходил от своей идеи полностью, но прорезной не сделал ни одной работы.
Кость — материал очень приятный, крепкий, легко обрабатывается ножовкой, напильником, наждачной бумагой. Но он редкий, а еще реже без трещин, целый. Люди находят или достают его из земли и не знают, что после очистки от земли кость надо обязательно покрыть масляной краской. Для того чтобы не было на нее влияния атмосферных осадков и перепада температур. Тогда кость не потрескается. У бивня мамонта очень необычная внутренняя текстура — строение его во время роста, она отличается и от слоновой кости и от бивня моржа. Работая с треснутым бивнем, делаю так, чтобы и трещины являлись декоративным украшением. Думаю, что у меня это иногда получается. Одно только слово «мамонт» вызывает недоумение у людей. Они иногда даже представить не могут себе, что это может случиться, что может появиться такая вещь или украшение. Поэтому работать с ним очень приятно, чувствуешь соприкосновение с древностью. А когда уже стоит и красуется готовая шкатулочка, самому не верится, что это мамонт и ты причастен к этому чуду. Еще работаю с хлоритом. Такой камень. Но это отдельная история.
С. Арбатский 2003 г.
Надежда Михайловна!
Наш третий, надеюсь последний скандал, не оставил меня равнодушным не только по отношению ко мне, как к человеку, но и в понимании сложившихся положений в обществе между людьми, и особенно между работодателями и бесправными рабочими, а также между начальниками и подчиненными, что имеет место быть в нашем случае.
События последнего времени перевернули все с ног на голову. Ушли в далекое прошлое конституционные принципы, мораль, совесть.
Новое время диктует и новые методы работы. Может в этом и нет ничего предрассудительного, но на поверхность этого нового явления выходит не демократическое отношение к людям и в обиходе уже бытуют «законные» выражения небожителей — не нравится — увольняйся, не хочешь делать — уволим, придет другой. Вот о том, что надо работать по-новому, хотя бывает и не правильный подход к делу, я с Вами согласен. А вот в отношении обращения с людьми, которые и так уже затурканные, я категорически не согласен. А по поводу меня и моего пессимизма, по Вашей версии, хочу сказать следующее:
Отстаивая по жизни справедливость, презирая ложь и корысть, ненавидя насилие и служа верно Отечеству, я всю свою жизнь несу тяжкий крест детдомовской клятвы. Моими друзьями и верными товарищами в жизни были большие и маленькие люди, надежда на разумное созидание, вера в счастливое будущее и вдохновенный и всепобеждающий труд.
Жаль только, что многие мои хорошие знакомые, имея подобные убеждения, не вписались в ракурс современной жизни и были выкинуты на обочину.
Я более 30 лет состою в обществе охраны памятников и внес достойный вклад в строительство Ангарской деревни.
30 лет был коммунистом, поддерживая не бредовые идеи партии, а после ее развала неожиданно не разбогател и не завел свое дело.
35 лет собирал картины и работы братских художников, ущемляя себя и семью во всем, мечтая сделать музей современных художников. Дважды предлагал городу свою коллекцию и более 300 работ и картин наших художников совершенно бесплатно. Но не нашлось людей, которые бы оценили, не меня, а эту гору истории, культуры и памяти, а в ней скрывалось 30 лет жизни Братска.
В этом году исполняется 60 лет моего коллекционирования. Через мои руки прошли сотни предметов, несущих в себе культуру и историю жизни наших дедов и прадедов. И поэтому я не понаслышке знаю историю моей Родины. Каждый предмет был прочувствован и принят сердцем с глубоким пониманием и уважением.
Я по праву называю себя человеком природы. Более чем за 40 лет охоты в суровой тайге я научился видеть сквозь деревья, слышать о чем шумит ветер, читать мысли безмолвной ночи, 3 раза я один на один ходил на медведя, 3 раза тонул в ледяной воде, при том, что не умею плавать, 2 раза спасал тонущих детей, 1 раз спас квартиру и человека от пожара, второй раз спасал от пожара целый барак, затушил бак с бензином, горящий на машине ГАЗ-66, хотя 5 человек стояли за деревьями и ждали пока он взорвется, выводил людей из горящей тайги. И везде я был победителем.
Все выше перечисленное дает мне основание считать, что совесть моя чиста, как перед обществом, так и перед культурой Братска, которой я занимаюсь вот уже более 30 лет.
Мой внешний вид не говорит ни о чем. У меня в груди бушующий вулкан. Мой возраст — это кладезь опыта, интуиции, предвидения.
Не держите меня за пацана.
А в Вашей ситуации надо бы смотреть в рот таким людям, спрашивать у них совета, учиться у них жить, а не учить их, как яйца учат кур и тем более, не оговаривать, делая скорополительные выводы.
Честь и достоинство имею!
Спартак 27.04.05 г.
Материалы предоставлены С.М Арбатским
Фотографии: С.Г.Кирилов
Данный материал доступен в соответствии с лицензией Creative Commons Attribution 2.5
ПОДЕЛИСЬ С ДРУГОМ!
ВНИМАНИЕ! Комментарии читателей сайта являются мнениями лиц их написавших, и могут не совпадать с мнением редакции. Редакция оставляет за собой право удалять любые комментарии с сайта или редактировать их в любой момент. Запрещено публиковать комментарии содержащие оскорбления личного, религиозного, национального, политического характера, или нарушающие иные требования законодательства РФ. Нажатие кнопки «Оставить комментарий» означает что вы принимаете эти условия и обязуетесь их выполнять.
