Маслаков С.-БРАТСКИЕ МОНГОЛЬЁРЫ - ИМЕНА БРАТСКА
Маслаков С.-БРАТСКИЕ МОНГОЛЬЁРЫ
В родительский день погода не баловала. Дул холодный ветер. На кладбище еще лежал снег, и от того было особенно холодно. Любовь Дмитриевна Колбасина (в девичестве Протасова) постояла у одной могилки, у второй – всего их девять «родных» холмиков (мама, сестра, муж, сын, племянники), и голова закружилась. Пожалела, что сил не хватит на земляков. Тут их много. Десятки. Она помнит их улыбки и смех, их раздражение и печаль. Помнит их молодыми и старыми, больными и здоровыми. Разными. Но был в них какой-то единый стержень, одно начало, связанное с тем, что все они родились в одном месте. И звали их – монгольёры. Немножечко смешное слово, заставляющее вспомнить воздушный шар. Но, может быть, они и были, как шар, — однажды поднялись в воздух и улетели…
Алтан-Булак (Монголия), 2009 год. Фото: Е.Кулаков
ГРАНИЦА
Официально такого термина нет – монгольёры. Родилось это слово где-то в народных глубинах в те годы, когда русские люди, жившие на территории нынешней Монголии, стали переезжать в СССР. В основном – в Улан-Уде, Иркутск, Ангарск, Братск. Одна из самых мощных миграций из Монголии произошла в период строительства Братской ГЭС.
Предки нынешних монгольёров, поселившиеся на территории Монголии, не имевшей государственной границы, добывали золото, сеяли хлеб, валили лес, выращивали скот, и не подозревали, что когда-нибудь станут «иностранцами». В тот год, когда была установлена советско-монгольская граница (до Петровского завода, по реке Чекой), они оказались оторванными от родных и близких, проживавших в Кяхте, Петрозаводске, Чите, и долгие годы практически не имели никакого сообщения с ними. Все русское население Монголии почему-то назвалось Советским акционерным обществом, хотя никаких акционеров и в помине не было. Жили за счет своего хозяйства и случайных заработков. Зарплату получали только специалисты (учителя, инженеры, позже — железнодорожники), приезжавшие по найму из Союза.
Первыми из монгольёров, кто выехал на территорию Советского Союза, были фронтовики. Их список велик. Многие из них погибли, и в Монголии, в Алтан-Булаке, был установлен памятник, который со временем был успешно забыт.
Памятник погибшим в годы Великой Отечественной войны Алтан-Булак (Монголия). Фото: Е.Кулаков
ДВАЖДЫ УВЕКОВЕЧЕННЫЕ
Врач-хирург Василий Иванович Игумнов, из ангарских монгольёров, перекочевавших в Москву, долгое время ратовал за восстановление памятника, и накануне 60-летия Победы обратился к Президенту:
«…Я родился в Монголии. Там, особенно в северных районах (Селенгинский аймак) было много русских деревень. Некоторые из них, такие как Джинргалантуй, Хундза, Баингол, были казачьими, другие – «семейские» (Хондон, Балуктай, Карнаковка, Димитровка, Ибицык), некоторые — смешанные. В городе Алтан-Булаке было тогда Советское консульство, и жили в основном русские люди. До войны (примерно с 1939 года), во время ее и после консулом был Иваненко Василий Иванович. Замечательный человек, молодой, деятельный, это он организовал мобилизацию русских, живущих в Монголии, и все мужчины от 18 до 45 лет ушли на фронт. Многие, имея броню, ушли добровольцами, а оставшиеся в Монголии помогали фронту зерном, мясом, деньгами… После войны в Алтан-Булаке, во дворе русского клуба имени Красина, был установлен памятник с фамилиями всех погибших. Я тогда был мальчишкой и часто бывал в этом дворике. Помню несколько фамилий: Кириллов Иван Николаевич, Кириллов Михаил (отчества не помню), Лишневский Григорий (кажется) Дормидонтович, Куприянов Аристарх и его сыновья — шесть человек. Их мать (мне стыдно, я не помню ее имени) была из староверов, ходила в длинном платье и каком-то цветастом платочке. Один из ее шести сыновей погиб в День Победы, когда ехал в танке по поверженному Берлину с открытым люком, и фашистский снайпер выстрелил в него. Всего у неё было девять сыновей, и лишь трое вернулись домой. Один без руки, второй — без носа, и только один — здоров и невредим. Все преклонялись перед матерью, очень уважали ее.
Памятник погибшим в годы Великой Отечественной войны Алтан-Булак (Монголия), 2009 год. Фото Е.Кулаков
Мой дядя Семен Осипович Игумнов погиб под Великими Луками. Когда-то он учился в Монгольском буддийском монастыре, прекрасно знал язык и обычаи монголов, писал по-арабски. Преподавал в автошколе и работал водителем у секретаря аймака. Участвовал в задержании монгольского министра Демида, пытавшегося после раскрытого заговора бежать на самолете в Японию, за что был награжден монгольским орденом Красного Знамени… Бузин (имени, отчества не помню), Осташев Георгий Савельевич, Митюков, Шушурин Семен, Коноваленков Степан Георгиевич, Тимошенко…
Среди монгольёров были и герои Советского Союза. Двое из них (Брянский и Перевалов) удостоены этого звания посмертно, один, Николай Черепанов (отличился при форсировании Днепра) после войны не вернулся в Монголию. Многие не возвращались…
В 1976 году после инсульта я поехал в Монголию лечиться у известного врача Бадарчи, когда-то лечившего самого Брежнева, и на обратном пути решил заехать в город своего детства Алтан-Булак. Надумал посетить и клубный дворик с памятником нашим войнам, и что же я увидел: таблички с именами погибших была снесена, а вместо нее стояла надпись «Борцам — за революцию»…
Исчезли с лица земли все русские деревни в Монголии, кто-то был выслан, кто-то арестован, кто остался в России по собственной воле, уехал в Братск, на целину. Исчез и памятник, единственное напоминание о погибших русских из Монголии. Я не осуждаю монголов. Они по простоте душевной не ведали, что творили. Но надеюсь, что памятник будет восстановлен. Может быть, этому должно посодействовать посольство России в Монголии. Ведь архивы, наверное, сохранились».
Усилия Игумнова оказались не напрасны. К 60-летию Победы памятник в Алтан-Булаке (по другим сведениям, в Дархане – авт.) был восстановлен, а Василий Иванович получил ответ от посла РФ в Монголии:
«…Посольством и Генконсульством РФ в Дархане совместно с монгольскими властями за счет средств федерального бюджета были организованы работы по восстановлению и реставрации памятника. 8 мая сего года (2005-го- авт.) состоялось его торжественное открытие. На памятнике установлены две доски с надписями: «Никто не забыт, ничто не забыто» и «Вечная слава советским войнам-алтанбулагцам, павшим в боях за свободу и независимость Родины в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.». Продолжается работа по уточнению имен советских граждан, проживавших в Монголии и не вернувшихся с фронта. Соответствующие запросы посольством направлены в архивные органы Монголии и РФ. После получения списка советских граждан их имена будут увековечены на специальной доске на памятнике».
Василий Иванович, к сожалению, этого дня не дождался. В 2006-ом году он умер в городе Протвино Московской области, где жил в последнее время, и у братских монгольёров единственной памятью о нем остались фотография, где Игумнов машет рукой своим землякам, и список погибших фронтовиков, которых он смог вспомнить. О дальнейшей судьбе памятника в Алтан-Булаке братским монгольёрам ничего не известно.
ДОЛЯ ИВАНА ЕМЕЛЬЯНОВА
87-летний Иван Сидорович Емельянов, последний из ныне живущих в Братске фронтовиков-монгольёров, на днях пошел на рынок, прикупить того да сего. Жена Клавдия Борисовна восемь лет как умерла, сын Виктор – шесть лет назад, совсем молодым, в 53 года. Остался внук Михаил, майор милиции, сейчас таможенник, но разве за дедом будешь смотреть день и ночь. Да и прогуляться хочется старику. Сделав необходимые покупки, Иван Сидорович навострил было лыжи в сторону дома, но сделал шаг, другой и полетел на асфальт, головой в бордюрину. Один глаз у него не видит, второй – наполовину, правой руки нет, на фронте оторвало. Одна нога то и дело «выключается». Вот и сейчас «выключилась» — выкинул ее вперед, и «щелчок». Кое-как поднялся с земли (прохожие помогли), присел на камень и, почесывая ушибленное, ухмыльнулся:
— Доля, ты моя, доля…
Жаловаться ему на жизнь грех, все ж таки до таких лет дожил, но это на нынешнюю жизнь, комфортную, бесхлопотную, но вот то, что было до этого, иначе как долей и не назовешь. Иван Сидорович, когда-то балуясь литературным трудом, сочинил стих «Доля» и мемуары так же назвал.
В воспоминаниях Ивана Сидоровича подкупает одна особенность – искренность, словно на исповеди, даже когда о себе, любимом. Не стесняясь, рассказывает он и о том, как в детстве скотину лупцевал, и о том, как фашистов гнобил.
Детство было таким беспросветным, что можно было бы его «проехать, зажмурясь». Болезни, бесконечная работа и отцовские зуботычины. Но это личное. А рядом, по соседству с обиженным мальчиком, буйствует удивительная природа: бегут горные речки, шумят леса, в которых водится всё – от мышей до медведя.
В начале 20-х в Кударе, родной деревне Ивана Сидоровича, раскинувшейся вдоль одной из дорог знаменитого шелкового пути, стояла артель немецких арендаторов-золотодобытчиков, кипела работа, торговали китайские ларечники. Но пришла власть Советов, и деревня стала хиреть. Сколь ни старался отец Ивана, Сидор Дмитриевич, участник Первой мировой, отсидевший пять лет в плену, поднять свое хозяйство, все безуспешно, и только-только что-то начало получаться, деревня стала разбегаться. Семье Емельяновых, хочешь-нет, пришлось перебираться в соседний Ибицык – 32 километра от города Алтан-Булака.
В поселке имелось тридцать два двора, школа до четвертого класса, клуб в виде обычного деревенского дома, неподалеку пионерский лагерь. Основным источником заработка в поселке была продажа дров – город отапливался ими. Емельяновы заключили договор на заготовку дров для одной из контор в городе и работали с утра до позднего вечера. Заработанного Ивану хватит на покупку велосипеда и костюма-тройки за 265 рублей.
Началась война. Иван Сидорович так вспоминает об этом: «В воскресенье жители поселка болтались в пионерском лагере, куда по выходным приезжали гости из города. Так было и в тот воскресный день 22 июня 1941 года. Времени было около пяти часов вечера. Надвигалась сильная гроза. Я остановился около читальни. Обратил внимание, как директор лагеря обнял радиоприемник и что-то внимательно слушает. Приемник от грозы трещал – не разберешь что говорит. Но вот закончилась передача, директор выпрямился, положил мне руку на плечо и произнес: «Ну вот, паренек, началась война». Я спросил: «С кем?». Он ответил: «Германия напала на Советский Союз. Вот только что выступал Молотов». Уже не боясь грозы, я сел на велосипед и погнал в деревню. Из головы не выходило это страшное слово «война». Я первым принес эту тревожную новость в деревню…».
До поры до времени война лишь косвенно отражалась на жизни «монгольёров». Из магазинов куда-то исчезли товары, закрылся ряд предприятий. Первая мобилизация прошла лишь в октябре 1942 года. В клубе организовали собрание – «явка для всех взрослых обязательна». Пришел и Иван, которому к тому времени уже было полных 18 лет. Приехали два человека: один из консульства, другой из военкомата. Сначала был доклад о положении на фронте, потом поднялся военком и, зачитав приказ о призыве в армию, назвал фамилию призывника:
— Емельянов Иван Сидорович…
Зал ахнул: неужели одного забирают? Но «набралось» около 20 человек. Кеша Чураков, с 25 года, заявил, что пойдет добровольцем…
ПРАВДА О ВОЙНЕ
О войне Иван Сидорович вспоминает обыденно, без патетики и прикрас. Можно даже сказать, приниженно, словно желая подчеркнуть, что война это не героизм, а, прежде всего, кровь и грязь. Неискушенному человеку после героических фильмов и книг, может, покажется странным, насколько важно солдату поесть и выпить.
В прифронтовой зоне (только приехали), вспоминает Иван Сидорович, принесли кое-какие продукты — две штуки соленой воблы и мерзлый хлеб. Набросились, как бешеные собаки. Сухую, соленую рыбу быстро проглотили и начали делить хлеб – по одной буханке на троих. Глаза горят. Каждая кроха на вес золота. Разрезать нечем. Стали рубить буханки лопатами. Досталось кому больше, кому меньше. Дошло до скандала. После такой еды на всех напала икота, а воды нигде нет…
А уж какие порядки! Сколько было расстрелов, нужных и ненужных, несправедливых и бессмысленных. А сколько самострелов. Их делали различными способами, чтобы врачи не узнали истинных обстоятельств: на расстоянии один – в другого, через хлеб, через сукно… Много неприятностей было из-за водки. Как во время боя, так и между боями. Напиться стремились все. Искали всё, отчего можно было опьянеть. Не боялись отравиться…
О первых впечатлениях о войне Иван Сидорович говорит так, будто проводит инвентаризацию увиденного:
— падающие, разломанные на части горящие самолеты;
— летчики на парашютах, которых убивали прямо в воздухе;
— раненные в разные части тела;
— бегущий навстречу человек с оторванной челюстью;
— разорванные на части люди, убитые по одному и сразу несколько.
День страхов, ужасов, мук и тяжких испытаний. Такого страшного дня в жизни Ивана Сидоровича уже не будет никогда.
Первое ранение. Госпиталь. Емельянова отправляют в пошивочную. Когда-то в детстве он обшивал всю свою семье — девять братьев и сестер. Шить его научила мачеха Фекла Константиновна, и теперь это умение пригодилось. Капитан из госпиталя предлагает остаться в пошивочной: «Оставайся, можешь прокантоваться здесь всю войну». Ну останется он, а что потом дома скажет – всю, мол, войну на машинке строчил…
Емельянов попал в полковую разведку. В «гости» к немцам — каждую ночь. Основная задача – взять «языка». Однажды Емельянов в одиночку из-под огня вытащил немца (за что был награжден медалью «За отвагу»), но трое его товарищей погибли. Трое были ранены. Со временем образовалось кладбище разведчиков, и все, с кем ранее служил Емельянов, оказались на нем. Везло пока только ему. Все разведчики неофициально делились на пары, называя друг друга подопечными. По договоренности между подопечными, во время задания в случаи серьезного ранения один должен был добить другого. Была такая договоренность. Но случая не было. Как можно убить друга? Когда погиб сержант Листунов, друг и «подопечный» Ивана, он будто осиротел: «Плакать не мог, но сердце стонало. Я был убит горем, хотя до этого видел много смертей…».
Отчего везло Емельянову? Может, он лучше других «приспособился» к войне. «Ноги не болели, а твердели, — вспоминает Иван Сидорович. – Глаза стали видеть далеко, в том числе и ночью. Уши казались какими-то надутыми. Слышали каждый шорох… И главное – я не падал духом».
Но в тот день, когда погиб последний «старик», Емельянов почувствовал какой-то мистический страх: «Теперь моя очередь?» Он уже давно заметил, что за несколько дней до гибели человек вдруг начинает метаться, писать домой письма, и вообще как-то меняется.
— Сколько я пересмотрел фильмов, перечитал книг, — позже рассуждал Иван Сидорович, — но нигде ничего подобного не встретил. А это было. Вот и я тогда начал метаться…
А через несколько дней, во время очередного задания, ему оторвет руку. С тех пор прошло почти семьдесят лет, но Иван Сидорович до сих пор ее чувствует. Вот и в тот день, когда растянулся на братском рынке, Иван Сидорович протянул вперед руку, но вместо нее увидел протез. Заскрипел зубами:
— Черт подери, инвалид…
Как он ненавидел это слово.
Макет Алтан-Булака в краеведческом музее Алтан-Булак (Монголия). 2009 г. Фото: Е.Кулаков
ПЕРЕСЕЛЕНИЕ
Свои мемуары Иван Сидорович писал о себе и для своих, но родные из стариков давно все примерли, и Иван Сидорович потерял интерес к воспоминаниям, тормознув на том дне, когда он, однорукий, получив в одном из 48-ми Иркутских госпиталей протез, вернулся домой, на станцию Дзун-Хара в Монголии. Два года работал продавцом в одном из магазинов Алтан-Булака, три года – заведующим погрузки на пристани в Сухе-Баторе. Со всей Монголии на пристань свозили кожи и шерсть (верблюжью, овечью), промывали, сушили, паковали в огромные стокилограммовые тюки и отправляли в Улан-Уде баржой по Селенге. Из Бурятии шерсть шла по железной дороге до Ленинграда, а дальше – морским путем в Англию. Сырье, что похуже, отправлялось в наши пимокатки. Потом, когда начали строить железную дорогу, Емельянова пригласили заведующим магазином на станцию Дзун-Хара, — еще три года жизни.
Перелом в судьбе случился в тот год, когда на смену паровозам пришли тепловозы. Многочисленные машинисты, жившие на станции Дзун-Хара, остались не у дел, и когда объявили о строительстве Братской ГЭС, дружно снялись с места. В первой партии переселенцев было 32 машиниста из Дзун-Хары – все прибыли в Братск. Поехал и Иван Сидорович. Сначала осмотреться, к брату Петру, который уже строил Братск, а в 60-м – окончательно. Должность нашлась по «профилю» — снабженцем на базу оборудования на Правом берегу. Встречал вагоны с первыми турбинами для ГЭС — до сих пор помнит их размеры, вес и технические параметры.
ДЗУН-ХАРА
В 1963-м году Василий Сергеевич Емельянов (дальний родственник Ивана Сидоровича) вместе с женой Антониной Михайловной поехал в Дзун-Хару навестить свою маму Елизавету Алексеевну. Казалось бы, прошло-то всего пять лет, как он покинул эти места, но не узнать их было. Всё так же текла речка Хара, но рыбачили на ней уже не русские, а монгольские мальчишки (приучили-таки монголов к рыбе). Купив у русских дома, занялись монголы огородничеством. И железная дорога перешла в их распоряжение. Спиртзавод. Русские девушки повыходили замуж за монголов, китайцев и разъехались по разным краям. Начали закрывать русские школы.
Когда-то едва ли не в каждом поселке была своя четырехлетка. Вот и Василий, закончив в Шаморе четыре класса, переехал в Дзун-Хару с русской десятилеткой. Шаморские учителя всецело зависели от местного населения, находясь, по сути, на прокорме у него. В деревне составлялся график, согласно которому та или иная семья должна была снабжать учительство продуктами – молоком, яйцами, мясом, хлебом. В Дзун-Харе этого не было. С приходом железной дороги учителя получали зарплату и пользовались магазинами.
С монголами русские жили душа в душу. В голодные и военные годы монголы нередко брали на воспитание детей из бедных русских семей. Дети выросли и потянулись вдруг к своим, русским. Работая после школы на железной дороге, Василий познакомился с двумя такими «аборигенами» и удивлялся, как быстро и чисто они осваивают родной язык. Неужели все-таки это в крови?
Добрососедские отношения с монголами, как ни странно, подпортили все те же железнодорожные магазины. Хватило же у какого-то начальства ума, запретить монголам посещать эти магазины. Среди детишек тоже вспыхивали ссоры. Зимой русские заливали катки, и никогда не знавшие коньков монголы, вдруг открыли для себя это развлечение. А на льду чего только не бывает – толкнул, ударил. Но всё это мелочи. Русские и монголы по-настоящему дружили, и когда первые навеки уезжали в Россию, вторые нередко лили горючие слезы.
В БРАТСКЕ
В начале 50-х, когда промчался первый паровоз с портретом Сталина, в Союз уезжали лишь единицы. Самые смелые. Массовый исход монгольеров спровоцировали стройки века.
По деревням акционерного общества поехали вербовщики, и это принесло свои плоды. Первая партия переселенцев из Дзун-Хары выехала в 1956 году. О том, что в Братске жизнь была совсем не сахарной, сейчас знают все, но от первых монгольёров шли исключительно «героические» письма: покоряем, мол, реку, и деньги за это платят немалые. Да так оно и было. Семен, брат Антонины Михайловны Емельяновой, жены Василия, закончил в Улан-Баторе медицинский, работал вполне успешно хирургом в Монголии, но тоже уехал в Братск. Романтика. Вскоре фото прислал сестре Тоне: на фоне Ангары свой анфас и надпись «Здесь будет Братская ГЭС».
И потянулись, потянулись гуськом монгольеры по проторенной тропе. Василий Емельянов вместе с друзьями из Дзун-Хары сначала на целину рванул, работал прицепщиком на тракторах с автоматическим управлением (без тракториста), закончил курсы водителей, но не прошло и года, как в Братск пожаловал. Сначала шоферил – возил щебень на берег Ангары (в первом рейсе чуть с обрыва не улетел), а потом поступил учиться в Томский политех.
В 60-х в Братске было уже столько монгольёров, что можно было отдельный завод под них строить. На заводе СТЭМИ, где Василий Сергеевич работал сначала слесарем, механиком, потом зам. главного механика было более пятидесяти монгольёров. Среди них главный инженер завода Николай Николаевич Федоров и мастер цеха по ремонту электродвигателей Матвей Иннокентьевич Москвитин. Здесь же работал и брат Василия – Николай. Сейчас на пенсии, живет в Осиновке. Здесь, на Правом берегу, больше всего осело монгольёров: Сутемьева Александра (баба Саня), ее сын Иван, Галина Бурдаковская, Валентина Куприянова, Галина Чуракова (сестра Василия Емельянова), Владимир Климов, Владимир Тороев, Николай Лужников – да разве всех назовешь. Встречаются, звонят друг другу. Иногда встречаются.
ПАМЯТЬ
Девятого мая этого года во время митинга в честь дня Победы в Правобережном округе Братска можно было наблюдать необычное шествие: люди несли в руках полотняные планшетки с вышитыми на них именами. Тут же год рождения, дата смерти и номер войсковой части.
Инициатором «вышиваний» была Любовь Дмитриевна Колбасина (Протасова). По образованию она бухгалтер и всегда работала по специальности. Но всю жизнь за плечами, как крылья, чувствовала еще одну свою «профессию» — монгольёр. В 85-ом пришла устраиваться на работу в гостиницу «Братск». Директор гостиницы посмотрел ее документы и улыбнулся:
— Монгольёрша? Моя жена тоже из Монголии…
В этом не было ничего удивительного. В Братск ехали целыми деревнями — железнодорожные вагоны под завязку. Но и даже тот, кто сначала осел в Иркутске или Ангарске, какими-то хитрыми, путаными путями рано или поздно мог оказаться в Братске. Именно так и случилось с Любовью Дмитриевной.
Ее отец Дмитрий Андреевич Протасов происходил из донского казацкого рода. Каким образом его предки оказались в Сибири, никому не ведомо, но вытравить из их фамилии лихой казацкий дух не удалось ни реформам, ни революциям, ни репрессиям. Дмитрий Андреевич, родившись в Бурятии и прожив большую часть жизни среди исконных русаков в Монголии, не утратил казацких привычек, — пел и плясал, как это делали когда-то на Дону, имел особый говорок и выправку. Даже женился по обычаю. В семнадцать лет, пришло парню время семью завесть, сел со сватами в разукрашенную кошевку и по деревне поехал. В одном доме, где девка на выданье, ворота закрыты, в другом настежь – туда и заехал. Говорят, ни любви, ни расчета не было, но это не правда, знал он свою избранницу, знал куда едет, иначе бы к началу войну не появилось в семье аж десять детей.
Во время летних ярмарок Дмитрий Андреевич запрягал своих вороных и правил исключительно стоя, а иногда выказывал и более затейливые трюки: на полном скаку рубил шашкой баранью шкуру или сползал под лошадиное брюхо и поднимался в седло с другой стороны. Так же искусно и стрелял. Может, поэтому и на войну снайпером взяли. Служил он исправно, молодежь наставлял, и домой вернулся, хоть и побитый (ранение в руку, ногу), но с «иконостасом» на груди: две медали «За отвагу», два ордена Красной Звезды и два ордена Славы. В тот день, когда его жене сообщили, что герой едет с фронта и к ночи дома будет, не спали даже младшие. Сидели на полу и ждали. К дому подъехала зеленая машина, из кузова кто-то выпрыгнул, заскрипела дверь, и дом вошел какой-то веселый улыбающийся дядька в красивой военной форме. Обнял всех по очереди и, развязав петель вещмешка, одарил каждого по красному польскому яблоку. Дети смотрели на яблоки, нюхали, а что делать с ними не знали…
Отец в Шаморе всегда был на виду: то председатель колхоза, то руководит разделом сенокосных делян, на всех собраниях и праздниках в президиуме сидит. Строгий, резкий, чуть что не так, вожжей по спине. Но справедлив. Охотник, рыбак. Эта страсть его и свела в могилу: застудился по осени, слег с пневмонией и умер в пятьдесят с небольшим.
Воспоминания об отце всегда сближали Любовь Дмитриевну с теми людьми, кто хоть как-то пытался сохранить память о фронтовиках. Игумнова она знала еще по Дзун-Харе – да и кто его там не знал, — самый известный хирург на всю округу. Впрочем, других и не было, иначе бы не пришлось Василию Ивановичу самому себе, глядя в зеркало, делать операцию по удалению аппендицита. А уж в Ангарске они и вовсе сдружились. Когда в Монголии восстановили памятник погибшим на войне, Любовь Дмитриевна попыталась внести в дело Игумнова свою лепту – стала опрашивать братских монгольёров про их дедов и отцов. И оказалось, что память людей коротка. Кто-то не знал отчества деда, кто-то заслуг отца, а уж о том, где они воевали и погибли, и речи не шло. К девятому мая вышили на планшетках имена далеко не всех. И все же кое-что удалось — в дополнение к списку Игумнова появилось несколько новых фамилий.
Сегодня в Братске живут дети и внуки монгольёров – и несть им числа. Монгольёрами себя не называют. Да, наверно, и правильно. Родились в Братске. В Монголии не были. Это их родители, их деды поднялись однажды в воздух и улетели…
Автор: Сергей МАСЛАКОВ (газета «Сибирский характер)
ПРИЛОЖЕНИЕ
Неполный список имен войнов-алтанбулагцев, погибших на войне (в дополнение к списку Игумнова):
Алимасов Иван,
Аранзин Павел,
Боровских Иван Иванович,
Горбунов Дмитрий Афанасьевич,
Горюнов Данила,
Гришилов Николай,
Емельянов Иван,
Емельянов Кирилл Ильич,
Жарников Федор Михайлович,
Игумнов Иннокентий Прокопьевич,
Карбушев Степан Лаврентьевич,
Карпов Федор,
Кожевниковы Семен и Михаил (братья),
Коробенков Павел,
Кузьмин Яков,
Куприянов Алексей Алестарович,
Куприянов Филипп Алестарович,
Лужников Алексей Михайлович,
Лужников Иннокентий,
Максимов Алексей Георгиевич,
Михайлов Михаил,
Москвитин Степан Иннокентьевич,
Никифоров Григорий,
Никифоров Михаил Владимирович,
Отопов Яков Иннокентьевич и его брат (имя неизвестно),
Перебоев Аверьян Ф.,
Сутемьев Василий Евдокимович,
Федоров Ароний Анатольевич,
Фомин Павел,
Чикавинский Корней Константинович,
Чураков Иван Николаевич,
Чураков Иван Федорович,
Чураков Иннокентий Мартынович,
Чураков Николай,
Чураков Степан Мартынович,
Шангин Иван Иннокентьевич.
ВНИМАНИЕ! Комментарии читателей сайта являются мнениями лиц их написавших, и могут не совпадать с мнением редакции. Редакция оставляет за собой право удалять любые комментарии с сайта или редактировать их в любой момент. Запрещено публиковать комментарии содержащие оскорбления личного, религиозного, национального, политического характера, или нарушающие иные требования законодательства РФ. Нажатие кнопки «Оставить комментарий» означает что вы принимаете эти условия и обязуетесь их выполнять.
