Лидеры рейтинга

К 75-ЛЕТИЮ ВЛАДИМИРА СКИФА - ИМЕНА БРАТСКА

К 75-ЛЕТИЮ ВЛАДИМИРА СКИФА

Сегодня, 17 февраля у поэта Земли Иркутской, сатирика и автора острых эпиграмм и пародий, публициста, гневно выступающего против всех врагов России, мастера стихотворного портрета и певца русской истории ВЛАДИМИРА СКИФА 75-летний юбилей.

21 февраля в 17-00 во Дворце детского и юношеского творчества им. Е.А. Евтушенко пос. Энергетик состоится литературная гостиная, посвященная 75-летию со дня рождения известного сибирского поэта, лауреата многих Всероссийских и международных литературных премий, Владимира Скифа.

Расскажет о творчестве поэта-юбиляра член Союза писателей России, лауреат Всероссийских и международных литературных фестивалей, Владимир Корнилов.

 

ОТЗЫВЫ ПИСАТЕЛЕЙ И КРИТИКОВ О ТВОРЧЕСТВЕ ВЛАДИМИРА СКИФА

…………………………………………………………..

В.КОРНИЛОВ — ОТЗЫВ НА ПОДБОРКУ СТИХОВ «ТВОРИТЬ И ДУМАТЬ ПОДЛЕ ТИШИНЫ…» В.СКИФА В «РОССИЙСКОМ ПИСАТЕЛЕ» ЗА 3 мая 2019 г.

Дорогой Володя! С неослабевающим (точнее), с огромным вниманием прочитал несколько раз твою потрясающую по глубине философских размышлений подборку стихов, объединившую в себе: и пытливый интерес к вселенским тайнам, и мятущийся в веках путь к вечным духовным истинам, выраженным в Русском Православии, и любовь русского человека к своим отеческим пределам.

Недаром столь теплых, сердечных отзывов о подборке поступило тебе в эти дни от ведущих поэтов России.

Вот и я (чтобы не повторяться в сказанном с другими) выражаю коротеньким четверостишьем свое искреннее восхищение масштабами твоего вселенского мышления:

 

  Владимиру Скифу

Как необъятна русская душа,

Вобрав в себя и космос, и земное!

И ты, Поэт, с ней в унисон дыша,

В стихах донёс нам Время Мировое.

 

Дорогой Володя, от чистого сердца поздравляю тебя с этой прекрасной, самобытной подборкой, поднимающей твое пронзительное творчество (на мой взгляд) до уровня незабываемой поэзии серебряного века! Желаю и впредь тебе долгих солнечных лет и неиссякаемых минут вдохновения!

С глубоким уважением к твоему самородному таланту,

  Владимир Корнилов,

г. Братск, 7 мая 2019 года.

  ……………………………………………………………

Владимир КОРНИЛОВ. Отзыв на стихи Скифа в «РП» за 14.10-2019.

С огромным интересом и восхищением прочитал, Володя, твою новую подборку стихов «Пускай жучок живет на свете…» и удивился несоизмеримой масштабности твоей души, вместившей в себя с самого начала сотворения мира всё сущее на земле – от микроскопических частиц и микроорганизмов, навроде тли, блохи, муравья, кузнечика, светлячка и прочих живых существ, – до вселенских масштабов, которые так философски ёмко отражены в стихах. Подтверждение сказанному хочу выразить следующими словами:

Как необъятна, Скиф, твоя Душа

Вобрав в себя и космос, и живое…

И ты, Поэт, с ней в унисон дыша,

Донёс в стихах нам Время Мировое.

А еще поразил меня своим богатством и образностью художественный язык этой подборки. Как поэтически тонко и органично используется в отдельных стихотворениях аллитерация, создающая свою неповторимую звукопись. Иллюстрацией этому служит замечательное стихотворение «Жук»:

О, неуклюжий, жестяной,
Железный жук лежит в жасмине,
Жестикулирует Жюстине:
«Жюстина, сжалься надо мной!

В жаре жасмина покружив,
Я жертвой стал, моя Жюстина.
Спаси от жадного жасмина
Пока твой жук, Жюстина, жив!

Жюстина! Выгляни в окно!
Жука жасмин уже сжигает!»
…Жюстина ужин поджидает,
Ужель Жюстине всё равно…

Жужжит и жалобится жук…
(Жука Жюстина обожала,
В жару и в дождь к жуку бежала,
На достижимый слухом звук).

Где жжёт жасмин, где ночь жутка,
Жука движенье не стихало…
И вдруг Жюстина услыхала
Жужжанье жалкого жука.

К жасмину жуткому несла
Жюстина жертвенную жалость,
К жуку божественно прижалась,
Жука слезами обожгла.

От чистого сердца поздравляю тебя, дорогой Володя Скиф, с этой уникальной подборкой, в которой твоя Душа живёт неразделимо с Природой.

С уважением к твоему самобытному таланту, Владимир Корнилов.

18.10-2019 г.

…………………………………………………………..

ОТЗЫВ № 15 Владимира Корнилова на публикацию поэтической подборки Владимира Скифа «И стихами рассыпалась горькая жизнь» о Н.М. Рубцове на сайте «РП» за 19.01-2018 г.

Дорогой Володя Скиф! Твоя подборка «И стихами рассыпалась горькая жизнь» на сайте «РП» за 19 января сего года о Великом Русском Поэте, Николае Михайловиче Рубцове, поразила меня глубиной проникновения в саму суть его поэзии. А это дорогого стоит для читателей и твоих собратьев по творчеству. Я удивляюсь, как долго и терпеливо ты шел (судя по датам создания стихотворений, — начиная с 1977 и по 2006 гг. и даже боле того, — учитывая еще и стихи, написанные тобой в 2015 и 2016 гг. и выставленные в комментарии), — к этой непростой, требующей глубокого осмысления, теме, воплощая ее в своем творчестве! Сколько боли, любви и горькой утраты для Русской поэзии звучит у тебя в этих горестных строках! Как драматичен и художественно выверен их язык и сюжет!..

Вообще писать о Рубцове, как ты, Володя, непросто: ибо не каждым из нас так остро выстрадана и впитана душой любовь к его поэзии и не каждый из пишущих стихи обладает таким богатыми по выразительности художественными средствами.

……………………………………………………

ОТЗЫВ № 2 отзыв на публикацию стихов Владимира Скифа на сайте «РП» за 16.11.2017 год.

  18.11. 2017 

 Как органично на сайте «РП» слились воедино в новой подборке Владимира Скифа «Летучий слепок бытия» счастливое детство и малая Родина Поэта. С сердечным теплом и философски емко он говорит о малой Родине: 

…Пряная наша смородина 
Перешагнула забор… 
Милая малая Родина – 
Божьего промысла двор. 
Вижу твоё назначение,
Вижу в тебе испокон 
Божьего света течение, 
Словно теченье времён. 

Как художественно выразителен язык этого уникального стихотворения, где поэт, прибегая к своей генетической памяти о нашем отеческом языке, образно и метко в деталях передает черты деревенского быта и неповторимые по красоте краски окружающего его мира, — используя при этом самородные, незаёмные слова и образы, которые делают стихотворение колоритным и запоминающимся. В качестве примера приведу такие совосочетаания, как: «В сенях – уютный закут», «Рдяное утро свежо», «Дверь наша в сенях захлыбала», «Встала деревня, одыбала» и др. 
С волнением читал я — и снова возвращался к стихам Владимира Скифа о православии. Какая библейская глубина и мощь чувствуется в стихотворениях: «Рождество», «Пасха», «Крещенье», которые возвращают его в сказочное детство. Ярким примером тому служат строки: 

…Дух святой – живой, вещественный – 
В лоб меня поцеловал, 
И навеки Свет Рождественский 
Душу мне околдовал. 

Болит душа Поэта и о Родине, о которой он с горечью пишет: 

Молюсь о горькой Родине своей — 
Истерзанной, обманутой, несытой, 
Где сгинули напевы косарей 
И спит народ, как богатырь убитый. 
Где очи русских деревень пусты 
И курослепом зарастает поле, 
Где покрывают Родину кресты 
И в небесах рыдает колокольня. 
Прости, Господь, мой горестный народ! 
Верни надежду, укрепляя веру! 
Уж реки крови перешли мы вброд, 
Уже в другую переходим эру. 

Как поэт и гражданин, с негодованием он говорит о тех, кто предаёт Родину своим равнодушием, позвоволяя «нуворишам» грабить ее недра и разорять свой обездоленный народ: 

* * * 
Преступно — Родины не знать, 
Не осознать её терпения. 
Ее лица, сердцебиения 
Среди других не распознать. 
Не понимаю — как живут, 
Не слыша Слова Вдохновенного! 
И ради зрелища мгновенного 
По жизни — мёртвыми плывут. 

С особой, незаживающей болью в душе пишет он о людях нищих, обобранных до нитки и оказавшихся по воле случая на «дне жизни». Иллюстрацией тому служит стихотворение «Побирушки». 
Как видим из этой подборки, Поэт не только воспевает красоты Байкала, Забайкальских степей и яркие в красках по своей художественной палитре времена года, но и выражает искреннее сострадание и чувство человеческого уважения к простым людям из народа. 
Я от чистого сердца поздравляю Владимира Скифа с этой замечательной подборкой стихотворений! Желаю и в дальнейшем радовать читателей и нас, своих коллег по творчеству, такими же глубоко и талантливо всеохватывающими по тематике стихами. 

Владимир Корнилов

…………………………………………………………..

«День литературы» (г. Москва) — газета русских писателей, ежемесячное литературное издание. Главный редактор — критик и литературовед Владимир Бондаренко.

Вячеслав АР-СЕРГИ. ПОЭТИЧЕСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ ИРКУТИИ. К 75-летию Владимира Скифа

ВЯЧЕСЛАВ АР-СЕРГИ

14.02.2020

 Да, именно так назвалась эта моя предъюбилейная статья – и никак иначе. Между нами говоря, несколько раз я и пытался изменить её название, даже какие-то залюбные строки из стихов Владимира Петровича брал – примеривал, но всё равно – «поэтический летописец…» неизменно возвращался на своё место. Деликатно, но – весьма уверенно. И вдруг меня осенило: да ведь и это – совершенно в характере моего старшего товарища, русского поэта Владимира Скифа. Он также – чужого не возьмёт, но на своём будет стоять так – как надо, по замесу своему: иркутско-надёжному и куйтунско-основательному. Таких крепких мужиков в русских деревнях нашего Прикамья называют тугожильными – мол, дюж да охоч! Ей-пра!

Владимир Скиф родился 17-го февраля 1945-го года на станции Куйтун Иркутской области – сухая строчка человеческой биографии. Не вмещает она в себя то, что во всём мире тогда ещё шла кровопролитнейшая война – фашист уже издыхал, но не кончалась ещё в нём его звериная сила. А наша страна уже воевала и на мирных фронтах – надо было восстанавливать всё разрушенное врагом. Военные и послевоенные дети советской страны приняли на себя немалое лихо потери своего детства на этих фронтах – и выстояли. И Володя Смирнов, конечно же, рос – как все. Не минули его ни холод, ни голод… И со школьных лет его уже отличала, об этом говорят знающие люди, неуёмная страсть к чтению и рисованию. Эта страсть только усилилась в его годы обучения в Тулунском педучилище, и далее – Иркутском госуниверситете. За пазухой его подбитого ветром пальтишки всегда находили место книги, бережно обернутые им в газету – библиотечные ведь, марать – не моги!

Да и сейчас, знаете ли, я просто не могут представить Владимира Скифа, ныне одного из ведущих русских поэтов нашей страны, без новой книги в руке или в его портфеле, уже открытом, чтобы взять оттуда эту самую книгу.

С таким Владимиром Скифом и свела меня моя добрая судьба – у него в руке была новая книга его поэтического переложения «Слова о полку Игореве». И было это – в Ханты-Мансийске. Да, был, помнится, февраль 2015-го года. В зале Национальной библиотеки ХМАО-Югра вручали литературную премию «Югра» – и мы с Владимиром Скифом стали лауреатами этой знаменитой международной премии. Меня с Владимиром Петровичем познакомил основатель этой премии прекрасный поэт и благотворитель (да, есть ещё такие люди у нас в стране!) Дмитрий Мизгулин. Он – человек коммуникабельный, быстрый, подвёл нас друг к другу и своей доброй улыбкой благословил наше знакомство. И уже на официальной части мероприятия, конечно же, мы сели с Владимиром Петровичем рядом – надо же обменяться мнением, пошушукаться, поддержать друг друга… Ведущая оказалась дамой строгого порядка – каждому выступающему только по пять минут ответной речи. Чешские писатели, конечно, говорили и подольше – гости всё таки… А мы договорим уж – потом. Что мы и сделали с Владимиром Петровичем.

Вы знаете, есть такие мужчины, которые с годами становятся более, как бы сказать это – видными, а прямо говоря – красивыми. Их осанка – не горделива, но самоуважительна. Их речь обстоятельна, доходчива, убедительна и нет в ней ни намёка на какое-то превосходство. И слушается эта речь совершенно в охотку – она не надоедна, она в меру – не длинна, в меру – не коротка. И всё это – во Владимире Скифе. Дополнением к этому у него – могутный рост, представительский объём – но без лишнего, и красивая седина в волосах. А в глазах – добрая, теплая и светлая печаль-печалюшка. По дням уходящим, по встреченным на жизненном пути добрым людям, по осени своей – душу щемящей, с байкальской голубою звенью утекающей воды жизненной реки…

Я видел ранние фото Владимира Скифа – с курчавой чёрной шевелюрой на голове и широко раскрытыми глазами – мол, люди, да неужто вы не узнаёте меня? Это, простите уж меня, – но немножко не то. Скифа мы узнаём, узнаём – но вот именно сегодняшнего. И тому – очень рады. В его «тогда», когда годы поднимают человека на самую его высокую гору, где, как он сам писал:

Такая тишь, такой покой

И до звезды достать рукой…

 

Знал ли я доселе о Владимире Скифе? Конечно, знал – но, так сказать, заочно. И слышал о нём, и читал о нём, читал и его публикации. А как же? Открою вам секрет литературного Полишинеля – нынешняя российская литература созидается не более чем ста именами настоящих авторов – ведущими, и столькими же пишущими рядом – ведомыми. Мы это однажды всю ночь считали в московской гостинице – российские литераторы, прибывшие в столицу на Российское литературное Собрание 2013-го года. За чаем и не за чаем – считали, считали и сосчитали – до самых даже малоизвестных имён. И в шутку, и всерьёз – стало «сто плюс сто»… Вот столько у нас всамделишних, истинных писателей сейчас в РФ – и русских, и национальных тоже. А всё остальное – всё это околитературный народ. Он – не плохой, он и – не хороший, а просто координата его такова – не в литературе, а около литературы. Немало там профессоров и доцентов, есть и звёзды районных и поселковых литобъединений… В общем, народ – не чужой.

Владимир Скиф там, тут же и бесповоротно, был введен нашим гостинично-литературным синклитом в первую сотню ведущих современных авторов нашей страны. Его знали, его слово ценили. И тогда же я подумал – даст Бог, и познакомимся, поди, с ним…

Так и вышло – по доброй судьбе. Мы познакомились, мы подружились – так мне думается. Владимир Петрович старше меня и потому мне никак не удалось принять его предложение – обращаться к нему на «ты». Так и беседуем – с совершеннейшей при этом приязнью друг к другу.

Владимира Скифа очень уважают наши национальные авторы – это да. Мне многократно выпадало убеждаться в этом. Он относится к ним с ровным уважением и дружеским интересом, в первую очередь он видит в них человеков и это сразу чувствуют его собеседники – люди тёртые в жизни, чуткие к слову и поступку. Владимир Петрович избегает обоих полюсов обращений к человеческому национально-другому: он и не прилаживается к нему, и не отвергает. В равной беседе он остаётся самим собой – человеком устоявшегося собственного русского мироустройства, открытого всем. А в помощи доброму человеку русский поэт Владимир Скиф никогда не откажет – Россия это знает, как русская – так и нерусская. Но и слово своё острое Владимир Скиф никогда не оставит под спудом – где надо, там и скажет. В литературной России это тоже знают.

…Ехали мы однажды по Иркутску в машине Владимира Скифа. Сумерки уже сгустились – поздняя осень. Владимир Петрович – водитель хороший, аккуратный и деликатный. Рядом с ним – его супруга Евгения Ивановна. Она, право-слово, душа-человек! Вся – наша, вся – из нашего литературного мира. Первая помощница и критик Владимира Скифа. Ей-пра, рядом с каждым удачливым мужчиной есть его мудрая женщина, жена! Тут я что-то заговорил на нашу вечную мужскую тему – конечно же, об автомобилях… Евгения Ивановна вскользь посетовала – мол, и машина-то у них старенькая уже… На что, после должного молчания, Владимир Петрович ответил:

– Да разве дело в том, что она – не очень?.. А дело ведь в том – кого она везёт и куда везёт… Вот это – самое главное в жизни. И везёт, бодро везёт сейчас наша машина хороших людей в хорошее место – значит, всё в нашем мире нормально.

И, конечно же, мы с ним согласились, Евгения Ивановна – тоже.

…У Владимира Скифа – добрые крепкие рабочие руки. И рукопожатие его – верное, надёжное. Много поработали его руки, они не знают устали и ныне. Пишут, пишут, пишут… А летом, загорелые, работают в «Байкальском Переделкино» – от души, задорно, умеючи и сноровисто. Мне не довелось побывать на байкальской даче – творческой мастерской Владимира Скифа, где и поныне кружатся литературные думы его знаменитого свояка Валентина Григорьевича Распутина – да упокоится его душа с миром…

Но на Байкале мы с Владимиром Петровичем и нашими добрыми друзьями-литераторами, конечно же, побывали. Постояли на месте памяти Александра Вампилова – помолчали. А потом говорили с батюшкой-Байкалом – каждый о своём. И – Байкал-батюшка, оказывается, отлично понимает и по-удмуртски: кивает подступающей ко мне волной или не соглашается, тут же отхлынув от берега с ней… Мне так показалось. Байкал никогда не молчит. Он говорит сразу со всеми нами… На всех наших сущих языках… Надо только слушать его – и слышать.

И вспомнилось уже при возвращении автобусом из Листвянки в Иркутск скифовское:

Скрипит небесная рессора,

Повозка времени скрипит.

Меж сном и явью нет зазора,

И потому весь мир не спит…

 

Много книг написал Владимир Скиф. Даст Бог, и ещё напишет. Немало у него и должностей и обязанностей – у человека неподводящего. Спасибо ему, благословлённому его Родиной:

Крестом летящая сова

На сердце мне упала…

 

…И мне думается об этом человеке – благодарно и уважительно. И если кто-то спросит меня о байкальской душе далёкой российской стороны Иркутии, то я отвечу ему:

– У Иркутии есть свой поэтический летописец. Имя его – Владимир Скиф. Почитайте его и многое вам – откроется…

……………………………………………………….

Григорий БЛЕХМАН

КАК ХОРОШО ИДТИ ПО СВЕТУ…

О книге избранных стихотворений Владимира Скифа «Где русские смыслы сошлись»

 

Разговор об этом сборнике начну со стихотворения, которое, на мой взгляд, рассказывает о человеческой сути поэта и гражданина Владимира Скифа:

Как хорошо идти по свету,

По краю звёздного пути

И славу русского поэта

Державной поступью нести,

 

Как хорошо служить России

И знамя чести поднимать,

Как горестно своё бессилье

В служенье этом понимать…

 

Привёл это стихотворение первым потому, что для меня суть одного из ярчайших современных поэтов состоит в его постоянной потребности сделать максимум для страны, где родился, вырос и живёт. Поэтому позволю себе не согласиться с двумя заключительными строчками восьмистишия. Скорее всего, они продиктованы тем, что Владимир Скиф всегда ставит перед собой самую высокую планку гражданина. Ведь всё, о чём он пишет – это служение России своим словом. Разве может человек, не впитавший «с молоком матери» любовь к России написать:

Столбы гудят и мчатся вдаль,

На горизонте пропадая.

Жнёт перезревшую печаль

В полях бескрайних Русь святая.

 

Берёза плачет над крестом,

Ей ветер косы расплетает.

И в поле чёрном и пустом

Ворона хриплая летает.

 

Здесь дом стоял. И от плетня

Меня влекли – судьба и воля.

Теперь в разверстой пасти дня

Калитка хлыбает средь поля.

 

В ночную копоть скрылся лес,

Господь с России мглу сметает.

Звезда срывается с небес –

И до земли недолетает.

 

А ведь этим стихотворением поэт открывает книгу. Значит оно для него программное, центральное. И задаёт интонацию сборнику. Причём, сборнику избранных стихов, т.е. тех, которые он считает для себя главными. И здесь, действительно, «русские смыслы сошлись», потому что только русский может в такой степени почувствовать как «Берёза плачет над крестом, / Ей ветер косы расплетает…» или как «В ночную копоть скрылся лес, / Господь с России мглу сметает. / Звезда срывается с небес – / И до земли не долетает». Это ведь именно русские образы, и заполнить «до дрожи» они могут только русскую душу, которая в этом родилась и продолжает жить в веках.

Конечно, созвучие такие строки вызовут не только у русского, но и у любого, кто наделён способностью ощутить магию поэзии. Но «до оснований, до корней, до сердцевины» их может чувствовать только человек с русский душой.

И эта задумчивая печаль «среди осенней немоты» – тоже исконно русская:

Свет родины, хлеба созревшие

Простёрлись вдоль моей души.

Осенние, остекленевшие

Молчат болота, камыши.

 

Берёзы голые, опавшие,

Среди сырых, пустынных дней,

Как девы, замерли над пашнями

В немой стыдливости своей.

 

Топчу былинок жухлых крошево,

Деревьев волглые листы.

Ищу себя, своё ли прошлое

Среди осенней немоты.

 

А за ручьём, за тихой рощицей,

Где я влюблялся молодым,

Ещё не выгорел, полощется

Моих печалей горький дым.

 

И так страдать от того, что происходит в России уже почти три десятилетия, может лишь русская душа:

Милая Русь, ты была оживлённою,

Пела, крестила детей,

Тщилась остаться живой, обновлённою

В мире жестоких идей.

 

Русских людей без идей не оставили

И без кровавой войны.

Сердце народа напалмом оплавили,

Кол принесли для страны.

 

Где наши песни, надежды вчерашние?

В душах – сомненье, раскол.

В тело России вошёл телебашнею

Страшный Останкинский кол.

 

Конечно, любой крупный поэт, оставаясь Художником национальным, невольно выходит из этих пределов и становится интернациональным, потому что есть нечто, объединяющее людей всех национальностей и вероисповеданий. Например, неподдающееся никакому рациональному определению, возвышенное состояние, именуемое вдохновением:

Оно явилось, распростёрло

Свои крыла – издалека,

Перехватив от счастья горло,

Мир поднимая в облака.

 

Оно несло мне вольнодумство,

Глубин достигло и высот.

Оно свалилось, как безумство,

Как полдень, рухнувший в осот.

 

В нём были сила и движенье,

И лёгкость чудной высоты.

И бездна слёз, и утешенье,

И рядом – ты и только ты!

 

Причины этого возвышенного состояния для каждого из нас в разные моменты могут быть разными, но само состояние, дающее «душе полёт и озаренье», у всех одинаково.

Именно поэтому, когда крупный поэт пишет о чём-то личном, в конечном счёте, оказывается, что он написал о нашем общем. Казалось бы, каждому знакомо состояние тоски. Но когда оно выливается в строках Мастера, то его личное сразу становится и твоим – будто тобою поведанным, но сказанным так, как ты этого не умеешь:

Журавли поплыли в просини

Над осеннею рекой.

Что мне делать этой осенью,

С этой жадною тоской?

 

С жизнью, в крошево порубленной

Мной самим среди потерь.

И с тобою, мной погубленной,

Что же делать мне теперь?

 

Тучи тёмные стараются

Над землёй слезами стать.

Мои годы собираются

Журавлями улетать.

 

Вот и сны меня забросили…

Не хочу я в поздний час

Оставаться в этой осени

Без твоих бездонных глаз.

 

Но, конечно, поэт испытывает и такое состояние, какое природой дано испытывать лишь Художнику в самом ёмком понятии этого слова. Эти мгновения называются муками творчества, которые, нередко, вызывают внутренние страдания, вплоть до отчаяния:

Ах, Боже мой! Исчезло лето.

Я просыпаюсь в темноте.

Ищу застывшие предметы,

Шепчу себе: – Не то, не те,

 

С которыми так просто было

Творить и приникать к листу,

Их что-то ночью изменило,

Они впитали темноту.

 

Тьма съела дом, калитку, рощу,

А в доме – книги и цветы.

Пытаюсь их найти на ощупь,

Извлечь из плотной темноты.

 

Но мне предметы не даются:

Ни карандаш, ни плоть листа.

Никак стихи не удаются,

Их поглотила темнота.

 

Недаром, поэтов издавна называют людьми «без кожи». Именно это и обрекает их на обострённое восприятие всего, что происходит вокруг. У поэта оно постоянно просится на бумагу. А когда, порой, «Никак стихи не удаются, / Их поглотила темнота», переживает он это болезненно.

И потому хочу пожелать моему товарищу, чтобы такие периоды в его жизни были как можно реже, и состояние «Творить и приникать к листу» возвращалось всегда.

В замечательной поэме «Месяцеслов», вошедшей в эту книгу, Владимир Скиф написал:

… Как хочется парить, воскрыльями сверкая,

И сеять зёрна слов в родную почву, май!

 

Хочу добавить: пусть это происходит и во все остальные месяцы года, поскольку в одухотворённых великой любовью и высокой печалью строках замечательного русского поэта Владимира Скифа, действительно, «русские смыслы сошлись».

Уверен, многочисленные поклонники дарования этого Мастера найдут в его новой – разнообразной по тематике, но очень цельной духовно – книге немало близких собственному мироощущению поэтических открытий, присоединятся к моей благодарности, а все вместе пожелаем нашему глубинному поэту и дальше «сеять зёрна слов в родную почву», потому что всходы от таких «посевов» – самого высокого качества.

 

Григорий БЛЕХМАН, секретарь СП России

  …………………………………………………………….

Владимир Бондаренко

  Поэт эпохи Водолея

Владимир Скиф – и в самом деле истинный поэт эпохи Водолея. И не только потому, что родился 17 февраля 1945 года, под знаком Водолея; всем творчеством своим он как бы предваряет наступающую эпоху Водолея, эпоху России. Может, и не стоит в нашей православной стране особо увлекаться лунными и прочими природными календарями, но ведь и русский мужик издревле не только в святцы заглядывал, а следовал древним природным календарям и приметам. Последуем и мы. Тем более, что мной давно уже задумана книга о писателях, рождённых февралём. Здесь и гениальный Юрий Кузнецов, чьё влияние, несомненно, чувствуется в стихах Владимира Скифа, здесь и Александр Проханов, Эдуард Лимонов, Владимир Шемшученко… Наберётся добрый десяток творцов, отмеченных щедростью матушки-Природы. Впрочем, и я, грешный, – рождён февралём. «Февраль. Достать чернил…» это и про нас, видимо, написал в своё время Борис Пастернак. Думаю, сейчас не только в футболе и хоккее, но и в жизни нашей всеобщей русской, в культуре и науке, в развитии нашем, наконец, спустя двадцать лет дури и прозябания, наступает с великим трудом эпоха Водолея. И знаменосцами её, несомненно, становятся русские поэты:

Я на тропинку неба выхожу,
Смотрю на землю из небесной выси.
Уж целый век себя я не щажу,
Я искру сердца над столетьем высек.

Я слышу горький человечий вой,
Мне зябко жить среди провалов мира.
И страшно петь. Но я еще живой.
Меня спасла классическая лира.

И мой Байкал. И этот чистый свет,
Мои глаза и душу напоивший.
Я не загинул. Я ещё поэт,
Не зря, быть может, на земле светивший.

Среди них, как равный среди равных, и автор этого стихотворения иркутский поэт Владимир Скиф. Если честно, то вовсе не Скиф, а Смирнов, Который Изменил Фамилию. Но, думаю, он поступил правильно: среди Смирновых затеряться легко даже могучему сибиряку, вот и гадай, чьи стихи вышли в центральной газете – того или иного Владимира Смирнова? Да и обличьем своим кто знает, тот поймёт он, конечно, походит на нашего предка скифа. Впрочем, и ко всему лучшему в творчестве талантливого иркутского поэта смело можно поставить эпиграф из Александра Блока: «Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы…». Природный, натуральный сибирский скиф. И родился под Иркутском в небольшом посёлке Куйтун (по-бурятски холод, мороз), и всё жизненное и творческое становление его происходило в городках и посёлках с такими экзотическими для москвичей названиями, как Харик, Тулун, служил в морской авиации на берегу Муравьиного залива под Владивостоком, а святым градом Китежем для него давно стал родной Байкал, где он знает южное и северное побережье, Малое море и Ушканьи острова, а уж в районе достопримечательной Кругобайкалки каждую травинку, каждый мыс и каждый туннель. Поэт знает и зимний Байкал, и осенний, и летний; берега Байкала – его дурманящая постель, где всегда можно укрыться, спрятаться, в том числе и от житейской непогоды:
На зимней даче сон глубок.
Я лёг и в бездну провалился,
Где сна таинственный клубок
В заулок памяти скатился.

Скиф, как байкальский водяной, бережёт и борется за свои родные просторы.

Хлестанул по России напалм,
Все заборы в России упали.
Я смотрю: мой забор не упал,
Потому что забор — на Байкале.
…………………………………….
За забором звенит перебор
То баяна, то русской гитары…
Не пройдут через этот забор
Двадцать первого века хазары.

Как сказал поэт на одном из байкальских праздников: «О Байкале, как о Пушкине, можно сказать, что “это – наше всё”. Байкал – это, действительно, всё. Я живу на берегах Байкала. Он – мой “цитатник”, моё вдохновение. У меня о нём написано более ста стихотворений. Все они разные: о цветах и байкальских скалах, о самом Байкале – утреннем и ночном, зимнем и весеннем, о его характере и привычках, о его космическом, я бы даже сказал – библейском происхождении. Дом, в котором мы живём уже тридцать лет, стоит в двадцати шагах от священной байкальской воды, дети в нём выросли, и вот сейчас внуки растут. Внук Лёнечка, с которым я бываю на праздниках «День Байкала», спрашивает у меня: “Деда, а Байкал, он – мой?” – “Да, отвечаю я, твой!” Без Байкала мы не мыслим своей жизни на благословенной сибирской земле».

Здесь быть и жить необходимо –
У этих вод, у этих скал.
От зла да будет оградимо,
Твоё вместилище, Байкал.

Владимир Скиф крайне разносторонний поэт. Это и сатирик, автор острых эпиграмм и пародий, и публицист, гневно выступающий против всех врагов России, и мастер стихотворного портрета, певец русской истории. Во всех жанрах он добивается весомых побед. Частенько один жанр накладывается на другой. Как, например, отделить историю от стихотворного портрета, а то и другое – от гневной публицистики в стихотворении, посвящённом памяти Вадима Кожинова:

Кричат, что Россия низложена,
Скатилась её голова.
Вадим Валерьянович Кожинов
Твердил, что Россия жива!
……………………………………
Избитая в кровь и острожная,
Земля ему будет верна…
…Вадим Валерьянович Кожинов,
Пусть – Вам – будет пухом она!

Или же в стихах о его любимом писателе Василии Шукшине:

Склевали калину последние птицы
И нет ни души за окошком пустым.
Когда затухали на небе зарницы,
Василий Макарыч ушёл из больницы
В осеннюю, волглую, тёмную стынь…

Поэт называет героев своих портретов воинами русской земли. Но он и сам – воин не из последних. И всё же изо всех его жанров я отдаю предпочтение пейзажной, природной лирике. Тут и душа Сибири, и душа поэта, тут и скифская душа. Всё-таки ничто не бывает случайным. И приглянулось ему прозвание Скиф именно потому, что скифское, кочевое, природное поведение, воинское верное служение и боевитость духа далёких предков оказались поэту наиболее близки. Он готов даже пожертвовать собой и своим поколением, чтобы дать дорогу новой, молодой – водолейной – победной России. Вот одно из лучших, пусть и печальных его стихотворений:

Ухожу, проваливаясь в сумрак,
Будто в бездну века ухожу,
Небеса, окрашенные в сурик,
В слякотную осень уношу.
Сумрак тучный, вязкий, как болото,
Чавкает прожорливою мглой.
Унести мне в прошлое охота
Тайны века под своей полой….
Чтобы сумрак, ослепивший души
Грешного народа моего,
До конца Россию не порушил,
Не затмил Отчизны торжество.
Под сырой осенней позолотой
Оживаю от душевных ран…
Из меня уходит сумрак плотный,
Как с Байкала-озера туман.

Это не только прекрасный образ, но и стиль жертвенно-трагически-героического поведения уходящего уже в прошлое первого послевоенного поколения. Смело беря удары на себя, журналы «Наш современник» и «Москва», возглавляемые нашими жертвенными старейшинами – Станиславом Куняевым и Леонидом Бородиным, журналы, где Владимир Скиф – один из основных авторов, уносят с собой разломы и расколы русского бытия, всю грязь разрухи, дабы очистить место для возрождающейся России, для оживления родных убитых русских земель. И в этом смысле Владимир Скиф – жертвенный поэт. Может, так и древние скифы когда-то, погибая в бесчисленных сражениях с чуждыми племенами, освобождали место для нарождающейся Древней Руси?

И встану и завою
Среди земных высот.
Охотник или воин
Мне целится в висок

Владимир Скиф – один из представителей моего «поколения одиночек», «поколения Победы», ребят, рожденных в конце войны или сразу после неё. Мы были напоены духом Победы, мы играли всё детство в воинов-победителей, мы были уверены в своем счастливом будущем. Мы и себя никак не отделяли от Победы. Без всяких газет и парадов знали, что без вернувшихся фронтовиков, какими бы они ни были, не родились бы и мы. Об этом писал недавно ушедший от нас Николай Дмитриев:

Я вместе с батькой выполз, выжил,
А то в каких бы был мирах,
Когда бы снайпер батьку выждал
В чехословацких клеверах.

Об этом же пишет в стихах о воевавшем отце и Владимир Скиф: «То, что мой отец воевал, всё пережитое им: горечь поражений и радость выстраданной Победы – всё это в генах передалось и мне. Ведь не случайно в своих произведениях я много раз обращался и обращаюсь к кровоточащей и суровой теме войны:

Предвоенный год. Весна.
Нет меня на свете,
Но я знаю, что война
Будет на планете.
……………………….
Я в неведенье слепом,
Но мне всё известно:
Мама из дому и в дом,
Не находит места.
…………………………..
Застывает у крыльца,
Будто бы чужая,
В сорок первый год отца
Мама провожает.
………………………….
На дороге липкий дождь
Хлещет по солдатам.
Ах ты, Господи! Ну что ж?
Буду в сорок пятом!

Дети Победы, вроде бы самое благополучное поколение России за многие столетия! Но, может быть, именно поэтому свою войну, спустя двадцать-тридцать лет после рождения, мы безнадежно проиграли. Вослед за чувством Победы мы еще подростками попали в «оттепель» под тотальную дегероизацию, навязанную шестидесятниками, и даже если не соглашались со старшими братьями шестидесятниками, вынуждены были им уступить и реальную и идеологическую власть. Увы, мы верили в Родину, верили в любовь, но конкретной социальной идеологии не имели, ни левой, ни правой, ни прокоммунистической, ни прокапиталистической, да и к православию приходили, как правило, поздновато. Потому и оказались обречены на одиночество.

Боже мой! Всё рушится в полёте,
Не спасает даже поворот…
Я один стою на повороте,
До Господних не дойдя ворот.

Одиноким был и Владимир Скиф. Он мог искренне восхищаться творчеством свояка Валентина Распутина, но и ту старую деревню, воспетую Беловым, Астафьевым, Носовым и Распутиным, он уже не застал. Оставалась ностальгия, перешедшая в годы «перестройки» в резкое отрицание новых хозяев жизни. Всё его творчество, если не касалось оно скифской дикой природы, посвящено надломам и трещинам в русском сознании. Поэт озирается вокруг себя, ищет поддержки, но великое поколение отцов-фронтовиков уже обессилено, старшие братья-шестидесятники предали Русь и пляшут на её обломках, перебираясь в иные заморские страны, а много ли навоюешь в одиночном окопе? Лишь сжимается сердце поэта, когда он видит:

Улетают к звёздам срубы,
Заселяет сердце грусть.
И луна целует в губы
Умирающую Русь.

Период затмения у поэта держится достаточно долго, затмения и в надеждах на спасение страны, и в поэтических образах. Он с головой уходит в свою Скифию, в какую-то подземную, глубинную Русь.

Не ощущается крепости жизни
В тёмном сцепленье земли и небес.
Воет душа об угасшей Отчизне,
Воет, как пёс, обездоленный лес.

Для него волчий ли, собачий вой – не отрицательная характеристика души, а состояние собственного одиночества, внешне вполне благополучного. Для него девизом становится мысль Генриха Гейне: «Весь мир надорван по самой середине. А так как сердце поэта – центр мира, то в наше время оно тоже должно самым жалостным образом надорваться. В моём сердце прошла великая мировая трещина». Не будем сравнивать ни таланты двух разных поэтов, ни сами страны, но во что я искренне верю, это в надорванность таланта самого Владимира Скифа. Он бы и сам желал преодолеть, забыть свою трещину души, потому уходит в разные победные, жизнеутверждающие жанры: пародии и песни, верлибры и четверостишия, пишет «Письма современникам» и стихи-портреты, вполне приличные и значимые стихи. Но всё-таки определяющим в его истинной поэзии является расколотость сознания оставшегося не у дел поколения.

Я ищу вдоль долины плоды молодые калины,
Чтобы ягоды счастья от камня тоски оторвать,
Но в руках тяжелеют холодные слитки-рубины…
Ну, зачем ты, калина, камнями надумала стать?!

Что оставалось пропащему, потерянному в городских ли джунглях, в лесных ли далях поэту с занемевшей душой, особенно когда вослед за «оттепелью» и «застоем» последовала оглушительная, разрушительная для миллионов русских людей «перестройка»? Из спокойного, несколько меланхоличного поэта вырастает боец русского сопротивления.

Занемела душа – в ней такая печаль и пустыня.
Я – Отечества сын, у которого сердце болит,
Оттого что в стране, до озноба родной и постылой,
Прокатился, как смерч по земле, чужеземный болид.

Иные его стихи девяностых годов вполне могли бы стать манифестами восстания. Ни о какой политкорректности в его стихах говорить не приходится. Он физически чувствует, как оскудевает культура, как поэзия уходит из русской жизни. Он ещё надеется, что многочисленному отряду патриотических писателей удастся воодушевить, зажечь общество, к штыку приравнять перо. Он верит, что пропащие русские люди спасения ради возьмутся, наконец, за «АКМ».

И я подумал: смрад гремящий,
Или Москвы большой гарем
Его разбудят, и – пропащий
Вдруг превратится в «АКМ».

Но за «АКМ» если и брались, то террористы или насильно мобилизованные на чеченскую войну сельские ребята. Увы, но, даже возвратившись с постылых и ненужных кавказских войн, никто на штурм оккупированного Кремля не собирался. Все горячие призывы поэта оказались не услышаны, не перешли в живое действие.

Кто там в очередь встал на поминки
По России – у пыльных оград?
Миномёт, раздолбай их в суглинке!
Дай им очередь в ад, автомат!

Все дудки певцами были переломаны. Одно из лучших стихотворений этого опустошённого периода посвящено трагическому разлому между государством и народом, «мимости» всего происходящего в жизни страны.

Мимо русла виляет река,
Мимо неба текут облака.
Мимо Родины ходит мужик
И судьбой своей не дорожит.
……………………
Книга движется мимо ума,
Мимо поля текут закрома.
Мимо святости ходит народ,
Мимо жизни Россия идет.

Казалось бы, всё – тупик. Но есть еще и природа, есть ещё и своё скифство, есть просторы России, которые спасают народ не только от чужих завоеваний, но и от собственного разрушительства и разочарования. Природа сама идёт к нему в стихи, минуя все метафоры и размеры. «И не стихи уже… Саранки Высоким слогом говорят». Так в будущее поэта ведёт уже и прошлое родной истории, и неугасающая мощь самой природы. Иногда эти темы в стихах Скифа соединяются, поэт падает в изнеможении на красный клевер, но за этим красным клевером в памяти всплывают красный клевер на орденах фронтовиков, красный клевер раненых солдат. Значит, русскому поэту надо держаться. Держаться даже среди чудовищ. Ибо любые чудовища из сна или из реальности – вызывают рано или поздно неизбежный народный отпор. Поэт готов и Скифию свою отдать на заклание ради спасения Руси.

Пора туман и подоплёки
Со смысла скрытого срывать.
Пора, пора орлиный клёкот
В штыки и пули отливать.

Боль топит монстров, а Россия вновь приходит в себя. И пусть «ходит вдоль русского края Третья война Мировая…», за молитвами о русских святых, за портретами русских великих поэтов, от Николая Рубцова до Юрия Кузнецова, приходит время новой надежды. Может, и сама поэзия спасает Владимира Скифа, утешает его душу, врачует раны. А дальше приходит очищение и возрождение.
Но высoко стоит Православье,
Демон зла не объявится в нём.
Оживают в любви и во славе
Русский крест, Русский мир, Русский дом.

Иные прощальные, поминальные, горестные стихи связаны с конкретными событиями, потрясшими его душу. Но за конкретным плачем, за конкретным переживанием уже просматривается и мотив нашего всеобщего отмщения, спасения. Вот, к примеру, «Поминальные стихи» памяти погибшей в чудовищной авиакатастрофе Марии Распутиной, дочери писателя:

Подать бы ей, как чудо, руку жизни
И выхватить из пламени, обнять…
Но мы сошлись на этой горькой тризне,
Нам слёз души не скрыть и не унять.

И лишь одно нам светит утешенье,
Что посреди Петровского поста
Мария в Наивысшем услуженье
Была нужна и призвана туда.

Уходят из жизни поэта друзья и соратники, исчезает, казалось бы, весь русский материк, как исчезла Матёра в повести Валентина Распутина, но что-то заставляет цепляться за жизнь, и не только чисто биологически, не только в уповании на «цветистую даль заповедного милого края», где всегда для отдохновения и успокоения отыщутся родные очаги, ручейки, перелески. Природа спасает, но быть певцом собственной робинзонады посреди всеобщего запустения и катастрофы Владимир Скиф не желает. Набравшись сил от родной скифской природы, поэт жадно тянется ко всем намечающимся росткам русского возрождения. Он готов кричать вместе с болельщиками: «Вперед, Россия». И лозунг этот, завуалированный спортивными победами, на самом деле обращён ко всем – мыслителям, политикам, ученым, строителям, воинам:

Поднимай свой меч, оплавленный
Русским пламенем побед!
Ярославной хватит плакаться,
Ведь тебя сильнее нет!

И уже понятно, что наш народный «Русский крест» предназначен не только для распятия страны и народа, но и для последующего очередного воскресения:

Засмеёмся и отринем грусть,
Встанем на холме, на возвышении,
Чтоб очистить от пилатов – Русь,
Уберечь её от поношения.

Притекут в Россию благодать,
Исцеленье, радость и сияние.
Быть распятой, значит испытать
Высшее, святое Богознание.

Владимир Бондаренко

 …………………………………………………..

ДИАНА КАН «Все боли века я в себе ношу»

  Мне приятно сказать своё слово о творчестве Владимира Петровича Скифа – талантливейшего русского поэта, по моему глубокому убеждению входящего в десятку лучших поэтов всей России. Его стихи – по-сибирски сдержанные и глубокие, чужды надрывного пафоса, который у нас сегодня, увы, среди мужчин-поэтов, числящих себя патриотами, часто переходит в пораженческие рыдания по поводу кончины России. Увы, оснований для квасного патриотизма нет, мы живём в суровое время, предъявляющее России суровые геополитические и социальные вызовы. Тем мужественнее должен быть русский поэт. «То не поэзия, что не делает меня чище и мужественнее» – сказал кто-то из мировых философов.

И эти слова в полной степени можно отнести к творчеству Владимира Скифа. Его вырывающееся из глубин души самоцветное слово трогает сердца читателей, даже самых взыскательных и искушённых. После прочтения стихов Скифа хочется жить, любить, творить на благо страны, хочется страдать и бороться. А иначе для чего нужны стихи? Я не буду тут писать о системе образности Владимира Скифа, про то сказали и, я уверена, ещё не раз скажут профессиональные критики (в частности, блистательный и снайперски точный в оценках Вячеслав Лютый).

Мне, как поэту, а не критику, важнее другое – талант Скифа, поставленный на службу России, лучшему в ней. Способность Скифа-поэта любить Россию не с завязанными глазами, не через розовые очки, а любить в свете пушкинских заветов – принимая такой, какой её нам Бог дал, с непростой русской историей, трагичными изломами и величайшими прорывами, её, летящую в бездну и вдруг воспаряющую победно в зенит на глазах изумлённого мира, приготовившегося к её кончине – парадоксальную нашу Россию, способную рождать таких поэтов, как Владимир Скиф.

Книги Владимира Скифа ясно показывают, что их автор сейчас на взлёте и ещё не раз порадует всех нас, своих коллег и – главное! – читателей духовными прорывами и душевной глубиной.

Диана Кан, член Союза писателей России, лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция», лауреат Всероссийской премии «Имперская культура».

г. Новокуйбышевск

…………………………………………………………………

 

Евгений СЕМИЧЕВ «САМ СВОЮ Я ВЫБИРАЮ ДОЛЮ…»

  Стихи Владимира Скифа чисты, прозрачны, глубоки, светоносны, как озеро-море священный Байкал. О них нельзя говорить презренной прозой. Их надо читать, слушать, осязать, чувствовать, зрить, обонять, погружаться в мелос и растворяться в нём… В них отражается РУССКИЙ КОСМОС, рыдает РУССКОЕ СЕРДЦЕ, сквозит обжигающий РУССКИЙ ВОЗДУХ, сияет вселенской мудростью РУССКАЯ ЛЮБОВЬ, и осеняет светом РУССКАЯ НЕБЕСНАЯ БЛАГОДАТЬ.

О таких, как Скиф, в народе говорят: – ПОЭТ от БОГА! Или – ЕГО при рождении поцеловал в макушку Господь! В макушку – в тот пульсирующий родничок, который осязаем только у младенца, невинного и чистого создания. С годами он, родничок этот, костенеет, зарастает косностью. У Владимира Скифа в его стихах этот Божественный родничок не заилился и сохранил свою природную свежесть и чистоту… Стихи Скифа целуют читателя прямо в сердце.

«О-о-о! Сколько пустяшных восторженных фраз и ни одной цитаты из скифских стихов!» – воскликнет докучливый критик. Цитаты? Они все уже давно растасканы по книгам многочисленных стихотворцев. Я и сам не раз подворовывал из Скифа. Чего греха таить. И всё-таки одну цитату из СКИФА не могу не процитировать: «Сам свою я выбираю долю, // Проживаю заданную роль. // Нет поэта без любви и боли, // Потому что СЛОВО – это боль.» Удачи тебе, Володя! И если слово – это боль, то я за тебя болею.

Евгений СЕМИЧЕВ, секретарь правления Союза Писателей России, поэт, лауреат международных и всероссийских премий.

г. Новокуйбышевск

……………………………………………………………………………………………………

 ЛЮТЫЙ ВЯЧЕСЛАВ «ПРОСТРАНСТВО МИРА И ПРОВАЛЫ СНА»

 (Художественные приметы стихотворений Владимира Скифа)

 

 В русской поэзии последних десятилетий с годами откристаллизовались несколько чрезвычайно важных примет, которые в той или иной степени свойственны, наверное, каждому поэту сегодняшнего дня.

Интеллектуализм, изнутри поедающий ткань стиха и практически отрицающий живую связь двух миров – реальности и человеческой души, – не в их числе. Рано или поздно он уйдёт из круга чтения и станет своего рода литературным дневником, интересным лишь немногим.

 В противоположность ему, в поэзии обретёт чувство меры и ощущение постоянной новизны предметный мир: с одной стороны, ярко живописный, а с другой – показанный в тончайших нюансах изменяющейся природы.

 Кроме того, с течением лет всё отчетливей становятся два, по существу, кардинальных взгляда на происходящее вокруг нас или бывшее когда-то прежде. С одним из них связано имя Николая Рубцова, со вторым – во многом загадочная фигура Юрия Кузнецова. Магнетизм этих поэтических вселенных огромен, а их влияние, очевидно, будет усиливаться. И, в конечном счёте, став определяющим отпечатком русского стиха, вернёт ему массового читателя, преодолев пагубную изоляцию отечественной музы от подрастающих поколений и быстро меняющейся действительности.

В этих обстоятельствах важно внимательно осмотреть литературный ландшафт, поскольку уже сейчас происходит неуклонный процесс «врастания» в поэтический обычай «образа мира по Рубцову» и «образа мира по Кузнецову». И наш взгляд непременно остановится на имени Владимира Скифа, парадоксально соединившего в своём творчестве эти две позиции.

Пройдя большой литературный путь от вполне типичной городской лирики до тончайших описаний сибирской природы, от альбомных стихотворений до проникновенных и в чём-то даже неземных любовных строк, Скиф интуитивно нашёл собственную художественную территорию, на которой надмирное соприкасается с реальным. Они постоянно сосуществуют без взаимного отрицания, без надменного визионерства автора. Как в древности – предмет отходит на второй план и появляется неведомое; затем вещь восстанавливает своё житейское значение, и человек продолжает привычную жизнь, полную забот и усилий.

Ничего подобного такому мировоззренческому распределению здешнего и запредельного не найти ни у Рубцова, ни у Кузнецова. Образно говоря, предшественники дали живописцу технику и форму кисти, а дальше художник творит сам, погружённый уже в другой мир, прислушиваясь уже к собственной душе.

 

Просвистела на небе игла,

Со звездой и душой наигралась,

И в стогу на закрайке села

Мировая игла затерялась.

 

Что её в этот стог занесло?

Кто ей дул в её чуткое ушко,

Чтоб упала она на село,

Где молчит даже ржавая вьюшка?

 

…Всё живое метнулось искать

В плотном сене иглу мировую,

Стали девки из стога таскать,

То пырей, то осоку сухую.

 

И явилась из стога игла,

Деревенскому люду мигнула.

И разбитые судьбы села

Стали шить, и деревня уснула.

 

Век уставший прилёг на кровать,

Приутихли печаль, укоризна.

А игла продолжала сновать

И сшивать лоскуты русской жизни.

 

Если Рубцов интуитивно предчувствовал тайну земного и небесного, а Кузнецов намечал её границы, то Владимир Скиф эту тайну «высветляет» и одомашнивает, вписывая человека в некий общий миропорядок как звено совсем не ничтожное по сравнению с грандиозным космосом, но отдельное и в чём-то ключевое. Именно поэтому столь часто появляется в стихотворениях Скифа Ангел (Белый Ангел) – печальный или отрешённый, осыпающий на мир снежную крошку. Всякий раз с ним связана грусть Неба о русской земле и слеза о русском человеке. Однако тут не только жалость к страдальцу, а сокрушение о том, что, униженный и оскорблённый, он не понимает Божьего высокого задания, и в результате чёрные беды изнуряют его душу и тело: «Мы пронизаны русской незримою нитью – // И народный герой и упрямый изгой…».

Одновременно у Скифа можно найти строки, в которых загадки бытия совсем просты и, кажется, неизъяснимы.

 

Смотрю – звезда шагает по воде,

В просторах – степь

сама себя теряет.

Спрошу Россию: – Родина, ты где?

В ответ лягушка

в тёмный пруд ныряет.

 

Рядом с серьёзной думой появляется стихотворение лёгкое, даже бытовое или очевидно житейское. Оно родилось только оттого, что язык поэта чувствует волшебную свободу родной речи. Но в совокупном портрете автора это даёт ощущение художника, для которого не существует дистанции по отношению к читателю. Хотя в некий момент в таком «доверительном» поэте будто просыпается острое зрение – и он видит мир за горизонтом, а его отвлечённый ум мгновенно связывает небо и землю в единое пространство, где идёт противоборство Добра и зла, Света и тьмы, горькой слезы – и злого смеха…

 

Мчал скакун по тернистой дороге,

Звёзды неба из скал высекал.

Синей тьмой покрывались отроги,

И в долину закат протекал.

 

Мчал скакун сумасшедший, как ветер,

В его взоре клубилась тоска,

Звал скакун из далёких столетий,

Из небесных полей – седока.

 

Но молчали селенья в долине,

В небесах леденела луна…

И сошлись на последней вершине

Свет заката и путь скакуна.

 

Здесь не найти обыденной предметности и ясного понимания коллизий. Эти строки – замечательный пример точно не выговариваемой тревоги, потому что не всё человек знает про себя, про судьбы земли. И стихи определённо сближаются с музыкой, где принципиально нет узнаваемых реалий, но присутствуют тени и отражения действительности.

Тем не менее, у Скифа реальность привлекательнее, чем явления тонкого мира, которые вдруг возникают рядом с людьми и, как правило, что-то исправляют в нашем бытовании. Теплота земного для него – будто колыбель для ребёнка, без которой никакое жизнеустройство невозможно.

 

Янтарным светом осеняет осень

Пространство мира и провалы сна.

 

Он любит «здоровье» русского уклада, радующее глаз богатство природы. Ему нравятся открытые лица, грубоватая шутка, телесная женская красота.

В русской поэзии сюжет рыночного изобилия почти традиционен. Скиф с нескрываемым удовольствием описывает прилавки с сочным дарами земли и, рядом, – лица и характеры селян. Кажется, что в этом поэтическом рассказе наиболее важными для него являются люди – приветливые, остроумные, участливые и неунываюшие: «А дед хомутовский расскажет дотошно, // Как лук и чеснок убивают недуг»; «Сидят и стоят у коробок старушки, // А в банках и гриб, и огурчик тугой»; «Старушки, старушки пестры, как кукушки, // На рынке у крынок стоят с молоком»; «Такого не знает, наверно, Европа, // Поскольку не видит таких стариков».

Точно так же в «Русской бане» нагота парящихся молодых женщин наивно привлекательна и совершенно лишена той пошлости, к которой телевидение стремится приучить страну и, во многом, уже приобщило большие города. Поэтому очень понятен знак в заключительных строках стихотворения об осеннем возвращении в городскую квартиру: «Нет печальней мига. // В окне белеет, как свеча, // Забытая на даче книга // Про смерть Ивана Ильича».

Вообще, у Скифа образ города обычно холоден и жесток. Там почти нет естественного притяжения людей, которое ещё поддерживается в деревнях, где каждый знает наперечёт ближайших и дальних соседей.

На городской свалке в картонных коробках ютятся отверженные – «бомжиха бездомная – бывшая Варька-уборщица, // Упавшая в злую воронку российской беды» и её товарищи по несчастью. Она поёт им «про дуб и рябину-зазнобушку, // И пёс подзаборный, отдав ей частицу души, // Как волк подвывает»… У них нет родных, друзей, крыши над головой, еды. Бомжи, «эту водку зальделую пьющие, // Собак и ворон принимают за братьев своих».

И на этом страшном фоне нищеты и отчаяния поистине народным мифом кажется стихотворение о русских деревнях, которые решили «распахнуть поля, // Как будто крылья Родины большой».

 

И начали деревни хлопотать,

Будить народ, заснувший во хмелю,

Зерно в живые борозды метать

И вырывать осот и коноплю.

 

Деревья выбирались из тоски,

Подсолнухи рыжели на глазах,

И забывали водку мужики,

И забивали место в тракторах.

 

В подглазьях женщин тёмные круги,

Как стая туч, исчезли навсегда.

И стали в землю уходить враги,

И вместе с ними кончилась беда.

 

И разливался несказанный свет,

И слухи разлетались вдоль земли,

Как съехались деревни на совет

И Родину Великую спасли

 

Скиф притом ещё и острый публицистический поэт. У него довольно много стихотворений, где впрямую названы виновники национальной трагедии, среди которых и бесчувственная жадная власть, и продажные журналисты, и беспринципные дельцы. Но всё же, самый главный изъян современной России – апатия русского человека, его покорность злу и мороку. Именно потому миф о собирательнице-деревне становится едва ли не всеобщим упованием, ибо в нём сконцентрирован образ народного ума, воли и терпеливого труда.

 С другой стороны, в стихотворении об инфернальной змее, под покровом тумана пожирающей родную землю, поглощённые тварью мужики вспарывают ей брюхо и, выставив острые вилы, «как из смердящей реки», выходят на Божий свет. В этой аллегории есть что-то от наступательных советских карикатур времён Отечественной войны. Народное чувство, оскорблённое и растоптанное недругами, нуждается в ясном, изобразительно внятном языке. Соединяясь с мифом, этот сюжет преодолевает собственную изначальную одномерность и превращается в народное чаяние, в котором звучит отголосок библейских слов: «…да не преткнёшься о камень ногою твоею. На аспида и василиска наступишь…» (Псалом 90/91, читаемый в опасности).

В поэзии Владимира Скифа отчётливо выражено природное мужское начало. Причём телесность у него неотделима от воли, решимости, силы. Многие стихи посвящены телесной любви, и в них неуловимо присутствуют скрытые родовые акценты, к нынешнему дню, к сожалению, в литературе встречающиеся крайне редко. Отдавая земле – земное, поэт прозревает любовь небесную, жертвенную, и тогда рождаются строки удивительной прозрачности и вдохновения:

 

Так много внутреннего света

В твоих глазах, в лице твоём,

Что кажется – сияет это

Живой, огромный водоём.

 

Сияет снег, сияет небо…

Ты так близка по свету им,

Что я подумал: ну, а мне бы –

Быть отражением твоим.

 

Белеет инеем ограда,

Зима справляет Рождество,

А ты, как тихая лампада,

Стоишь у сердца моего.

 

Именно из этой лирической капли вытекает тот океан параллельного, тонкого мира, который сливается в лучших стихотворениях Скифа с реальностью и животворит её как-то «сверхчеловечески».

 

Лучи звезды, как будто иглы,

Летят, прокалывая мглу,

Вот тихой комнаты достигли,

Как серебро – звенят в углу.

 

…Свет льётся, будто из криницы,

Ты прогнала в подполье тень,

Лучи сломила, будто спицы,

И мне связала новый день.

 

При всей широте поэтического высказывания, у Скифа всё более явственно проявляется слово глубокое, сердечно-умное, проницательное – в высшем, творческом толковании этого определения. Теплота и дружеская близость читателю в его стихах не спорят с частым авторским акцентом на особом ремесле поэта. И потому способность увидеть скрытые нити мироздания ужé не пугает простого человека. В грозном устроении Бытия – он не пылинка, гонимая вселенским ветром, но его часть, пусть слабая и своевольная, однако совершенно необходимая. Вот – своего рода личная художественная печать Владимира Скифа.

 В его стихотворениях очень много глаголов, которые в пейзажной лирике обладают волшебными свойствами: они оживляют деревья, холмы, небо, облака, солнце. И природа становится похожей на кого-то знакомого, обретает повадки человека – и каждую минуту проживает со своим настроением, совершенно неизъяснимым на человеческом языке: «в ночь прокралась синева»; «затеплилась листва»; «в сыром лесу жиреет… темнота»; «зреет стволов сосновых череда»; «тумана выросли усы». Читатель погружается в книжную страницу и прикасается к Божьему творению, которое из рук в руки передаёт ему поэт. И теперь уже он – соглядатай и гонец, несущий друзьям и близким добрую весть и крепнущую надежду:

 

Вот на востоке посветлело,

Тьмы отодвинулся оплот.

Заря, как яблоня созрела

И алый выкатила плод.

 

  Вячеслав ЛЮТЫЙ,

  г. Воронеж

……………………………………………………………………………..

ПЕРЕЯСЛОВ НИКОЛАЙ «МИССИЯ ПОЭТА В ЭПОХУ АПОКАЛИПСИСА»

 

Ночь повисла на заплоте,

Жизнь полна бедою всклень.

Искривился мир в полёте,

На погосте умер день.

Улетают к звёздам срубы,

Заселяет сердце грусть.

И луна целует в губы

Умирающую Русь.

 

Это стихотворение взято мной из книги известного иркутского поэта Владимира Скифа, только что вышедшей в поэтической серии «новые стихи», выпускаемой одним из лучших на сегодняшний день московских издательств – «Вече». Сборник, точно налитый до краёв стакан (в Сибири о таком говорят, что он наполнен «всклень»), несёт в себе обжигающую душу тоску по бездумно покинутой нами, оставленной в прошлом, точно неубранное до зимы пшеничное поле, великой Родине.

              Поэзия Владимира Скифа предельно гражданственна и публицистична, он сам говорит о ней, как о застрявшем в его горле народном плаче. Россия предстаёт в его стихах, то в образе переломившегося пополам «Титаника», то в виде людского «дна», где вор точит заточку, а то в виде погоста, над которым «время носит пустые гробы».

              Родная природа всегда воспринималась Владимиром Скифом как спасительная среда, готовая помочь и защитить русского человека от любых бед. Особенно важное место в этом ряду придаётся его родной Сибири, которую он расценивает как неприступную для сил зла крепость, огороженную крепчайшим забором.

 

Хлестанул по России напалм,

Все заборы в России упали.

Я смотрю: мой забор не упал,

Потому что забор на Байкале,

 

 – пишет он в стихотворении «Забор»

 

…Потому что из гор мой забор,

Из стального байкальского кедра.

Не сломал его века топор

И кувалда заморского ветра…

 

  Сибирь с её исконным народным укладом и не порушенными нравственными ценностями представляется Владимиру Скифу тем спасительным островом, где ещё возможно сохранение души и «распрямление» жизни. Там всё просто и понятно, и эта простота и понятность как раз и являются главным противоядием против опутывающего Россию чужеземного практицизма с его «общечеловеческими» рекламными ценностями, стремящимися подменить собой нашу исконную духовность.

 

Я орех готовлю на зиму,

И бруснику, и грибы.

Я почти что в сердце Азии

Сел на краешек судьбы,

 

– рисует нам поэт эту идеалистически-спасительную картину сибирского бытия.

Вот сижу, гляжу на солнышко

Посреди уснувших дел.

На опушку, как на донышко,

Зимородок прилетел.

                                                                        

* * *

Скоро-скоро белой ватою

Снег повалится с небес.

Что мне надо? Жизнь измятая

Распрямляется, как лес.

 

           Именно природой продиктованы Владимиру Скифу лучшие из тех поэтических образов, которые встречаются в его новом сборнике.

              Спасительной живой природе, по Владимиру Скифу, противостоит «железо», символизирующее собой бездушие и бессердечие нашего века. Железо – это не просто грубый металл, железо – это суть нашей сегодняшней глобалистской эпохи, стремящейся подмять под себя и погубить всё самобытное, нестандартное, живое и поэтическое. Железо и поэзия – вещи не совместимые, и потому между ними длится вековечная и непримиримая борьба, в которой не бывает пощады и компромисса.

 

Песня ринулась в высший предел,

Прозвенела над гарью, над пылью,

Но железное племя людей

Оторвало ей белые крылья.

 

…………………………………………..

 

Эта песня была о тебе

И о счастье последнего лета,

Но с железом в неравной борьбе

Пал поэт, пала песня поэта.

 

Казалось бы, сегодня как раз и надо быть таким же твёрдым и сильным, как железо, иначе просто невозможно выстоять в борьбе с губительными силами века, и поэт даже готов решиться на подобное «ожелезивание», но в этом таится одна очень большая опасность, и он не может не чувствовать её своей тонкой поэтической душой.

            Но миссия поэта была бы пустой и бессмысленной, если бы в недрах его философии не было заложено спасительной формулы, дающей читателю надежду на ждущий его впереди свет и силу, необходимую, чтобы дойти до источника этого света. Даже если мир всё сильнее заполняет собой бездушное железо, и мы сами во всём этом виноваты, всё равно есть слова, которые способны поднять нас не только с колен, но даже со смертного одра, ибо эти слова таят в себе самое главное из того, что имеется у нас в этой несправедливейшей и одновременно счастливейшей жизни. Кажется иной раз, что ничего уже нельзя сделать, ничего нельзя сказать и не к кому воззвать о помощи и спасении, но заглянешь к себе в душу и вдруг увидишь, что помощь и сила всегда рядом с тобой, во все времена и самые бесчеловечные эпохи.

 

Шарю рукой мимо белого света,

Брошена пашня и роща раздета.

Сор под рукою и мох.

Всё-таки в тёмном краю умирая,

Хочется крикнуть у самого края:

– С нами Россия и Бог!

 

           Вот в возрастании нас до этой веры, по мнению поэта, и есть смысл нашего бытия на этой земле и желанный итог всех проходимых нами вместе с Родиной испытаний. Закономерно, что первыми к пониманию истины приходят поэты, и они своим словом помогают обрести эту истину всем остальным людям (при условии, конечно, что те способны слышать слово настоящего поэта).

             Поэтическое слово иркутянина Владимира Скифа такую истину в себе, безусловно, заключает, а это значит, что помимо чисто эстетической пользы оно способно помочь читателю обрести в самом себе ещё и столь необходимую ему в наше время не ту реалистическую и бездуховно-«железную», но ту живую и возвышающе-спасительную веру, которая поможет ему и выжить физически. И остаться при этом остро чувствующим красоту окружающего мира человеком.

 

Николай ПЕРЕЯСЛОВ, секретарь правления Союза писателей России.

………………………………………………………

 

  Юрий ПЕРМИНОВ, лауреат многих Международных и Всероссийских литературных премий

Неотторжимый от России

  (Предисловие к книге Владимира Скифа «Все боли века я в себе ношу») 

Есть у каждой реки исток, маленький ключик, от которого всё начинается. И чувство Родины прорастает, как все большое, из малого зернышка. Этим зернышком в детстве могла быть речка, текущая в ивняках по степи, зеленый косогор с березами и пешеходной тропинкой. Этим зернышком мог быть «…шалашик, где мы скрывались от дождя», и тихая роща, и рассвет, который, кажется навечно «прилажен к околице». И каждый раз, возвращаясь к истокам своим, не видишь и «малого изъяна //В родном краю, на той земле,// Где блещет радугой поляна,// И светит капелька тумана // У спящей птицы на крыле».

Близкие сердцу картины родной земли связаны у нас с самыми первыми радостями узнавания жизни, с ощущением жизни как таковой, с неосознанной еще благодарностью за эту жизнь. Это могучая сила памяти. Она влечет птиц из дальних краев к месту, где они родились, она всю жизнь согревает человеческое сердце, делает его счастливым. Или несчастным, если человек почему-то потерял Родину. Разветвленное древо чувства Родины должно иметь самый первый изначальный росток, и чем он крепче, тем быстрее дерево вырастет, тем зеленее его вершина.

Вот о чём я думаю, читая стихи Владимира Скифа – поэта, никогда не искавшего мирских утех в виде литературных премий и прочих наград. Подчас, когда мы пропускаем, пролистываем поставленные в «красной угол» творческой биографии лауреатские «отметины», выясняется, что перед нами и не Художник вовсе, но – в лучшем случае – добротный ремесленник. Мне, например, безразлично было бы знать, в каком году Владимир Скиф стал или не стал лауреатом «чего-то», потому что его творчество позволяет ощутить бессмертие русской души: «Почему так манило людей в небеса //, Где дорога души широка и бескрайна, // Их манило туда, где жила бирюза, // Где качалась лучами небесная тайна…»

К сожалению, современность со своей скоростью и цинизмом прячет от нас островки любви и мира. И не так-то легко уже, и далеко не каждому дано найти слова, чтобы воспеть Родину. Найти слова через сыновью любовь к родной земле:

 

И поля, и березки кривые,

И листвы многошумный прибой –

Это Родина, это – Россия

С горьким дымом

  над отчей избой.

……………………………………..

…Мы себе свое счастье косили,

Шли домой по знакомой тропе,

Где горячее сердце России

Билось пламенем в каждой избе.

 

Вот и в новой книге Владимира Скифа «Все боли века я ношу с собой» все так же нет ни соринки наносного, чуждого. Только – русское: оплакать, и помнить, и идти, клонясь, снежным путем своим…

Кто-то скажет: гипербола, не по силам такое одному – носить с собой все боли века. Многие скажут. Но не потому ли, что человек ныне так ослабел душевно, овладело им «окамененное нечувствие» и трудно ему, живущему только собственными заботами, поверить в то, что есть рядом другой человек – жалеющий, с болящим сердцем.

«Господи, избави мя всякого неведения и забвения, и малодушия, и окамененного нечувствия». Всем ли известно это знаменательное прошение великого Иоанна Златоуста из молитв «на сон грядущим»?

Увы! наверное, очень немногим. А, между тем, оно так ярко объясняет нам очень многое из того, что происходит в современном мире. Зло современного мира развивается и углубляется все больше и больше именно в такой последовательности: сначала «неведение», потом – «забвение», затем – «малодушие» и, наконец – ужасное состояние души – «окамененное нечувствие», в котором находится большинство современных людей, все более погружающихся в разверзшуюся перед ними адскую бездну, где уже нет спасения.

Все эти пороки – и «неведение», и «забвение», и «малодушие», как нельзя более, процветают в наше время, даже среди людей, считающих себя «христианами», и потому естественно порождают то всеобщее «окамененное нечувствие», которое так характерно для нашего злокозненного времени.

Как это хорошо сказано: «оказененное нечувствие»!

Это такое состояние, когда человек становится как бы бесчувственным, нечувствительным ко всему, как камень.

К сожалению, человек, чувствуя душевную боль, разочарование, не перерождается, а делает наросты на сердце, делает его каменистым и от этого теряет чувство сострадания к ближнему.

Увы! в наше время большинство людей вообще ничем не трогается, если только не задеваются их личные эгоистические интересы. «Их ничем не прошибешь», как говаривали у нас прежде: «они, как камень бездушный». И даже добро другим творят только тогда, когда видят в этом какую-либо личную для себя выгоду: или прославиться, или стяжать популярность, или взамен что-нибудь для себя приобрести. Бескорыстного добра не жди от них: они на это не способны. Не способны увидеть, почувствовать, как: 

Снова снег, упавший с неба,

Принакрыл тоску и боль

Русским душам на потребу…

Или он – на раны соль?

Этот снег, объявший землю,

Словно белый-белый пух,

Видно, чьим-то стонам внемля,

Как Святой явился Дух.

На деревья и ограды

Опустил свою красу,

Как Господние лампады

Засветил в густом лесу.

Застелил луга и долы,

Рваный космос сшил по швам,

Выткал снежные подолы

Чёрным избам и церквам.

Посреди полей широких

Видел я, присев к огню,

Как Архангел светлоокий

В небеса торил лыжню.

 

Поэту Владимиру Скифу ведомо многое из того, что утешает земные печали, помогает нам выжить, выстоять. И он напоминает, не позволяет нам забыть об том, что не уныние правит миром: 

Распахни, человек, и судьбу и глаза,

И не стой среди падшей эпохи нелепо.

Надо только взглянуть широко в небеса

И во всём походить на высокое небо.

 

Но зачастую происходит совсем другое:

 

Молчит икона Богоматери,

Лишь слёзы льёт –

страшна примета.

И открестился сын от матери,

Как отслоилась тень от света.

Сын крал страну и зло отращивал,

Мать по нему заголосила.

Он продал мать свою скорбящую,

А матерью была – Россия.

 

Что же случилось? Изменилась жизнь? Изменились мы? Может, это то самое «окамененное нечувствие», избавления от которого мы жаждем? Рискну предположить, что не только. Вернее, окамененное нечувствие вырастает не на пустом месте. Я обсуждал эту тему со многими людьми, и оказалось, что у многих так. Сострадательные, добрые люди в итоге черствеют.

Да, конечно, нельзя оправдываться известной формулой «не мы такие — жизнь такая». Да, если мы черствеем, если закрываем свои сердца от чужой боли – это происходит по нашей воле, это наши грехи, и нам за них отвечать перед Господом, а спасти может только молитва: 

Спаси меня, Господи, неотторжимый

От сердца России, от русской души.

Какие бы нас ни глушили режимы,

Какие б ни путали нас миражи,

Мы молим единого Господа Бога

О нашем народе, чтоб выстоял он.

Верши свою проповедь,

Господи, строго.

Тебе мы несём за поклоном поклон.

Спаси меня, Господи, верный и правый,

От зла, от болезней, от смуты в душе.

Не надо мне злата и ветреной славы,

А надо Всевышнего чуда уже.

 

Надо, жизненно необходимо, хотя «Ещё не выболел, полощется // Моих печалей горький дым». Но помимо личного греха, собственных печатлей, есть и нечто общее, присущее, как мне кажется, именно нашему времени, нашему продвинутому, высокотехнологичному веку. Причём я даже не про интернет, интернет – это частность. Главное же – это огромный поток информации, в котором волей-неволей приходится барахтаться современному человеку. Информация льётся отовсюду – с телеэкранов и из газет, из радио в машине и, конечно, из интернета. Есть, правда, отдельные счастливцы, которые живут как на необитаемом острове — без телевизора, без компьютера, без прессы. Но это путь немногих. А большинство – во всяком случае, жители крупных городов с развитой информационной структурой – ежедневно смотрят, слушают и читают о том, что вот здесь произошла катастрофа и погибли тысячи людей, вот тут случилось наводнение и жители остались без крова, вон тут издеваются над беззащитными малышами в детдоме или беззащитными стариками в больнице, вон здесь крадут, вон там грабят, вот эта маленькая девочка нуждается в огромной сумме на операцию, и ещё вон тот мальчик, и та тётенька, и ещё сотни, тысячи. Огромный поток чужого несчастья захлёстывает нас, и…

И что? Дело ведь не только в том, что улицу не натопишь, что всем не поможешь, даже если по два рубля посылать. Главное – если помогаешь, так ведь непроизвольно впускаешь в свою душу чужую боль, сопереживаешь… но когда боли становится слишком много, твоя душа с ней уже не справляется. Можно вообще сойти с ума (и такие примеры известны). Вот потому и срабатывают защитные психологические механизмы, люди перестают сочувствовать столь же глубоко, как они делали это раньше. В душе вырастают некие стенки, человек начинает избегать каких-то тем, каких-то мест, каких-то людей (например, ещё не очерствевших, перед которыми становится стыдно за свою чёрствость), и человек уже не замечает, что «Тьма кромешная настала, // Небесам зашила рот, // Будто бы не рассветало // И вовек не рассветёт. // Тьма всё глуше, всё кромешней, // Стала каменною мгла…»

За такой мглой – проще укрыться, а с угрызениями совести у нас есть стандартные способы борьбы. Например, убедить себя, что всё вообще-то нормально, что переживать просто не из-за чего. Например, собирают деньги на операцию ребенку — ну так это, наверное, жулики, неизвестно ещё, есть ли в природе этот ребёнок, действительно ли он болен, действительно ли нельзя обойтись без сбора пожертвований? Бывают же случаи мошенничества? Бывают, да ещё как! Вот и здесь наверняка оно, мошенничество. Или читаем про то, как органы опеки отобрали ребенка у бедной семьи — и тут же начинаем себя уговаривать, что наверняка не всё так просто, наверняка семья неидеальная, наверняка есть какие-то неприятные факты… так что лучше погодить, не подписывать петиций, не поднимать голос в защиту… вообще не брать в голову. То же самое, когда какие-то преступления, какое-то насилие, какой-то полицейский или судебный беспредел. Кто знает, как оно на самом деле было, кто там прав, а кто виноват… лучше вообще об этом не думать.

Такими вот рациональными и, в общем, вполне разумными соображениями мы нередко успокаиваем свою ноющую совесть. Да, действительно, и мошенники случаются, и журналисты сплошь и рядом врут, и концов в мутных историях не найти… только это ведь не подлинная причина нашего равнодушия. Подлинная – страх перед чужой болью, узость души, в которой для ещё одной чужой беды уже не остаётся места.

Опять же – тут можно сколько угодно морализировать, обличать узость чужих душ (да хоть бы и своей!), но факт остаётся фактом: обычный человек неспособен вместить в себя всю боль мира. Ни раньше, в прежние века не был способен, ни сейчас. Но если в прежние века люди сталкивались с чужой бедой непосредственно в жизни, и количество таких столкновений, как правило, было соразмерно силам души, то современный человек благодаря информационным технологиям соприкасается с невозможным для него объёмом несчастья. И черствеет просто чтобы не сломаться, чтобы не сойти с ума. Святой человек на его месте выдержал бы, великие святые могли молиться за весь мир, а мы – обычные, грешные люди…

Так-то оно так, но Поэт говорит нам: 

Иду по жизни, словно по ножу,

Разломы бед людских переживаю.

Все боли века я в себе ношу

И из кусочков Родину сшиваю.

 («Классическая лира»)

 

Отворачиваясь же от непосильной беды, мы нередко отворачиваемся вообще от любой. Скажем, если в наших силах откликнуться на проблемы трёх человек, без ущерба для нашей психики, а на нас сваливаются проблемы трёх тысяч, то мы не помогаем вообще никому. Наши защитные механизмы работают слишком активно – отсекают вообще всякое участие, всякое сострадание. Так вот и возникает окамененное нечувствие – настоящее, бетонной твёрдости, касающееся уже не виртуальности, а самой что ни на есть реальной жизни.

Что-то, конечно, с этим надо делать. Конечно, есть абсолютно правильный и очевидный рецепт. Жить по-христиански, соблюдать заповеди, бороться со своими грехами, участвовать в жизни Церкви, исповедоваться и причащаться. Тогда душа расширится, тогда в неё можно многих вместить. Словом, «стяжи Дух Святой – и тысячи вокруг тебя спасутся».

Но это дорога на всю жизнь, и духовные плоды вырастают очень нескоро. Что же делать, пока они не выросли? Как не окаменеть душой, живя здесь и сейчас, когда вокруг столько «вороватых, бегающих душ»: 

Они с подгаром, — злы и тороваты,

Но им везде играют славы туш…

По всей стране — горелый запах ваты

Прожжённых, хитрых, бегающих душ.

 

Может быть, для начала, помочь двум-трём – и не считать себя при этом последней сволочью, что не помогаешь двум-трём тысячам? Одной грудью можно кинуться только на одну амбразуру.

Может, сталкиваясь с какой-то чудовищной историей и не чувствуя в себе сил провести самостоятельное расследование, нужно не выбрасывать её из сознания, а коротко, но искренне помолиться за всех её участников?

А может, не забывать о том, что мир хоть и лежит во зле, но злом не исчерпывается? Что в мире есть глаза близких, музыка и звёзды, что «Природа ещё спит, но солнце острым плугом // Распахивает снег, толкается плечом…», и все же так просто: 

Как хорошо гулять по набережной с внуком

И жизнь свою листать под солнечным лучом.

Влюбляться и страдать, срываться в бездну века

И подниматься вспять сквозь годы и кресты,

Ломать свой чёрствый хлеб, прихлёбывая млеко

Из вымытых сосцов небесной высоты.

В поэзии – себя – отдать сердечным мукам

И в слове не искать особенных затей…

Мне хорошо гулять по набережной с внуком,

Как будто вновь своих выпестывать детей…

 («На набережной»)

 

Потому что если забыть об этом, наш век действительно окаменеет. А тогда, что, уповать на исполнение надежд? Но Поэт говорит нам: 

Отстегну, словно цепи, надежды,

Потому что надежда слаба.

Мою душу она не удержит

На краю мирового столпа.

Разобьётся душа или взмоет

До Господних,

до горних высот.

Пусть поэт себя кровью умоет,

И себя этой кровью спасёт.

Пусть душа к уготованной бездне

Привыкает – ей вечно летать.

Без надежды полёты отвесней –

Сразу небо и бездну видать.

 

Апостол Павел сказал, что настанут времена, когда упразднятся вера и надежда, но останется любовь. Вера исчезнет, так как мы воочию увидим то, во что верим, надежды не будет, так как исполнится то, чего мы ожидали, а любовь останется; не только останется, но в вечной жизни будет похожа на разгорающееся пламя…

Знают об этом многие, но пока не каждому пока дано понять то, что уже понимает и видит Поэт… И пусть он выставляет вперед не разум, а свое сердце, но если он увидел и воспринял сердцем страдание человека, происходящее от другого человека, страдания своего народа, происходящие от власть имущих, если эта боль коснулась его души, то уже по одной ответственности перед своим талантом, перед своим творческим состоянием, происходящим от сострадания, он обязан выразить эту боль: 

Раскачалось гнездо на берёзе

И рассеяло прутья во тьму.

Так и мы в нашем русском народе

Разметались в чаду и дыму

Догорающей нашей Отчизны,

Где тлетворная, злобная тварь

Покусала народные жизни

И проела «Псалтырь» и «Букварь».

Пой, печали лужёная глотка,

Над извечным российским ярмом,

Где, как песня, палёная водка

Правит русским несчастным умом.

Свистну я, осушу свои слёзы

Посреди обгорелого дня.

Не качайся, гнездо у берёзы!

Русь моя, будем злы и тверёзы.

Русь моя, начинайся с меня!

 

Насчет зла – спорно. Философ Иван Ильин писал: «…ни добро, ни зло не имеют в жизни людей «чисто личного» или «частного» характера. Всякий добрый – независимо даже от своих внешних поступков – добр не только «про себя», но и для других; всякий злой – даже если он злится «про себя» – зол, и вреден, и ядовит для всего человечества». Но поэт и сам понимает это, не случайно же в другом стихотворении – «В вечности» – он пишет о том, что зло «душит горницу души». Речь у Скифа, наверное, идет о решимости, о твердости веры. Преподобный Серафим Саровский говорил: «Если б решимость имели, то и жили бы так, как отцы, в древности просиявшие». Иначе говоря, между человеком погибающим и человеком спасающимся одна только разница – решимость. Владимир Скиф спасает, по крайней мере, пытается спасти своим словом, примером своим, погибающих – выброшенных из жизни, сейчас спившихся, превратившихся в тех, кого окружающие уже и за людей не считают. Но и они Россия, Русь, Родина. Не просто земля, бывшая когда-то никем не заселенной и дикой пустыней, а земля, в которую Бог вселяет народ – вселенная народа. И в призыве: «Русь моя, начинайся с меня!» – обращение к ближним…

Но найдутся и те, кто спросит: «А ты сам из каких, чтобы в пример себя ставить?» Как ни банально звучит, мы все в одной лодке. Уже во многом разочарованные, не доверяющие рулевым. Но каждый думает: «Ничего, выплыву». А тот, другой, выплывет? И станет ли мир лучше, если думать только о себе и безучастно наблюдать чужую беду? Ведь каждый в ответе за всех и все – за каждого. Но изврат творится прямо среди бела дня, здесь и сейчас. Человек ко всему привыкает, а правители еще подтолкнут, мол, стерпится-слюбится. Что стерпеть и возлюбить? Страну, закон и власть люби, остальное – неважно. «Остальное» – родина, память и народ, не говоря о чести и порядочности. Прямо не скажут, но в рыночный механизм добродетель не всунешь.

Не мне одному кажется, что наступила «цивилизация душевной лени», морально-этической опустошенности, что мы уже живем в эпоху тотальной «дебилизации», что это конец истории, духовный апокалипсис. Либерал-культурники считают себя равными олигархам, которым они расчищали дорогу в общественном сознании. И перед ними, столь исправно десятилетиями проклинавшими советское равенство и братство – обязаны расступаться те, кто был советским народом, но стал быдлом.

Так что пусть тот, кто пожелает спросить у поэта, пусть и себе вопрос задаст: чего же сам молчу?.. И пусть Родина – Русь, Россия – начнется с каждого из нас, ибо она есть образ и символ Божественного поприща народа, его вселенского призвания… Но есть еще и молитва Поэта: 

Нетронутые белые листы

И тишина, и в небесах перила.

И напугалось сердце немоты,

И с Господом в тиши заговорило:

Прости, Господь,

удел наш роковой

И снизойди до существа земного,

Где о России с думой вековой

Я пред тобою на коленях снова.

Молюсь о горькой Родине своей –

Истерзанной, обманутой, несытой,

Где сгинули напевы косарей

И спит народ, как богатырь убитый… 

И этот сон – окамененное нечувствие.

В жизни мы все можем наблюдать духовный закон: «Ничто не проходит бесследно». Все, что мы делаем, говорим или даже просто желаем и думаем – отпечатлевается в нашем сердце. Ум сохраняет лишь малую долю встречаемого. Рассудочная память, подобно ситу, задерживает только самое крупное. Но сердце хранит письмена всего, что прошло через душу: 

Мы строили и храмы, и мосты,

Чтоб нам идти к Сиялищу Пророка,

Но нас бросали в бездну темноты

Всемирные служители порока.

 

Мы обращались к светлым небесам

И снова путь окольный начинали,

Но бесы нас кружили по лесам

И чёрной мглою души начиняли.

 

Малодушничали – потому и начиняли, потому и это пространство для бесов, прости, Господи, особождали. Но учил же блаженный Августин: «От гнева Божия можно бежать только к Божией милости». Но бежим-то не всегда, чаще – ждем, но… милости или гнева?

Мы чуда ждём с небесной высоты,

Мы молча ждём последнего итога

И посреди Вселенской Немоты

Мы замираем в ожиданье Бога!

 («Молитва»)

 

От себя добавлю: не просто мы – истуканами – замираем, но сердца наши замирают в этом ожидании, а состояние сердца – зеркало внутреннего мира человека, того, чем он живет на самом деле. В сердце суммируется все, что мы помышляем и чувствуем. От этого оно либо сияет как солнце, подавая свет и тепло окружающим, либо уподобляется черной дыре, способной только поглощать на своем пути все.

И вспомним Тютчева: 

…Пускай страдальческую грудь

Волнуют страсти роковые –

Душа готова, как Мария,

К ногам Христа навек прильнуть.

 (О, вещая душа моя…», 1855)

 

И – прислушаемся к нашему современнику, поэту Владимиру Скифу: 

…Мерцает сумрак звёздною слюдою,

Взирает с неба Всемогущий Бог,

А на земле, засеянной бедою,

Уносит время почву из-под ног.

Но всё ещё не умирают нивы,

Цветут сады и зеленеет лес,

И, может быть, поэтому мы живы,

И ждём прощенья Божьего с небес.

 («Смотри, как время шлюзы растворило…» Посвящение Светлане Распутиной)

 Переработанные по законам стихотворного творчества поэтические отражения реальности, «лики культуры», как их называют, возникают перед нами новыми и неповторимыми явлениями духовной жизни. В одних случаях, когда, скажем, в поэзии воплощаются частные и третьестепенные стороны прошедших событий, они могут восприниматься как нечто интересное, но все же – только как относительно интересное; тогда как в других – приобретают характер непреходящих ценностей.

К таким непреходящим ценностям относятся прежде всего христианские идеи, появляющиеся в художественных образах поэтических произведений. А книга Владимира Скифа «Все боли века я ношу с собой» буквально дышит ими:

Спелых звёзд на гору набросала

Ночь, как будто сказочная печь.

О кремень горы – звезда-кресало

Возжигает утреннюю течь.

 

Раз за разом вспыхивают звёзды,

Ударяясь о верхушки гор, –

И дымится раскалённый воздух,

И кометы катятся во двор.

 

Где-то на востоке еле-еле

Растеплела, посерела ночь.

Оживились пасмурные ели,

Стали небо лапами толочь.

 

Заалела матовая бледность,

Птичий напружинился смычок.

Как знаменье сквозь ветхозаветность,

Солнечный взметнулся язычок.

 

И ожили ветки и былинки,

Засверкали зёрнышки росы

На траве, на камне, на суглинке,

Словно в Сотворения часы.

 

Просыпался, сотворялся житель

И молился на Господний кров.

В этот миг Великий Вседержитель

Шествовал по кромочке миров.

 И – главное – поэзия Владимира Скифа напитана соками родной земли, потому-то и уготована ей долгая жизнь. Не говорю «вечная» просто потому, что у смертного нет права на такие эпитеты, когда разговор идёт о слове поэта, поскольку единственно «…Господь Бог есть истина; Он есть Бог живый и Царь вечный» (Иер.10:10).

Стихи Владимира Скифа – это тот духовный и нравственный багаж, ноша которого не только не тянет, но и придает сил.

За что, по слову апостола, «похвала не от людей, но от Бога» (Рим. 2, 29)

Ну и от всех нас, смертных, тоже…

   Юрий ПЕРМИНОВ

……………………………………………………………………………

 СЫРНЕВА СВЕТЛАНА «ЛИРА, СОЗВУЧНАЯ РУССКОЙ ДУШЕ»

  Поэзия Владимира Скифа неукротима и многогранна. В ней явлена целая гамма чувств и страстей – от любви до ненависти, от праведного гнева до тихого покаяния, от искромётного веселья до ностальгической грусти. Разливаясь, как река в половодье, лирика Скифа созвучна широте и безоглядности русской души.

  Русская душа – вот главное сокровище, которое поэт хотел бы уберечь для мира, для Вселенной. Ставя душу превыше всех материальных благ, Владимир Скиф готов то защищать ее с мечом в руке, – то баюкать, как дитя в колыбели. Недаром его лирическое «я» иногда приобретает богатырские, былинные черты: 

  Обниму полмира, полземли,

  Рассеку ладонью небеса,

  Чтобы ливни Божии сошли

  И омыли святостью глаза.

 

  Ставя знак равенства между душой и вечностью, поэт восклицает: 

  …Между моей душой и вечностью земли

  Совсем зазора нет. Мы с ней нерасторжимы.

  Мы в космосе – вдвоем! Друг друга мы нашли.

 

  Символично, что поэт с таким мироощущением родился на берегу священного Байкала. В лирике Скифа Байкал занимает особое место, выступая, как абсолютная мера неподкупности, чистоты и силы. «Посмотри, как небесное зеркало стало светом байкальской воды», – призывает поэт, отвергая «призрачные мерки» суетной бездуховности: 

  И лишь Всевышнему угодный,

  В веках, во времени сквозной,

  Байкал, холодный и свободный,

  Сияет звездной глубиной.

 

  Такова же и щедрая, многозвучная, покорная лишь Всевышнему поэтическая лира Владимира Скифа, без остатка преданная России и родному иркутскому краю. Знаменательно, что поэт обогащает отечественную литературу целой галереей ярких портретов русских писателей, своих земляков и живописных пейзажей Прибайкалья.

Светлана СЫРНЕВА, секретарь Правления Союза писателей России, лауреат многих литературных премий.

…………………………………………………………..

 Игорь Тюленев «В ЦЕНТРЕ РУССКОГО ПРОСТРАНСТВА»

У прекрасного русского поэта из Иркутска «во глубине Сибирских руд» – вышел новый поэтический сборник МОЛЧАЛИВАЯ ВОЛЯ НЕБЕС. С чем его по-товарищески и хочу поздравить.

 Стихи Владимира Скифа не только ворвались в русскую душу читателя, но и уже растворились в ней! Не зря он много печатается в «толстых» ведущих русских журналах таких, как «Москва» и «Наш современник», «Простор» литературных альманахах и газетах…

Хорошего поэта, как говорится, можно узнать сразу, прочитав несколько стихотворных строк: 

Янтарным светом осеняет осень

Пространство мира и провалы сна…

 

Или стихотворение, написанное на приезд друга «К Байкалу»: 

Байкал — не Крит, не Уолл-Стрит,

Не мексиканский колорит.

Байкал – он космоса предтеча.

Здесь тонут солнце и звезда,

Столкнулись лава и вода.

И волны бьют до Хубсугула.

Мой друг забыл про все года,

И в ночь метнулась борода,

И до Байкала досягнул.

 

Или на смерть Сталина:

 …Мама чёрной ниткой галстук обшивала,

Пионерский галстук – чёрною каймой.

 Я бы мог повторить слова литературного критика В.Лютого о поэте Скифе: «в его стихотворениях очень много глаголов, которые в пейзажной лирике обладают волшебными свойствами: они оживляют деревья, холмы, небо, облака, солнце…»

Основные черты лирики Владимира Скифа – это страсть и сила чувств в сочетании с умной мыслью, поэтическая молодость, помноженная на зрелый жизненный опыт и сердечность в сочетании с высокой культурой стиха. Прочитав новый сборник стихов «Молчаливая воля небес», в который раз убеждаюсь, что поэт обладает незаурядной творческой индивидуальностью и очень разносторонним поэтическим дарованием.

Русские поэты не могут жить без великих пространств и великой равнины. В Европе они задыхаются… Европа же по сравнению с Россией «кротовая нора», как называл её Наполеон, которого мы гнали по русской равнине, пока не загнали в ту самую кротовую нору.

Вот и поэт Скиф живёт в самом центре русского пространства, рядом с Великим Байкалом. Он и родился под знаком Водолея, знаком России, куда входит и его любимая Сибирь.

Он ещё и дитя Победы, родился в 45-м году. У него психология ПОБЕДИТЕЛЯ. Как же ему не быть ПОЭТОМ?

  Владимир Скиф неутомим, как жокей, сидящий на лошади. Лошадь пущена в галоп и её уже не остановить до финиша… до конца… Такой ритм жизни избрал не сам автор, а такова его судьба.

Когда умер последний русский гений и мой учитель Юрий Кузнецов, у меня было ощущение, что и поэзия умерла. Нет!!! Пока живёт в русской глубинке Муза и заглядывает на кухоньку к провинциальным авторам – Поэзия бессмертна. А поэты, как Божьи искры, одна разгорится, а другая потухнет, но в итоге «Костёр рябины красной» будет гореть и в Перми, и в Москве, и в Иркутске! Слава России! Слава её поэтам!

 Игорь Тюленев, поэт,

Секретарь правления Союза писателей России, лауреат многих Всероссийский и Международных литературных премий. 

………………………………………………………………………

 Алексей ХАРИТОНОВ *** Меняя сети на кольчугу Владимир Скиф. Золотая пора листопада: Избранное / Предисловие С. Куняева. — Иркутск: Издатель Сапронов, 2005. — 408 с.
У Антона Павловича Чехова в дорожной записной книжке осталась фраза: «Вообще говоря, от Байкала начинается Сибирская поэзия, до Байкала же была проза». Питают сибирскую поэзию, конечно же, немыслимые богатства здешней природы. Размах и мощь, как течение сибирских рек, зачастую неуправляемое, — вот истоки и поэтического сибирского богатства.

Яркий представитель сибирской поэзии – Владимир Скиф. Его творчество невозможно оценить одним эпитетом, невозможно уловить единым определением. Слишком разнообразен поэт, слишком неожидан.

«Искрится иней. Ясная погода.

Зимовье на каленой Ангаре.

Рыбачья сеть качается у входа,

Как древняя кольчуга в серебре».

Видится герой Скифа – трудяга с «калёной» Ангары, всегда помнящий о кольчуге. Настанет лихая пора, отложит сеть, не спеша да ладно облачится в доспехи боевые – держись ворог!

Однако ж вот и другой взгляд. Вадим Шефнер считал, что стихам Скифа «свойственно добродушие, какая-то мягкость, ласковость по отношению ко всему, о чем он пишет». И это верно:

  // Гроза цвести не опасается…
Сорви грозу за стебель-гром: //

И станут чудища – красавцами //

И зло –добром. //

Так обращаться с грозой может человек не столько безрассудно отважный, сколько бесконечно верящий в добро. В добро Природы, Сибири, России…

// Мир полон света, ливня и грозы, //

Неисчерпаем в Божьем многоцветье, //

Где крылышком прозрачной стрекозы //

Блестит мой стих сквозь чёрное столетье. //

Автор огромного количества самых разножанровых стихов, Владимир Скиф в год своего 60-летия сделал себе замечательный подарок. Равно как и читателям — выпустив избранное, «Золотую пору листопада». Книгу во многом итоговую, вобравшую в себя лучшие образцы из сборников предыдущих, а также новые стихи последних лет.

В предисловии к «Золотой поре» Станислав Куняев отмечает: «Владимир Скиф — поэт земной и грешный, многоглагольный и многострадальный, искренний и велиречивый…» Такова она, сибирская поэзия.

……………………………………………………………………………….

 Татьяна Суровцева «СКИФСКИЙ ОГОНЬ»

  (О творчестве поэта Владимира Скифа) 

  Как сказал Платон, поэт ─ это существо лёгкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда становится вдохновенным и исступлённым.

  Вот и мы, молодые и вдохновлённые, а может быть даже ─ исступлённые, начинали в 70-е годы свой путь на русский Парнас: Геннадий Гайда, Василий Козлов, Владимир Скиф, Борис Архипкин, Валентина Сидоренко, Любовь Сухаревская и другие.

  Немалый пройден путь, и изданы все книжки, и кто-то изменил былой звезде, кого-то с нами нет… Теперь, когда настала осень жизни, стало ясно ─ самый издаваемый, самый читаемый и самый любимый народом поэт ─ Владимир Петрович СКИФ. Именно он, Скиф, стал воплощением сегодняшней литературы, её поэтического цеха.

  Чем же особенно мил и дорог нам этот поэт? Он добр и доступен в общении, никогда не строил из себя всезнающего классика; на его стихи создано немало песен, и мы напеваем их с удовольствием (про «чай безумный» на Байкале, например, или изумительное: «…Ты проживала в третьем томе / Записок Блока и стихов / Среди туманов и духов»…)

  Если проследить развитие его творчества на протяжение лет, я могу сказать, что Скифов в Иркутске немало! Их пять, а может быть, восемь. «Как же так?» ─ спросите вы. «А так, ─ отвечу я, ─ он един в разных лицах».

  Мы помним Володю Смирнова, совсем ещё не седого, в моряцкой тельняшке и с первыми тёплыми ─ то весёлыми, то ироничными стихами. Но жизнь после службы на Тихом океане стала преподавать серьёзные уроки, и стихи стали наполняться печалью и болью. Так возникает стихотворение памяти Вэлты Арясовой, «Баллада с старом бакене», «Этот узкий перрон. Этот город пустой…», таинственное «У моря», пронзительные стихи о любви…

  Потом состоялись книжки: «Зимняя мозаика», «Журавлиная азбука», «Грибной дождь», «Живу печалью и надеждой», «Копьё Пересвета», «Над русским перепутьем» и другие.

  А попутно Скиф сочинял эпиграммы и как-то незаметно перехватил сатирическое перо у знаменитого Александра Иванова. Пародии посыпались как из рога изобилия, и насыпалось их аж на три книги: «Бой на рапирах», «К сопернику имею интерес» и «Себя не сознаваху». Читатели были в восторге, а поэты обещали устроить «тёмную»… шутя, конечно. Считалось, что пародия для поэта ─ лучшая реклама. Но, бывало, обижались, и даже я сплела на него довольно жёсткий хлыстик эпиграммы. А он только смеялся и сочинял пародии…на самого себя.

  Время шло и предъявляло новые и особые требования к творчеству поэтов. И эти «крылатые и священные существа» задумывались над судьбой несчастной России, попавшей в лапы самозванцев или невежд. В их произведениях появились тревожные ноты перед ужасом разорения родительских гнёзд, засорения великорусского языка, выброшенного на обочину жизни… Так же и скифская поэзия наполняется болью: в поисках истины пишутся стихи-воспоминания о родной деревне, о земляках-селянах, о байкальской природе, о Байкале, где каждым летом поэт живёт с детьми и внуками на даче. Поэт знает Байкал и его окрестности не как турист, а как хозяин, вот почему эти стихи столь живописны, полны звуков, древесных шелестов, птичьих позывных, гула штормов и нежного лепета байкальского штиля. Ещё Скиф как никто чувствует космическое дыхание Байкала и всё колдовское влияние его на человека и умеет выразить его в волшебных стихах, которые хочется перечитывать без конца: 

Не движется застылый воздух,

И лишь Байкал, забыв про сны,

Всю ночь процеживает звёзды

Ковшом безмерной глубины. 

  Позволю себе высказать догадку о тайне скифской поэзии: страсть и чувственность, ум и ярко выраженная гражданская позиция ─ и редчайшая искренность, доверие к своему читателю. Короче, скифский огонь.

  Сколь бы ни хотелось мне цитировать его лучшие строки, стихи, всё равно и бумаги не хватит, и легко пересечься со многими ценителями этой яркой, живой, многозвучной и многоцветной поэзии; в особенности с авторами предисловий двух последних книг Владимира Скифа: Станиславом Куняевым ─ к книге избранного «Золотая пора листопада»; или с автором великолепной статьи («Поэт эпохи Водолея», предваряющей сборник «Русский крест») ─ критиком Владимиром Бондаренко, где он говорит о символичности случайно мной подсказанного псевдонима для Володи Смирнова и прикипевшего к нему, как тельняшка к морскому волку. Бондаренко даже в нашей иркутской стороне нашел признаки древней Скифии! И он не зря проводит параллель между творчеством Скифа и Кузнецова: Юрий Поликарпович был его другом и учителем. Хотя, я знаю, Володя учился у многих поэтов, и это только обогащало его поэзию.

  Бог и родители дали поэту лёгкий характер, но душу глубокую. Скиф создал целый поэтический пантеон известных поэтов, прозаиков, политиков, священников и просто друзей-товарищей, с которыми свела его судьба, а дружить он, несомненно, умеет. Книгу он назвал «Галерея».

  И есть среди прочих «тихие шедевры». Как я их называю ─ стихи, в которых не найдёшь ни строчки фальши, написанные с какой-то особенной теплотой. Вот стихотворение «Дёмушка», посвященное Виктору Дёмину: 

  День прогрет до донышка,

  До речного дна.

  Пашет, пашет Дёмушка

  Землю до темна.

  …………………………

  Пашет, не напашется.

  (Огородов ─ жуть!)

  Внуки тёти Дашины

  Чернобыльник жгут.

  ……………………………

  Дёмушка напашется,

  Выйдет из углов…

  Дёмушке наскажется

  Много добрых слов.

 

  Хорошо заплатится…

  Только почему

  Дёмушке заплачется

  В доме одному?

   Прочитала ─ и вспомнилось вдруг раннее детство, маленькие огородики поселковых жителей, которые тоже вспахивал на лохматой лошадке по весне старый (как мне казалось) бородатый пахарь с перевязью поперёк лба… О чём плачет в своём доме русский человек?.. И откуда такая знакомая сердцу тоска…

  Много стихов с политическим содержанием пишет Владимир Скиф. С той же страстью, с открытым забралом поэт идёт на битву с пожирающим матушку-Русь великим злом! Наверное, не у одного негодяя сжимались челюсти в злобе на Слово правды.

  Судя по последним книгам, поэт много работал над стихами, переделывал не один раз прежние варианты ─ нелёгкая это работа, но деревенское его трудолюбие и жажда деятельности выносили его, словно добрые кони. И назывались они ─ Творчество и Вдохновение.

  Незабываемы стихотворения Скифа «Художник и сатана» (какая-то космическая мистика о потерявших себя в пространстве Добре и Зле); поразившее меня, только что написанное тогда стихотворенние «Жернова», которое он читал мне в нашей совместной командировке в городе Братске; потрясающее ─ «Свалка» и стихи о скрипке Паганини…

  Да, столько у меня закладок в сборнике «Золотая пора листопада» ─ а живётся нам, пишущим, тесно ─ на страницах СМИ! Просто, открыв это великолепие, вы не захотите с ним расставаться, так же, как и я. Сколько написано ярких, звеняще-чистых стихов о Байкале, о ещё не до конца убитой сибирской тайге, о временах года… Эти строки помнятся как молитва, как песня о любви:

  Стихи в старинную тетрадь

  Записывать, как струйки мёда

  Вкушать. Не тщиться и не лгать,

  И у скрипучего комода

  Стоять и со стекла стирать

  Пыльцу от бабочки умершей,

  Твоё сознание сумевшей

  К себе, умершей, приковать.

  И самого себя позвать

  Уйти в поля, уединиться,

  Текучих мыслей не сбивать.

  Летучих листьев не сбивать

  И горькой осенью упиться.

  ……………………………….

   Как-то я спросила у Володи, как он работает, наверное, по принципу «ни дня без строчки?» Ведь у него в последнее время вышли ещё две, совсем неожиданные, книжки. В 2006 году ─ «На срезе времени зелёном», где через очарование то каменных срезов, то разводов небес и далей гобийской пустыни, нарисованных художником Сергеем Прокопчуком, он создал стихотворные строки, выражающие астральный тонкий мир… как он сам говорил, трансцендентальную бесконечность: 

  Пожухлых трав седое бденье,

  Поблекшая степная шаль.

  Застыло жёлтое сомненье

  И фиолетовая даль.

 

  Былинок тихое движенье.

  Суглинок.

  Марево.

  Песок.

  Души и космоса сближенье.

  И жизни ─ тонкий волосок.

   И ещё ─ детскую книжку «Шла по улице корова», которая принята детьми, как родная.

  Я знаю, что творчество Владимира не останавливается, есть уже подборка новых стихов… А на мой вопрос о работе, поэт ответил, что пишет он, как только приходит вдохновение, порывами, отдавая благодатную энергию сердца, «на радость вам и мне», а потом может молчать месяц, другой…и даже год. Только бы сердце не подвело ─ увы, оно не железное…

  И поделом, то есть по делам, он стал председателем Иркутской писательской организации! С его человеческим опытом, умом и верностью писательскому делу, мы считаем, Владимир Петрович подтянет наш обновившийся Союз до былого уровня, когда он был одним из лучших писательских организаций нашей России.

  К нему в кабинет не стучатся робко, а входят запросто. Это не часто бывало в нашем общем Доме. Так что Союз писателей России живёт и пополняется пишущей братией, к чему тоже немало стараний прилагает наш лидер и большой Поэт Владимир Скиф.

  Татьяна Суровцева

…………………………………………………………………………..

Ирина КРАЙНОВА

 «Взгляд из вечности»

  Трудно, чрезвычайно трудно писать рецензию после всеохватного биографического очерка Владимира Бондаренко, открывающего поэтическую книгу Владимира Скифа «Русский крест», но всё же попробую. Любому думающему читателю бросится в глаза символическое сочетание Имени и Заглавия. Действительно, вся поэтическая реальность Владимира Скифа держится на символах. Символ Креста, символ России, Народа, Любви, Поэта… Владимир Скиф – опытный публицист в стихах, ему присущ богатый метафорический строй. Метафора гармонией своей охватывает разрушенную реальность (та самая «трещина мира», которая пролегла через сердце поэта). И хотя в метафорическом строе стихов Скифа чувствуется влияние поэзии Юрия Кузнецова, это не подражание, а общность, обусловленная единым миропониманием: болью за Россию.

  Собственно, и смелое включение в традицию классики, и портреты поэтов, писателей связаны именно с этим. Скиф в стихах – поэт поступка, его слово действенно, как дело. Потому Слово в его стихах пишется с большой буквы.

И раным-рано я встаю,

Над светом, над землёй стою.

Душой высвечиваю Слово,

Оно – души моей основа.

  И всё-таки в поэзии Скифа словно два начала. Одно стремится к простому, повествовательному изложению, другое осмысляет окружающий мир при помощи метафор. Пример тому – стихотворение «Летняя кухня». Само изображение летней кухни, прошлого – гармонично и просто. Переход же из настоящего в прошлое и из былого в настоящее переполнен метафорами.

Сдвигается даль за окошком,

Как тень, преломляется день,

Сжимается время гармошкой:

И снова я вижу плетень…

……………………………………

В грядущее мне улетать.

Туда, где деревни потухли,

В столицах – народ жестяной.

Где русскую летнюю кухню

Навек разлучили со мной.

Туда, где ползучее пекло

Спалило родные края.

Где смотрит Россия из пепла,

Из шатких основ бытия.

  Очень часто всё стихотворение построено на символе, переосмыслении фразеологизма. «Пожары»:

Пластают шапки. Шапок горы.

Поэт стоит и говорит:

– Неужто все в России воры,

Ведь шапка каждая горит?!

  Музыкой боли объято стихотворение философское, за которым стоит не изображение, а множество способов читательского осмысления:

Время – тёплое, холодное.

Время семени и злака.

Распускается мелодия,

Будто бы головка мака.

Почва мира каменистая,

Божьим промыслом объята.

И горит звезда кремнистая,

И болит всё то, что свято.

  Скиф – хороший, умный лирик. При этом философская его поэзия чиста и прозрачна, написана ясно («всё на русском языке»).

Жизнь – она не позолота,

Но в одном уверен я:

Мне и петь, и жить охота –

Мне по росту жизнь моя.

Жизнь – она не повторится,

Потому охота мне

Жить и сердцем серебриться,

Будто верба при луне.

……………………………………

Будет счастье и везенье,

Возле жизни – свет сквозной,

И Святое Воскресенье

После Пятницы Страстной.

  Одно из лучших лирических стихотворений «Россия. Тоска. Бездорожье…» скорее лирическое, чем ораторско-пафосное. В нём сказывается традиция русского романса, приглушённое его страдание.

…И нет ни крыльца, ни причала

Душе с вековечной виной,

Как нету конца и начала

У русской дороги степной.

Вообще во всех стихах есть ощущение движения жизни, лёгкости написанного (в хорошем смысле этого слова).

Когда б я не чувствовал жизни движенья,

Когда б не селилась звезда на воде,

То я не искал бы её отраженья

И сердце своё не отдал бы звезде.

  Такое ощущение, что человек всю жизнь свою фиксирует в стихах, и это не редкие всплески вдохновения, а умение поэтически объять всё: и родину, и природу, и любовь.

Душа томится в нетях,

Чем дальше, тем больней.

Душа почти не светит,

Когда не светят ей.

Уходит день-печальник,

И наступает ночь.

Себе, поэт-молчальник,

Не в силах ты помочь.

Не заручиться былью,

Не клясться на крови.

Душа полощет крылья

В пустотах нелюбви.

  Именно в любовной лирике Владимира Скифа сказывается приверженность традиции – традиции Золотого века. Пушкин, Тютчев. На переосмыслении их строк, даже хрестоматийно известных, основаны многие стихотворения из цикла «На краю любви». Они ясны и сюжетны. И всё же любимый жанр поэта – притча, аллегория.

Пора бы должное воздать

Их трудолюбию, терпенью

И научиться их уменью

Не разрушать, а созидать.

Потомство бережно хранить,

Любви учиться у природы…

Увы! Сумеют ли народы

Себя в себе соединить?

(«Муравьи»)

Насекомые становятся ни больше ни меньше как символами поэзии:

Влекомый музыкой кузнечик,

Ты – жизни трепетный манок,

Земного мира малый глечик,

Искусства хрупкий позвонок.

  Но особую любовь испытывает к муравью. «Ты строитель добра, ты поэт и мудрец». Другие насекомые – тоже символы стихий (тля), зла (скорпион) и добра, трудолюбия, небесных сил (пчела, божья коровка). Думаю, что образу цикады, «воющей, как автомобиль», мог бы Набоков позавидовать. Так же, как и пристальному и подробному зрению автора этой книги. Впрочем, В. Скиф и сам это понимает, посвятив Набокову одно из стихотворений.

Такое видение – от космоса и великих просторов родины до микрокосма малых созданий – и есть поэтический мир Владимира Скифа, который предусмотрительно расположил разделы книги с перспективой: от великого к малому. В конце концов великое с малым смыкаются:

Древнее в мире нету свитка,

Чем звёздный свиток в небесах.

Ползёт в Галактике улитка

И держит время на усах.

Медлительность – всего лишь пытка

И для глубин, и для высот.

В Галактике по ткани свитка

Улитка времени ползёт.

  Поэтический взгляд Владимира Скифа – это не злободневный взгляд на наболевшие проблемы современности, но скорее взгляд с точки зрения вечности. Наверное, таким и должен быть взгляд поэта.

  Ирина КРАЙНОВА

  Саратов

……………………………………………………………………………

Нина ПЛАКСИНА

  «ПРЕКРАСНЫЙ УДЕЛ ПОЭТА»

   Крым. Краем света считали его древние греки, «медалью на планете» назвал чилийский политик и поэт Пабло Неруда.  Замечательное географическое расположение полуострова сделало его границей и местом соединения между Европой и Азией. После возвращения Крыма в родной дом, в Россию, он стал действующей ареной встреч. Летом 2015 года проведено множество поэтических фестивалей, конкурсов, презентаций. Это было сближение общений уже существующих ЛИТО и рождение новых. Большой континент России провёл немало творческих форумов в Крыму, а Первый Международный литературно-музыкальный фестиваль «Интеллигентный сезон» составом выступивших поэтов, писателей, композиторов, исполнителей с первой попытки доказал полноправность эпитета «международный» в названии его. Это высокая планка творчества. Поэты крымских городов услышали лучшее из поэзии москвичей, казанцев, тверичан, сыктывкаровцев, тамбовцев. А орган литературного издания «Литературный Крым» №8 2015 года дал возможность и читателям  познакомиться с произведениями победителей. Дополню к сказанному, что на страницах газеты читатели  имеют возможность знакомиться с произведениями не только крымских авторов, но и талантливых писателей и поэтов России.
Россиянам давно известны стихи и публицистические работы Владимира Скифа, поэта и литературоведа из Иркутска. А теперь знают его и крымчане. Напевность поэтических строк полюбилась многим композиторам. Владимир Зоткин, Виктор Грозин, Сергей Маркидонов, Анатолий Тепляков, Евгений Якушенко,  Анатолий Криштопа  дарят музыкальные крылья стихам Скифа, а барды: Владимир Браништи, Николай Зарубин, Евгений Куменко – и музыку сочиняют, и песни на стихи Владимира исполняют.
Волнует и чарует поэтика строк Скифа. Он глубиной сердца, ранимой душой  говорит о России, а создаётся впечатление, что это Россия горестно и мудро размышляет из самой патриархальной глубинки, «то молчит, то кричит». Литые, тяжёлые строки, взятые из «смёрзшейся от горя памяти», врезаются в душу.  «Пулемёт памяти строчит», высвечивая, словно кадры, «разбомблённые храмы», «разбитую колокольню, и Россия предстаёт «в терновом венце». (Стихотворение «Ноябрь перекрасил синеву»). Автор продолжает задавать жёсткие вопросы о судьбе. Поэтические тропы ярко создают впечатляющие, даже «эксклюзивные» образы: «холодный лунный лоск», «стеклянной луны», «луны-переноски», «кувалда заморского ветра».  Волнующе зримо он изобразил  время, которое  «бьётся пульсом на каждом челе»:

Спит земля, тихо время струится,
Бьётся пульсом на каждом челе. («Земля»)

Произведения рассказывают о состоянии человека во Вселенной и о самой Вселенной: «Живому сердцу одиноко», «Душа Вселенной холодеет». Вот уж, действительно, «выдохнул миру интерес», «притронулся плавною рукой»,  а  «вложил… сердечный непокой». Создаются смысловые поля: торжественная красота мира  и человеческий интерес. Природа не отделена, не оторвана от Лирического героя, его волнений и ощущений. С каждой строкой ярче смысловая окраска, поэтический рост слова усиливается:

Вживи себя в сей Божеский замес,
Чтоб радуга вставала до небес,
Чтоб равновесье ветер потерял,
Чтоб ты себя в себе не повторял,
А взял свою судьбу наперевес
и клином света обтесал замес.

Далее тематическое расширение продолжается и вырастает до философского вывода.  Но это после работы над собой, после борьбы с сомнением, «тьмою в углах души», когда ты

…вышиб темень из углов души,
Плеснул, как пламя, радости ковши,
Тогда и выйдет Храмом на крови
Произведенье веры и любви.   (Стихотворение «Замес»)

Стихи «пашут» мозги. Вникая в их содержание (а иначе и не получится) хочется и дыхание, и «взвихренную кровь», и «смертную любовь» отдать «безумству храбрых», чтобы «вышибить темень из углов», плеснуть, «как пламя, радости ковша», «идти за Родину в атаку». В стихотворении «Бабушка» встаёт некрасовский образ «женщины в русских селеньях». Только время угадывается другое. Читаешь строку «снегов бескрайние закрома», и предстаёт перед тобой далёкая сельская периферия. А образ бабушки не может быть оторван от привычного деревенского  уклада  жизни. Для бабушки привычно:

Скосить траву, сметать зарод,
Не убиваться в недород.

А строка «от нужды детей спасти» снова напоминает некрасовскую мысль: «На праздник есть лишний кусок». Владимир Скиф подчёркивает великую роль русской женщины, которая в жестокое время войны и разрухи выносила совсем не женские тяготы. К концу стихотворения автор делает образ обобщающим. Всё может бабушка:

Достать звезду, построить дом
Россию выласкать трудом.
От Витебска до Колымы
все дети бабушкины – мы.

Общей была беда, не только родственники забирали в свои семьи детей погибших на фронте, это я могу подтвердить своей жизнью. В стихотворении «Сталинград» поэт, говоря «об аде земном», иносказательно назвал войну священной:

И Ангелы в окопах Сталинграда
Вставали в ряд с солдатами войны.

Для всех живых и погибших  «лучшей из всех наград», «как орден величавый»

Вставал непокорённый Сталинград,
В лучах своей непобедимой славы.

Журнал «Доля» познакомил крымских читателей с творчеством Владимира Скифа ещё в 2013 году, поместив на страницах стихи сорокалетней давности. Но как мудро показал поэт, что время только укрепило его убеждения:

Чем старше я, тем строже выбор

Красавиц, здравиц, новизны.

И, кажется, что я не выбыл

Из песен, музыки, весны.
Чем старше я, тем достоверней
Мысль, что спасёмся красотой,
И мне всё ближе Достоевский,
Чем Короленко и Толстой.
Чем старше я, тем гуще время
Замешивает жизнь мою.
И всё отчётливее кремний
Скрипит у бездны на краю.

Разнотемна поэзия Скифа. В его стихи «вошёл простреленный капелью снег», «душою космос овладел». В других строках он ругает «власти, словно твари неразумные// За собой влекущие войну». В  стихотворении «Валентину Распутину» поэт даёт высокую оценку писателю за его постоянную заботу о чистоте природы:

Россия будет спасена!
И в этом есть твоя заслуга.
Борьбы невиданной накал
Очистит Родину от смога.
Задышат Волга и Байкал!
И в этом есть твоя подмога.

Тема  поэта и поэзии – трепетная тема для автора. Прекрасно высказал своё мнение Владимир Скиф вот такими строками:

Поэтов мало, стихотворцев рать,
И это очень грустная примета.
Ведь только Бог способен выбирать
В своей Господней милости – Поэта.
Сергей Есенин – он под Богом был,
И на вопрос, который не был шуткой:
«Кто в мире вы?» Сказал, как отрубил:
«Кто в мире я? Я – Божья дудка!»

Поэзия – «прекрасный мой удел», – признаётся Владимир Скиф, творческое вдохновение дарит ощущение полёта:

 Какая улица прямая!

Простреленный капелью снег

Вошел в стихи. А я летаю

Под облаками по весне.

Вошли стихи… И без усилья

Душою космос овладел.

Там я отращиваю крылья:

Таков прекрасный мой удел.

        Прекрасным своим уделом называет Скиф поэтический труд, так пусть он таким останется  и далее, светлым и вдохновенным.

  Нина ПЛАКСИНА

……………………………………………………………..

 Эдуард АНАШКИН

  «Где ты, Родина позабытая?..»

Заочное моё знакомство с одним из лучших современных поэтов России – иркутянином Владимиром Скифом состоялось давно. Стихи Владимира Петровича, яркие гражданственные и проникновенные лирические, часто встречал во многих журналах и альманахах России. А вот личное знакомство с этим сибирским поэтом состоялось в Сибири, на замечательном литературном празднике «Сияние России». Праздник русской духовности и культуры по традиции ежегодно собирает писателей России вот уже не одно десятилетие. В 2013 году и мне довелось быть гостем «Сияния России». Вспоминается завершающая этот праздник поездка по знаменитой Кругобайкальской железной дороге.

«Какая песня без баяна? Какая Волга без Руси» – поётся в песне. По аналогии можно сказать: «Какая Сибирь без Байкала?». Об этом славном море-озере, его тайнах, истории, поэзии немало говорили мы, пока ехали его берегом. География России была представлена писателями раздольно. Поэты земли Иркутской Василий Забелло и Михаил Трофимов, на ура читавший нам свои стихи, так похожие на народные. Народный писатель Республики Саха-Якутия Николай Лугинов. Приехавший из Москвы, где сейчас живет, сибирско-иркутский поэт Василий Попов. Директор Иркутского Дома литераторов, прозаик Юрий Баранов… Сидевший рядом со мной Владимир Скиф достал из пакета книгу и подал мне со словами: «Накануне праздника был в типографии и попросил, чтобы мне специально к «Сиянию России» отпечатали несколько экземпляров. Вам дарю одному из первых, потому что знаю вас давно».

  Книга еще пахла типографской краской. На красивой обложке я прочел: «Все боли века я в себе ношу…». Автограф был тёплый, что не лишне в начале октябре на Байкале: «Дорогому Эдуарду Константиновичу, с которым мы так чудесно встретились на нашем русском национальном празднике русской духовности и культуры «Сияние России». Бесконечно рад этой встрече, знаю Вас, читал и очень ценю. На дружбу, на долгое наше стояние за Русское Слово. Автор В.Скиф. 5.10.13. Иркутск». Я крепко пожал руку Владимиру Петровичу, мы по-братски, по-сибирски, по-землячески обнялись. Другие писатели тоже радостно приветствовали рождение новой книги. Один экземпляр по давней общеписательской традиции окропили водкой, подняли тост и сердечно поздравили автора. За окном поезда светился осенней зыбкой лазурью Байкал…

  «Высокий свет насыщенных небес, //Лазурью напитавшийся в Байкале, //Морозом опрокинулся на лес //И подсинил заснеженные дали. //Как звонко в небе и легко в лесу, //В прозрачных рощах всё переменилось. //Себя неслышно по тропе несу, //Мне это утро будто бы приснилось. //Среди берёз такая благодать! //Прильну к берёзке и скажу: — Голубка! //Твоя душа моей душе под стать. //Всё в нас с тобой устроено так хрупко. //О, где еще так плавно, так легко //Стремится время по сугробам ясным. //И дышится, как в храме, глубоко, //И видится грядущее – прекрасным».

  Простые на вид и прозрачные, совсем, как вода в Байкале, стихи… А ведь и впрямь, мы остаёмся русскими на наших огромных просторах только до тех пор, пока есть у нас образы и символы, которые всех нас роднят и заставляют ощущать родство. Эти символы настолько значимы, что помогают нам преодолевать движением душ те огромные расстояния, которыми славится Россия. Матушка-Волга, батюшка-Дон, былинный Китеж, могучий Урал, седой Каспий… Байкал – символ совершенно особый. В нем все эти символы как бы собраны воедино. Батюшкой назвать Байкал логично. Могуч ли Байкал? Конечно! Седой и древний? Несомненно! Былинный? Ещё какой былинный!.. Не оттого ли родным Байкал считает даже тот, кто ни разу на Байкале не бывал. Выпьет русский мужик в праздник чарочку и поёт то про «славное море, священный Байкал», то про «дикие степи Забайкалья, где золото моют в горах…». Не потому ли стихи из совсем новой книги поэта Владимира Скифа, пронизанные байкальскими ветрами, вдруг показались мне до боли знакомыми?.. Издревле Байкал ассоциируется у русского человека с той исконной русской волей, что дана каждому из нас по праву рождения, а не какими-то мифическими «правами человека» и «общечеловеческими ценностями». Владимир Скиф при всех прочих своих творческих достоинствах, о которых немало сказано известными критиками и его «коллегами по поэтическому цеху», для меня предстал в первую очередь – певцом Байкала, на берегу которого и состоялось наше настоящее творческое знакомство. Байкал неслучайно «приравнен» поэтом к храму. Он и есть храм нерукотворный, самим Богом для нас сотворённый.

  А сибиряки, сколько их «немного» знаю, родившись и вырастая в Сибири, это русские люди «в квадрате». Владимир Скиф из таких. С одной стороны – улыбчивый балагур. С другой стороны – откроешь да почитаешь его стихи, и понимаешь, какая глубинная трагическая печаль сокрыта под этой внешней ясностью. Писатели художественно обосновывают сибирской характер тем, что, дескать, климат в Сибири такой, что не забалуешь. Морозы вымораживают из человеческой души всякую гниль и червоточину. Эта суровость множится на огромные расстояния, когда пятьсот вёрст – не расстояние, а триста вёрст – не крюк. Из них, байкальской «глыби» и сибирской широты, как из истинно русской системы координат, проистекают практически все стихи Владимира Скифа. Родные до боли сердечной, милые сердцу приметы народного русского сибирского быта самоцветно рассыпаны по этим стихам.

  «Милая малая родина. //В сенях – уютный закут. //Зорь раскалённые противни //Солнечных зайцев пекут. //Поле овсяное, тихое //Прячет улыбку в усы. //Каплет роса или тикают //В маминой спальне часы. //С облака падают голуби. //Рдяное утро свежо. //Ткань поднебесного полога //Первым кроится стрижом. //Дверь наша в сенях захлыбала, //В пóдпол ушла тишина. //Встала деревня, одыбала //От упоённого сна. //Переливаются голуби //Радужным ярким пером. //Будто бы звёзды расколоты – //Светят дрова серебром. //День – обновленьем и гомоном //Утренний двор приобнял. //И золочёную голову //В небо подсолнух поднял. //Пряная наша смородина //Перешагнула забор… //Милая малая родина – //Божьего промысла двор…».

  Старинные ладные русские слова, что «на материке» среднерусском порой уже иными нашими современниками не только не употребляются, а и не понимаются. А в стихах Скифа они современны – иначе не скажешь! Молодое наше поколение за редким исключением этими «родовитыми» словами «брезгует», не понимая того, что именно они и дают русской речи красоту и объём. Пусть молодые поэты почитают Скифа, он им откроет красоту этих слов! Ведь в его творчестве эти слова не просто живы, они актуальны, красивы, органичны, понятны. «Захлыбала», «одыбала» – вкусные слова. Их хочется произносить, смаковать. Через них ощущать себя частью огромной страны, где не только высокие купола светятся золотом, но даже обычные сибирские дрова отливают серебром! Вот так являет читателю поэт небесное в земном, большое в малом! Его «малая родина» – не меньше, чем – вся Россия. Она – Божий двор!

  Как уже говорилось, «малая родина» в отношении сибирских бескрайних просторов, понятие относительное. Не потому ли сибиряки, как никто, не отделяют малую родину от большой. Эта сибирская широта натуры часто спасает Родину большую, материковую. Те сибирские дивизии, что спешили за тысячи вёрст на подмогу осаждённой Москве, поди, и не думали о своей сибирской хате – не просто с краю, а за тысячи-тысячи километров от осаждённой Первопрестольной. Пришли, увидели, победили! Разметали гитлеровскую орду, откинув от Москвы! А ведь, поди, многие тогдашние солдаты-сибиряки, собой закрывшие Москву, впервые-то в жизни и, возможно, в последний раз в жизни и увидели-то воочию столицу своей Родины, которую пришли защищать ценой собственной жизни.

  //Ой, ты, Родина златоглавая, //Ты лесами, цветами расцвечена! //Судьбоносная, величавая, //Неподкупная, вековечная. //В золотых веках предком свитая, //Ввысь до Господа вознесённая, //Где ты, Родина позабытая, //Злыми ветрами унесённая. //Как пробитая астероидом, //Ты свистишь насквозь свистом горестным. //И едят тебя смертным поедом, //А защитников – ровно горсточка. //И высокая, и широкая, //Ты была на миру заглавная. //А теперь стоишь одинокая, //Но, как прежде ты – православная. //И, как прежде, ты – моя родина, //Ты – любовь моя сокровенная. //Мной не предана и не продана, //Русской памяти сердцем верная. //Предку-воину благодарная, //Горемычная и несытая, //Небом чтимая, богоданная, //И поэтому – неубитая».

  Чем должно быть дорого и близко творчество Владимира Скифа современному читателю? А тем, что живет в его стихах – пульсирует, страдает, любит и ненавидит – наряду с Родиной «непозабытой», но уже прошлой, Россия не просто настоящая, но и устремлённая в будущее. Эта устремлённость вкупе с верой в Божий промысел не позволяет поэту впасть в уныние. Не позволяет ему ввергать в грех уныния и читателя. Россия Владимира Скифа «Богом чтимая»! Не закрывая глаза на неизбежные земные «язвы», Владимир Скиф ни минуты не позволяет ни себе, ни читателю усомниться в том, что Россия не одинока, потому что она – с Богом!

  «Словно печка – заря затопилась, //Заалела, как дверца в ночи. //Мне сегодня под утро приснилось: //Выпекает заря куличи! //Это правда, а может быть, сказка //Но я вижу на стыке веков: //Луч рассвета – янтарная скалка //Раскатала блины облаков. //Это тихая явь или небыль? //Я услышал: запела пчела, //И поджаристо хрустнуло небо, //И весёлая Пасха пришла».

  Редкое по образности стихотворение. В нём мироздание уподоблено и приравнено к ладу русского исконного быта, в котором «сотворение хлеба» сродни священнодейству. Этот образ предстаёт и художественно зрительно – через полыхающую зарю. И в пространстве истории – «на стыке веков». И в движении раскатываемых блинов. И в звуковом постижении этого русского земного и небесного мироздания – в звуке «поджаристого» кулича, пении пчелы…

  …Так получилось, уезжал я из Иркутска по окончании праздника «Сияние России» едва ли не последним. Москвичи улетели накануне, а я, спасибо расписанию железной дороги, подзадержался. Еще денёк вдыхал ветра Байкала и наслаждался сибирским радушным гостеприимством. Провожать меня на вокзал приехали Владимир Скиф с замечательным фотохудожником Сергеем Переносенко… А потом в поезде я имел возможность не только спокойно прочесть новую книгу Скифа, но и поразмышлять о ней, любуясь сибирскими широтами из окна поезда. Эти мои размышления не претендуют на то, чтобы быть рецензией. Было бы дерзостью пытаться рецензировать стихи известного поэта после того, как их рецензировали выдающиеся современные критики. А вот своими впечатлениями о творчестве этого поэта поделиться считаю себя вправе. Как эссеист, как читатель, как современник! И как сибиряк, наконец! Потому что от этих стихов веет родным для меня ветром неоглядной материковой Сибири!

«Чтобы ты никому не досталась //Даже в малых пределах мечты, //Я сверну, словно шаль, твою шалость, //Разведу с твоим прошлым мосты. //Ни за кем в этом веке жестоком //Не должна ты по свету идти. //Притеку к тебе шумным потоком, //Чтобы встать у тебя на пути. //Не хочу, чтобы ты ликовала //Подле чьих-то залётных кудрей. //А хочу, чтоб меня целовала //В звёздных дюнах и в складках морей. //Я хочу, чтобы ты не пугалась //Бездны слов и мерцанья миров, //Чтоб лететь со мной рядом старалась, //Будто ласковый снег на Покров…».

  Понятное дело, что вышепроцитированные строчки посвящены поэтом любимой женщине. Но ведь их с полным основанием можно отнести и к Сибири, наверное, самой главной «женщине» поэта Владимира Скифа! В его стихах, столь современно, а порой и злободневно звучащих, подспудно звучат параллели с неизбывной русской классикой. Чтение стихов Скифа даёт проницательному читателю возможность взглянуть по-новому на классику. «Не доставайся ты никому!» – в запальчивости крикнул бесприданнице влюблённый герой русского великого драматурга. И ведь не досталась: это были последние слова, которые женщина-бесприданница услышала. В стихотворении Владимира Скифа это «чтобы ты никому не досталось» – не рефлективный вскрик ревнивого самолюбца, но твёрдое мужское спокойное осознание полной ответственности за судьбу любимой женщины, родины, земли. Да и «лирическая героиня» этого стихотворения Скифа, будь она Сибирь или просто женщина – ой какая не бесприданница! И дело даже не в безграничных «недрах» земли, а скорее – недрах души. В тех душевных качествах – как женщины, так и родины – которые сподвигают лирического героя Владимира Скифа быть ответственным, быть мужчиной, ибо на таких «женщин» охотников за «приданым» много. Как вокруг, так и за океаном, где постоянно алчно смотрят в нашу сторону! Но пока рядом с женщиной, родиной такие мужчины-поэты, как Скиф, она не достанется на дешевую потребу чужакам.

  «Как хочу мой великий народ сохранить я!.. //Он не турок, не швед. Он по сути другой. //Мы пронизаны русской незримою нитью – //И народный герой, и упрямый изгой… //Связан каждый друг с другом священною нитью, //И поэтому каждый в России – связной. //Непонятен душою, живет по наитью, //Русь святейшую помнит своей глубиной. //Там славянские боги над родиной светят, //Там и скифы-сарматы, и русы-князья //Тянут ниточку эту сквозь крепи столетий, //Где в цепи достославный народ мой и я. //Нить единой судьбы и единого гнева //Серебрится в душе старика и юнца. //Там одно для любви и для радости небо, //Там у русской тропы не бывает конца. //Русский щит на краю Куликова – засветит, //Чтобы Русь защитить и векам сохранить, //И протянется нить к Бородинской победе, //И до Прохоровки вдруг дотянется нить…. //… Заклубятся века, задымятся столицы, //Будет враг побеждённый в полях наших стыть! //Пусть глядит в небеса, где пылают зарницы, //Там – на небе – свивается русская нить!..».

  Нить, воспетая поэтом, гибка. Но она же и крепка, иначе бы не соединяла воедино эпохи и столетия России. А из Сибири Россию, как известно, намного виднее порой Россию, чем из самой России! Эта нить, несомненно, и «красная нить», чего прямо не сказано поэтом, но принимая во внимание, что Скиф – певец империи, и советской в том числе, это несомненно. Но эта же нить – полноцветная, соборная, соединяющая и сшивающая воедино времена и пространства, народы и веры… Эта гибкая нить не менее крепка в образной системе Владимира Скифа, чем восхитивший меня в другом стихотворении несгибаемый гвоздь. И бытийная нить, и становой имперский гвоздь, одна гибкостью, другой несгибаемостью, равно держат Россию, взаимодополняя друг друга. Потому что и гибкость, и несгибаемость – две стороны противоречивой русской натуры. С одной стороны – восприимчивой на всё новое. С другой стороны – натуры твёрдой, когда дело идёт о сохранении исконной традиции.

  «Жил гвоздь большой в двадцатом веке //Среди обыденных гвоздей. //Он мог и в сани, и в телеги //Запрячь людей и лошадей. //Он жил, хандры не признавая, //Гвоздь несгибаемый, прямой. //Шел, к небу грозы прибивая, //На «ты» с Фемидою самой. //Катил истории повозку, //Железный оставляя след. //И вбить его по шляпку в доску //Не мог ни воин, ни поэт. //Я этот гвоздь в России вижу, //Он здесь хозяин, а не гость… //И я подумал, чтобы выжить – //России нужен этот гвоздь!..».

  Вспоминается крылатое выражение другого известного поэта: «Гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире прочнее гвоздей». Но гвоздь Владимира Скифа не железный, а живой, в моменты испытаний становящийся крепче железа. Тем и ценен. Тем и дорог. Тем и несгибаем перед обстоятельствами.

Эдуард Анашкин, прозаик, эссеист, член Союза писателей России, Самарская область

……………………………………………………………………………….

Эдуард АНАШКИН

  ЖИВАЯ ГЛУБЬ ВРЕМЕН…

  Даже самая художественная книга, где автор имеет полное законное право не только на авторский замысел, но и на вымысел, если это книга талантливая, является документом эпохи. Причем, в неменьшей степени, чем изыскания ученых. Художественно осмысленная реальность представляет собой не просто анализ фактов и событий, но некое более глубокое обобщение. И это качество в полной мере относится к новому художественно-документальному двухтомнику поэзии, что недавно выпустил именитый сибирский поэт Владимир Петрович Скиф. Его «Древо с листьями имен» представляет собой некое литературное родовое древо России, где сквозь призму Слова прослеживается русская история от времен незапамятных и до наших дней. А прослеживается она через образы-портреты творцов этой истории – святых, подвижников, писателей…

  «Бросил зерна в пору сева //Я в живую глубь времен, //И взошло, созрело древо – //Древо с листьями имен» — признается автор книги, после прочтения которой яснее ясного понимаешь, что эпоху создают не просто люди, но люди, ставшие именами, в которых запечатлелась пульсация истории. Двухтомника Владимира Скифа не мог бы быть написан, если бы в его основании не лежал золотой запас судьбы автора. Автора, которому жизнь подарила самое непосредственное знакомство со многими из тех, кому посвящена его книга — книга судеб творцов истории России.

  «В ярких зарисовках стихов-портретов известный сибирский поэт создал подлинную галерею, где в одном ряду находятся и известные исторические личности и малоизвестные, … но оттого не менее интересные люди… — говорится в аннотации. — Владимир Скиф не только отлично и знает, и помнит историю, не просто глубоко и тонко чувствует течение жизни, дар его – погрузить человека в свой мир. Увлечь так, чтобы читателю захотелось познакомиться ближе с ожившими образами в представленных стихотворных полотнах – ушедшими и здравствующими…»

  Двухтомник Скифа – своего рода большая картинная галерея, сделанная «поэтом-портретистом», осознающим, что он является современником всех, чьи поэтические портреты составляют книгу. Что ни фамилия – то Имя. А я тем более с теплым чувством читал эту книгу, что Господь и мне подарил счастье знать некоторых из тех, чьи «портреты пером» с такой любовью и тщанием выведены Владимиром Скифом. И потому могу сказать, что автор ни единым словом, ни единой строкой не погрешил против истины. Читаешь и словно встречаешься вновь с этими людьми из разных градов-весей и эпох России. И всех их ты (спасибо автору книги!) ощущаешь почти родными.

  «Где, откуда берешь свои силы //Чтоб отточенным словом сиять, //И оплакать родные могилы, //И российскую честь отстоять?..». Любой, знакомый с выдающимся критиком Владимиром Бондаренко, несомненно сразу поймет, что речь именно о нем. Как несомненно, узнает в другом портрете выдающегося прозаика и философа Александра Проханова -«достойного сына Империи и доблестного солдата». Судьба не подарила мне личного знакомства с великим русским философом Вадимом Кожиновым. Но я, как и многие наши современники, считаю Кожинова родным. А вот Владимиру Скифу посчастливилось Вадима Кожинова знать лично:

  «Кричат, что Россия низложена, //Скатилась ее голова. //Вадим Валерьянович Кожинов //Твердил, что Россия жива!».

  Не менее родной русский гениальный человек — Владимир Гуркин, близкий каждому жителю России, кто хоть один раз посмотрен фильм «Любовь и голуби», снятый по сценарию Гуркина:

  «Слышал ты – да имеющий уши, //Видел ты – да имеющий глаз, //Неподдельную русскую душу //И сибирскую жизнь без прикрас».

  Радостно мне, урожденному сибиряку, что благодаря таланту Гуркина сибирская жизнь стала родной всем нашим соотечественникам, иначе бы они не разобрали сценарий Гуркина на цитаты. Это и есть, по сути, главное предназначение писателя – объединять в единый народ разных людей. Спасибо Владимиру Скифу, что он напоминает нам об этом единении:

  «Мы разные. Мы все шальные. //Мы гордые, аж нету сил. //А здесь мы встали, как родные. //Вампилов нас объединил».

Есть в этой книге поэтические портреты людей, которые узнаваемы нами, даже когда они не названы, а лишь означены инициалами:

  «С ним рядом быть – не торопить //Себя, других… Молчананьем быть! //С ним рядом быть – печаль избыть, //Святой водою окропить //Свой век, свой дух, Сибирь свою… //Вот так и выстоим в бою!».

  Это про него, про гениального «молчуна» Валентина Распутина, в своих произведениях говорившего России горькую целительную правду. А вот в этих строках узнается портрет поэта, который стал одновременно болью и гордостью России:

  «В полях, над росстанью нетленной, //Скакал свободный, дикий конь. //А он один во всей Вселенной //И пел, и плакал под гармонь».

  И хотя не имел я счастья быть даже немного знакомым с гениальным Николаем Рубцовым, но прочитав стихотворение, Владимира Скифа, ярко вижу Николая Михайловича Рубцова с его гармошкой, в пении которой звучали космические ноты. Поэты России, собратья Владимира Скифа, по перу и любви к России, могут быть выделены в отдельный почетный блок книги:

  «Вся твоя поэзия, Юрий Поликарпович, //Русская, исконная, от родных корней //Над тобой взвивается злобный Ворон Каркович. //Юрий Поликарпович, выстоять сумей…».

  Выпавший на долю великого поэта Юрия Кузнецова апокалиптический век России – было то испытание, с которым Поэт справился, словно Пересвет в битве с вражьей тьмой:

  «Полумертвые падают птицы //Над пустым, обгоревшим жнивьем. //Ты выходишь с антихристом биться – //Русский ангел с последним копьем…».

  В этой книге, как и в этой нескончаемой битве за Россию, равны все – канонизированные святые и мятежные поэты, гениальные драматурги и непревзойденные прозаики. Всех их можно с полным правом назвать подвижниками русского духа. Святые Борис и Глеб, Кирилл и Мефодий, святая равноапостольная княгиня Ольга, Сергий Радонежский, Димитрий Донской, Пересвет, в котором угадываются черты Юрия Кузнецова:

  «Нанизало копье Пересвета //На себя Золотую Орду…».

  Эти воители духа и света осознают свое служение отечественной словесности лишь как форму служения русскому духу. Потому их стихи обретают крылья, становясь афоризмами, как это случилось, к примеру, со Станиславом Куняевым, строка которого «Добро должно быть с кулаками» повторяют многие поколения читателей, считая эти слова народными. А вот посвящение Скифа Куняеву:

  «Во многом мы виновны сами… //Добро должно быть с кулаками! //А если мы найдем добро //И штык, и саблю, и перо? //Поднимем в небо русский флаг //И сдвинем нацию в кулак?»

  Восклицая «Друзья, прекрасен наш союз!», Пушкин имел в виду, конечно, своих единомышленников. А единомышленники могут жить в разные эпохи – как в эпохи, «набирающие соколиную высоту», так и в апокалиптические смутные времена, когда поэты призван напоминать Родине о ее соколином высоком предназначении.

  «И ты, поднимаясь, как сокол, //Над русским простором царишь. //И в небе библейском высоком //С Великим творцом говоришь». (Посвящение Евгению Семичеву)

  … В одном ряду с нашими поэтами-современниками стоят у Владимира Скифа – плечом к плечу, как в бою — вечно живые наши классики. Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Фет, Дельвиг, практически весь Серебряный век русской поэзии от Блока и Есенина до Заболоцкого… А ещё те, без которых наша литература не приросла бы гениальными шедеврами. Женщины-вдохновительницы писателей — Наталья Гончарова, Анна Керн, Мария Волконская…

  И сияют эти портреты талантом, доблестью и красотой. Такое получается «Сияние России» — замечательный всероссийский литературный праздник. Мне посчастливилось бывать участником этого праздника, что проводится на Иркутской земле под пение осенних байкальских ветров. Немалую роль в организации этого праздника играет поэт Владимир Скиф. Даже удивительно, как его душевных сил и внимания хватает на всех приезжающих с разных концов России писателей и поэтов. Сколько дружеских и творческих связей между писателями России завязалось благодаря этому празднику. А по сути – благодаря Скифу! Всех приветить, принять, обогреть гостеприимством, сделать так, чтобы встречи читателей и писателей состоялись не только в Иркутске, но охватили всю огромную Иркутскую область. Встречи и мероприятия идут столь плотной чередой, что расслабляться не приходится. И всюду Владимир Скиф в первых рядах.

  Новый двухтомник Скифа – своего рода творческая летопись праздника «Сияние России». Постоим у каждого портрета и подумаем, сколь непростым было служение России каждого из тех, кто вошел в «скифскую» эпическую галерею образов и характеров России.

  Эдуард Анашкин, член Союза писателей России

Биография и библиография ВЛАДИМИРА КОРНИЛОВА ЗДЕСЬ

Если у Вас есть дополнения и поправки или Вы хотите разместить на сайте «Имена Братска» биографии Ваших родных и близких — СВЯЖИТЕСЬ С НАМИ! 

Поиск по сайту

Будь в курсе

Биографии

ВИДЕОТЕКА САЙТА

ФОТОГАЛЕРЕЯ

КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ

Друзья

Календарь праздников

Статистика сайта

---