Лидеры рейтинга

КАРЬЕРА. Документально-художественная книга (автор: Ю.К. ШАМАНОВ) - ИМЕНА БРАТСКА

КАРЬЕРА. Документально-художественная книга (автор: Ю.К. ШАМАНОВ)

Эта книга о событиях, предшествующих перестройке в одном из регионов Сибири. Навряд ли кто-либо может принимать написанные эпизоды на свой счет. Имена, фамилии и ситуации изменены. События во многом соответствуют действительности. Возможно, кто-то и узнает отдельные эпизоды, возможно, кому-то они покажутся известными, а герои книги будут похожи на известные им личности. Жанр книги — документально-художественный, хотя возможны случайные совпадения с реальными эпизодами..

 

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

 

Ситуация в российском обществе предельная, кризисная, грозящая катастрофой. Ее можно обозначить как глубочайший системный кризис режима, сопряженный с не менее глубоким экономическим кризисом, при полном отсутствии у официальной власти общественной поддержки и понимания.

Всякое переходное общество решает двуединую задачу борьбы против отжившего старого и за нарождающееся новое. Особенность выходящей из тоталитарного состояния России в том, что она находится «на сносях» того нового, которому предстоит определить всю ее дальнейшую модернизацию.

Россия беременна гражданским обществом.

Уже сейчас можно видеть, что роды предстоят трудные, поскольку обстоятельств, делающих их таковыми, немало.

Во-первых, гражданское общество — это общество демократическое, а в России никогда не было развитой демократии. Демократию в современной России приходится, по существу, не возрождать, а создавать впервые, что значительно труднее, по сравнению с тем, если бы развитая демократическая традиция в прошлом уже существовала.

Во-вторых, демократизировать предстоит общество, в котором не только были выработаны, но и весьма прочно закреплены стереотипы тотального принуждения и контроля. И основной силой, присвоившей себе право на такое принуждение и контроль и посредством их «подмявшей» под себя все остальное общество, охватившей своим «вниманием» все его разнообразные функции, вплоть до самых личных и интимных, выступила государственная власть.

На обосновании, оправдании и реализации этого права и строилась в тоталитарном российском обществе вся государственная политика. Больше того, на него опиралось само понимание политической власти вообще и сильной политической власти в частности. Политическая власть с этих позиций понималась как способность «продавливать» определенный интерес сквозь все другие возможные интересы, и чем легче и лучше это получалось, тем сильнее считалась власть. Ясно, что для преодоления этого укоренившегося представления о природе власти и для его замены на демократическое понимание власти как способности согласовывать имеющиеся в обществе интересы, которая тем сильнее, чем более ее готовность это согласование достичь, отстаивающим демократический путь развития политическим силам предстоит потратить немало трудов и времени.

Борьба между этими двумя направлениями политической власти — старым и новым — и, соответственно, между теми реальными политическими силами, которые их придерживаются, и составляет то общее «электромагнитное поле» современной политики, которое придает ту или иную направленность и ту или иную степень напряженности всем остальным политическим процессам и отношениям в российском обществе. Ибо от исхода этой борьбы зависят и перемены во взаимоотношениях власти и общества, и преобразования в самой власти и самом обществе, в том числе и то, в какой мере оно станет гражданским, демократическим.

Возьмем взаимоотношения государственной власти и общества. В любом общественном организме государство выполняет роль центральной нервной системы, призванной направлять и координировать деятельность всех органов и тканей этого организма в интересах его выживания и развития. Именно в зависимости от того, в какой мере выполняется эта роль, обеспечивается общественный интерес — оценивается, успешной или неудачной является та или иная государственная политика. С этим обстоятельством так или иначе вынуждены считаться все те политические силы и группы, в руки которых попадает государственная власть. Даже в тоталитарном российском обществе, где контроль над основными институтами и рычагами политической власти получила немногочисленная элитарная группа (партийно-хозяйственная номенклатура, обеспечив благодаря этому доминирование над всем остальным обществом и став, по существу, единственным активно и целеустремленно действующим социальным субъектом, подчинившим своей воле все остальные социальные слои и группы), она вынуждена была проводить свой узкокорпоративный интерес, «упаковывая» его в форму всеобщего интереса. Эта «упаковка» осуществлялась посредством высокоразвитой тоталитарной идеологии, основная забота которой и, соответственно, основная задача занятых ею идеологов состояла в том, чтобы выставить устремления и действия властвующей элиты в благоприятном, приемлемом для массового сознания свете, в первую очередь — в виде заботы об общем благе. И благодаря такой «упаковке» элите удавалось обеспечить удивительно слабую реакцию на те процессы, которые осуществлялись ею против всего общества, включая и ее собственных членов. Более того, эти действия долгое время находили свое оправдание и обоснование именно под флагом борьбы за всеобщий интерес и всеобщее благо против подрывающих их и противостоящих им частного интереса и индивидуального благополучия. И лишь когда потенциал этой иллюзии изжил себя, тоталитарная идеология потеряла свое влияние, а эксплуатировавший ее «передовой» слой номенклатуры — легитимное право на власть. Тоталитарный режим стал нетерпимым для всего общества.

Слишком дискредитировали себя его устоявшиеся, но ставшие ненавистными массе принципы и институты: централизованное управление, ограничение или подавление личного интереса, организация тотального контроля и учета, запрет на инакомыслие и т.п. Но со смертью тоталитаризма номенклатура не умерла: «номенклатура бессмертна». И погибнуть ей не дает тот весьма многочисленный слой российского общества, который в свое время был сохранен и укреплен номенклатурой в своих интересах, -чиновничество, бюрократия. Именно с его помощью номенклатуре удается «оседлать» общество, вводить тоталитарный режим. Однако номенклатура составила лишь голову этого удачливого наездника, а все остальное — шею, туловище, руки, ноги — чиновничий класс.

Когда под напором масс, пожелавших, наконец, сбросить ненавистное тоталитарное правительство и обрести свободу самоуправления, то есть возможность построить гражданское, демократическое общество, падают основные тоталитарные институты, а вместе с ними и «передовой» отряд номенклатуры, их возглавлявший, то, оставшись без «головы», чиновничество на время растерялось и выпустило из рук «бразды правления». Началась эйфория «демократии», разрушение ненавистной командно-административной системы, которое наблюдали в конце 80-х — начале 90-х гг. Но очень скоро оказалось, что возглавившие этот процесс «народные лидеры» действуют по привычным стереотипам и образцам прежних времен: они сами стремятся занять возможно более высокие чиновничьи кресла и руководить из них «народной инициативой», отсекая от нее все, с их точки зрения, «ненужное и лишнее». И этим «ненужным и лишним» все явственнее оказывалась сама массовая инициатива на местах.

Почувствовав это, встрепенулось и чиновничество. Выдвинувшиеся в его лидеры представители второго и следующего эшелонов прежней номенклатуры быстро сообразили, что нужно делать. Принцип их действий был прост и давно известен: «То, что нельзя подавить и чего нельзя избежать, нужно возглавить». Для этого надо было влиться в демократические ряды, смешаться с ними и постараться оседлать теперь уже сам процесс демократизации, раз оказалось безнадежным делом ему противостоять. Началось «бюрократическое огосударствление» демократии под видом провозглашенной государственной политики «демократических реформ», реализацию которой наблюдаем с начала 90-х гг. и по настоящее время.

Глубинный смысл и основная задача этой политики те же, что и в прежние тоталитарные времена: «упаковать» собственные корпоративные интересы немногочисленной элиты — новой номенклатуры — в приемлемые «демократические» формы, чтобы «продавить» эти интересы через интересы всего остального общества, представив их в наиболее благопристойном и привлекательном для массового сознания виде — как всеобщие интересы. Разумеется, подлинно демократическое содержание в процессе такого «реформирования» либо существенно ограничивается, либо вообще выхолащивается, превращаясь нередко в свою противоположность..

 

I.

 

ОТЧЕТНО-ВЫБОРНАЯ партийная конференция проходила во Дворце культуры «Лесохимик». Открыл ее секретарь обкома Баннов. Тарасов сидел в президиуме за длинным столом, обставленном по краям цветами, и внимательно изучал наполненный людьми зал. Были здесь строители, лесохимики, алюминщики, работники сферы обслуживания, руководители соседних районов, передовые рабочие.

Интерес к конференции был велик. Бывшего секретаря горкома забрали на должность председателя облсовпрофа, а настоящего отпустили «по состоянию здоровья» и рекомендовали в областной центр секретарем парткома Госуниверситета для усиления партийного влияния в вузовской среде. Кого-то изберут на этот раз? Своего, доморощенного, или привезут? Когда в президиуме появился Баннов — плотный мужчина среднего роста, с бритой головой, в сером костюме, — по залу прошел гул. Присутствие первого секретаря обкома повышало значимость конференции, и появилось предположение, что Баннов кого-то привез, чтобы рекомендовать первым на город. Уселся он рядом со Сбитневой, секретарем по идеологии в городе, о чем-то немного переговорил с ней. Заметив Тарасова, приветливо ему кивнул.

Евгений Верещак разглядывал секретаря обкома и пытался выяснить его отношение к конференции. Для себя Евгений уже решил: Тарасова привезли и будут рекомендовать первым на горком. Не приехал же он на конференцию опытом делиться. Парня надо растить. А в городе нефтехимиков, где проживал и работал Тарасов, позиции Сумина крепкие. Город идет в лидерах по всем показателям, и горком на высоте.

Евгений помнил Тарасова, когда они, будучи моложе, встречались на комсомольских активах, запросто вели споры. Виктор Тарасов работал секретарем комсомольской организации РМЗ, придя туда молодым специалистом. Не понравилось затишье в общественной работе. Резко выступил на первом же собрании, и молодежь решила избрать его, посмотреть, каков на деле этот парень, а может, он только на словах ершист. Через некоторое время уже обобщали опыт работы механического завода в городе и области. На его базе проводились областные семинары. Все это еще свежо в памяти Евгения, в прошлом секретаря строительной комсомольской организации, и ныне начальника строительного управления с объемом работ под 50 млн. руб. Он помнил все, что связывало его с молодостью. «Надо поговорить с Виктором, — думал Евгений, — и попытаться попасть на заключительный аккорд конференции, помочь ему разобраться, кто есть кто сегодня в этом городе».

Виктор Александрович Тарасов знал в лицо и помнил по фамилиям многих в этом городе, и казалось, что он был здесь всегда. Конференция проходила спокойно. Шли, как положено, выступления секретаря райкома, входящего в состав городского деления, директора лесокомплекса, секретаря парткома алюминщиков, руководителей строительных организаций, секретаря горкома комсомола.

Выступил секретарь обкома. Говорил мужиковато, вся речь органически вязалась с его обликом. Повел речь о техническом прогрессе, о том, что лесохимия, энергетика города становятся важным показателем городской партийной организации. Увеличивается роль алюминиевого завода. Партийные руководители должны знать сильные и слабые стороны производства, иначе не смогут эффективно влиять на него. Баннов подверг критике работу горкома, заявив, что кое-кто сжился с недостатками и что обком намерен укреплять партийное руководство в городе.

После выступления Баннова всем стало ясно, что рекомендовать будут Тарасова.

На совещании представителей делегаций Баннов рекомендовал Тарасова в состав горкома. Предстояло голосование.

В перерыве Евгений подошел к Тарасову, поздравил, чуть критически оглядел его: темный костюм, коричневая сорочка с галстуком, теперь не то что раньше — клетчатая рубашка с расстегнутым воротом. Пора, время пришло сменить комсомольскую буйную молодость на партийную зрелость.

— Поздравляю, Виктор, от всей души, надеюсь, на банкетик не забудешь пригласить по старой дружбе, ведь я тут многих знаю. Без меня конференция не конференция. Люблю в этот момент почувствовать пульс, направление, куда поведешь нас, какое направление нам дашь.

— Женя, направление нам ЦК дает, мы с тобой исполнители. А банкет — не банкет, но узкий круг, члены бюро останемся. Скажи Сбитневой, пусть тебя включит, мне и в самом деле надо потом с тобой посоветоваться кое о чем.

После конференции «узкий круг» собрался в малом особняке на набережной залива, который был сооружен, когда еще приезжал в Сибирь Фидель Кастро. Уютное двухэтажное здание из сибирских пород дерева, среди оставленных сосен на берегу залива, недалеко от гидростанции, располагало к застольной беседе. Здесь собрались вновь избранные секретари горкома, генеральный директор лесопромышленного комплекса Кузьма Назминов, директор алюминиевого завода Иван Шулепов, от строителей Аркаша Морозов и примкнувший Женька Верещак, секретарь райкома Алексей Саврицкий, его заместитель по пропаганде молодая, цветущая Верочка Седоусова. Инициативу взял на себя Баннов. Окинув всех присутствующих взглядом и наблюдая, как Алексей Илларионович заканчивал наливать, Баннов поднял стопку.

— Выпьем сначала за большие дела, которые предстоит совершить в этом городе с помощью и под руководством здесь присутствующих. Город дает продукции почти на миллиард рублей в год, бурно развиваются соседние районы, и кое-кто решил, что пора отделиться и создать Братскую область. Разговоры надо кончать. Никто никого отделять не будет. А чтобы кривотолки пресечь, вот вам новый, вами избранный секретарь горкома, он патриот области, ваших разговорчиков не знает, а услышит — так пресечет.

После того, как выпили, появилась раскованность. Илларионыч стал рассказывать о том, что здесь было, когда он по направлению обкома приехал сюда 15 лет назад. Тайга, небольшой старый поселочек на 40 дворов. За 15 лет сколько сделано! 140 тысяч человек живет здесь. А еще через 15, в 1985 году, здесь уже будет 300 тысяч. Вот это размах! Евгений завладел вниманием Тарасова.

— Это хорошо, Виктор, что именно тебя направили к нам.

Ты знаешь, нужна крепкая рука.

— А что, не было своих кандидатур?

— Как не было? Баннов долго уламывал Аркашу Морозова.

Но тот отказался. И знаешь, почему? Во-первых, уход с должности заместителя начальника управления строительства у нас расценивается как понижение. Ну, представь: коллектив строителей 68 тысяч, только в этой области строительство ведется в трех районах, есть перспектива охватить строительством и север соседнего края. 400 млн. рублей капвложений осваивает строительное управление в год.

А во-вторых, возможна перспектива стать начальником управления. Но это тебе решать вместе с Банновым, однако боюсь, что после отказа перейти на партийную работу Баннов его не потерпит.

Что-то бесило Баннова в Морозове. Мал ростом, голова посажена упрямо, какая-то внутренняя убежденность. У рта вечная усмешечка, не поймешь, то ли радуется, то ли отпарирует, если его затронешь. «Нет, с этой кандидатурой на начальника управления выходить не буду, — думал Баннов. -Глазастый. Не моргнет, сколько бы ни смотрел на него. Сноровистый, цепкий. Такие обычно исподволь начинают командовать. Все ничего, но много самоуверенности в нем. Нет, пусть посидит на своем месте.»

— Алексей Илларионыч, Виктор Александрович, а как вы посмотрите на такую идею, — обратился к ним Баннов. – Наша область за годы VILE, IX пятилеток стала промышленной. Смотрите, под областным центром вырос новый город. Сумин дает более миллиарда рублей продукции, ваш город — 700 миллионов, но скоро тоже подойдет к миллиарду. В целом область осваивает свыше 5 млрд. капвложений и столько же дает продукции. Вот если бы ЦК разрешил нам отказаться от сельского хозяйства и переключиться на промышленность, мы бы сумели увеличить свои темпы освоения Восточной Сибири и давать больше промышленной продукции. Как вы считаете?

— Николай Васильевич, в этом что-то есть, но по сельхозпродукции область и так сидит на дотации, а тогда кто же будет нас обеспечивать?

— Узко смотрите. Подняли целину. Каждый гектар целины дает более 20 центнеров. А здесь 8-9 центнеров, в лучшие годы — 14-15. Убиваем силы, а результат?

— Николай Васильевич, надо все подсчитать.

— Пожалуй, без расчета не обойтись, но мысль стоящая, это не то, что создать отдельную область. Надо сконцентрировать свои усилия. Промышленность сегодня определяет лицо области. За это могут быть и награды..

 

II.

 

НЕДОЛГО размышлял Баннов. Правда, не очень-то уверенно чувствовал он себя со своим предложением. Сомнения боролись с надеждами, расчеты, сделанные в пользу развития промышленности, — с житейским здравым смыслом, встревоженная совесть — с тщеславным упрямством и некоторым беспокойством за себя.

Хотя что ему было беспокоиться? Недавно за промышленность получил орден Ленина. Вручая награду, Генеральный поддержал, теперь, говорит, промышленность — твой конек. «А может, и верное решение, и во мне говорит консерватизм? — думал Баннов. — А если провалюсь? Сейчас не должен бы, ведь область на подъеме. И потом, ведь это всего-навсего предложения. А за инициативу особо не бьют. Были срывы, но это другого плана».

Баннов вспомнил, как его, молодого секретаря райкома, направили на хозяйственную работу организовывать строительство в стране. И как он не усмотрел тогда новое направление крупнопанельного строительства, создания базы стройиндустрии. Пришлось испытать довольно неприятные выводы в ЦК. Хорошо, что не испугался, попросился на целину. Возглавил обком. Трудности области были преодолены. Все, что бы ни просили, хозяйства получали сполна. Да и поддержка была основательной в лице сегодняшнего Генерального. Получал награды, и казалось, никаких туч не предвиделось. Попался на незнании основ сельского хозяйства, а точнее, кинулся без разбора убирать травополыциков, думал, что возврата к ним не будет, и попал. Спасибо Генеральному — пожурил и направил в Сибирь, говорит, область неплохая, сумеешь развернуться — будут результаты, но смотри, это последнее. Не могу же я постоянно за уши тянуть тебя из ситуации, в которую ты сам себя толкаешь.

Так и сказал: сам себя толкаешь.

Мечется Баннов в обкоме по своему кабинету. Едет в районы, разговаривает со специалистами. Чешут затылки озадаченные люди. Промышленники — за, но с оглядкой. У всех свежо в памяти решение обкома ликвидировать мелкие свинофермы в колхозах и совхозах, т.к. было перепроизводство свинины. И через год свинины в продаже не стало, за исключением той дотации, что получали после переработки скота с монгольских степей, тогда определенный процент оставался в области. Но сейчас по линии СЭВ построены два перерабатывающих мясокомбината в Монголии, и этот источник прекратился.

Работники сельского хозяйства нехотя соглашались, никто не высказывал прямо свою точку зрения. Хорошо, конечно, не сдавать зерно государству, оставлять его на фураж, но это значит, что сами себя будем проедать, а область все равно не обеспечишь. Прибыли не будет, увеличатся убытки, а как связать концы с концами? Но прямо никто Баннову об этом не сказал. Знали, что он возражений не терпит.

«А этот заместитель мой по сельскому хозяйству. И как это я терплю в обкоме такого человека?»- спросил себя Баннов.

Хотя до сих пор он постоянно ставил того в пример: специалист, неплохой оратор, обладает таким качеством, как беззаветная, какая-то умилительная преданность, когда трудно обвинить в подхалимстве, своекорыстии, двоедушии. И он поднял обе руки за предложение, хотя, по логике вещей, должен был выступить против. Что это — желание легкой жизни или же предложение правильное? «Далеко ли я уйду с такими помощниками? — мрачно размышлял Баннов. — Если не поддержат, это может быть началом конца.»

И снова взвешивает Баннов здравый смысл и свое желание. И все-таки желание перетягивает здравый смысл. Будем посылать записку в ЦК..

 

III.

 

НА бюро обкома Кузьма Никодимович Назминов дает пояснение, почему ЛПК не может выйти на проектную мощность и годовой план проваливается.

— Идет реконструкция. Намечены меры по замене импортных насосов и другого оборудования на отечественное.Есть просчеты, не все учли при строительстве, подводят постав щики. В таких условиях потери невосполнимы. Один день простоя — потеря 3 млн. руб. Но те меры, которые намечены нами, через полтора-два года окупятся. Работала авторитетная комиссия обкома, которая дала нам деловые рекомендации.

— Ты, Кузьма Никодимович, комиссией обкома не прикрывайся, — заявил Баннов. — Что, без комиссии обкома не могли принять необходимые меры?

Понимает ли Николай Васильевич Баннов, что при существующей структуре, исполнительской дисциплине лесопромышленный комплекс не может выйти на проектную мощность?

Можно 1-2 месяца продержаться, поддерживая максимальную загрузку варочных котлов, скрупулезно, с микроскопической точностью контролировать дозацию щелоков и химикатов, секунда в секунду выдавать варку на конвейер для дальнейшей переработки и получения целлюлозы, картона. Причем все звенья этой длинной цепи должны работать синхронно, как часы. Все должно быть посвящено одной задаче: промышленная телемеханика, электроника, автоматика, действия людей, работа оборудования. А возможно ли это при устаревшем оборудовании, при технологии, от которой отказался западный мир еще в 60-х годах? Здесь, на комплексе, многое из импортного киповского оборудования выброшено как неработоспособное, а вернее, от неумелой эксплуатации, незнания, уверенности в том, что оно лишнее.

Один из ведущих шведских специалистов в частной беседе сказал:

— Целлюлозное производство при данной технологии может выйти максимально на 91 процент производительности проекта, а при вашей организации производства красная цена 87 процентов, А посему мои коллеги и доказывают нарушение технологии вами и прерывают контракт.

Навряд ли знал все это Баннов. Не умеет он прислушиваться к людям. Еще до бюро пытался Назминов выйти к нему на откровенный разговор, нужно было кардинально решать проблему комплекса, помочь ему в серьезной, крупной модернизации. Без этого проблему не решить. Главное для Баннова — надо распечь генерального директора еще и по другим причинам. Строптив только. Прежде всего необходима тревожная, взвинченная атмосфера заседания. Пусть каждый, кто сидит здесь, переживает шквальную встряску. Это ничего, что у многих пробегает мороз по коже. Тем лучше, зато не останется и тени благодушия, самоуспокоенности. После этого каждый будет искать выход даже из безвыходного положения.

Конечно, можно было поговорить с Назминовым спокойно, не взвинчивая нервы. Такой разговор, может, и состоялся бы, если б тот убавил гонора. Это вторая причина, по которой Баннов накаляет обстановку на бюро до предела. Надо пропустить через торец бюро необъезженного, слишком своенравного человека. Без такой шлифовки, по мнению Баннова, получаются не те работники. Самомнение их заслоняет исполнительскую дисциплину, истинный, государственный подход к делу.

Да, Баннов был здесь в своей родной, годами выработанной системе руководства кадрами. Верил он, что, если пропустить через торец несколько раз даже черта, то после этого ангел не ангел, а приличный хозяйственник получится. Был и еще один побудительный мотив по отношению к гонористым. Время от времени снимать с них накипь, да так, чтобы паленым пахло. После этого он чувствовал, что еще одного сломал и он будет петь под его аккомпанемент.

Переминаясь с ноги на ногу, стоял перед бюро сухощавый, с впалыми щеками человек, взъерошенный, с горящими глазами, жесткими складками у рта, фигурой чуть с горбинкой, как будто тяжелая ноша за плечами. Взгляд прямой, такой, какого не переносит Баннов.

Не в силах молчать, Баннов трет рукой затылок, того и гляди кожу сдерет.

— Каждая тонна целлюлозы, не выданная вами, оборачивается золотыми, валютными рублями. А это благосостояние народа. Я вот выставлю вас в коллективе, чтобы вы посмотрели в глаза народу, который обворовываете. Ведь из-за вас мы не можем повысить заработную плату учителям, работникам детских учреждений, закупить необходимое оборудование для строительства и ввода не менее важных заводов.

Баннов круто повернулся. Весь его вид источал негодование.

— Где наша пресса? Дайте глубокий материал о работе комплекса, стиле работы генерального директора. Названий, должностей наприсваивали. Генеральный, как Бонапарт, а что в тебе генерального, если работу организовать не можешь?

— Я пришел на бюро, рассчитывая на деловую помощь, на здравый смысл, наконец, мне экстренно нужна помощь — приобрести на 8 млн. импортного оборудования для решения конкретных производственных задач на следующую пятилетку. К сожалению, этого никто не хочет понять, а вы мне о стиле…

— Вот-вот, свой здравый смысл загоняешь в импортное оборудование. Все требуешь. А как осуществляются меры по переводу на отечественное оборудование? Где же у тебя совесть, чтобы просить? Тебе и так дали много, пора и в самом деле с тебя спросить.

Грозится Баннов, распаляет себя и других нестерпимо, и кажется, ни в чем невозможно его упрекнуть, вот-вот, однако, и сам перегорит.

— Пока мы наладим выпуск отечественного оборудования, пройдет 3-4 года, а мы не выдержим и скатимся до 60 процентов выпуска продукции… — Назминов никак не может взять в толк, почему ему не дают высказаться до конца, может быть, в его словах, конкретных предложениях, разработанных мероприятиях содержится выход из создавшегося положения. В конце концов те затраченные 8 млн. рублей с лихвой вернутся выпуском продукции.

— Выслушайте вначале, взвесьте все доводы, и если они несостоятельны, накажите. Но помогите. Чтобы обвинять, нужны веские основания.

— Веские основания? — Баннов аж поперхнулся, медленно оглядел членов бюро и приглашенных, наконец, взгляд его остановился на заведующем промышленно-транспортным отделом обкома.

— Борис Алексеевич, напомните ему все, до последнего килограмма и до последнего рубля, сколько он недодал продукции и как потерял свыше 90 млн. чистой прибыли. Пусть он почувствует настоящий вес наших оснований обвинять его в отсутствии совести и неумении обеспечить руководство комплексом.

Члены бюро с решением согласны. Так вот, товарищ Назминов, объявляем вам строгий выговор, и если вы до конца года не выправите положение, снимем вас с работы.

И вышел Кузьма Никодимович в конце года на 91 процент производства продукции. Вышел, может быть, еще и потому, что ушел с бюро взведенным до предела. Тогда это был максимальный взлет комплекса.

Но все-таки поддержал ли Баннов, добавил ли Назминову сил, мобилизовал ли на новый рывок, вызвал ли к жизни тот допинг, которого порой недостает отдельным руководителям, или, наоборот, нерасчетливо сжег в нем запасы душевной энергии?.

 

IV.

 

ЕВГЕНИЙ Петрович всегда находился в наилучших отношениях с ведущими людьми в городе. Вот и сейчас он всем говорил, что его хороший друг избран секретарем горкома. Знакомствами, связями короткими с ними он и гордился.

Это иногда и использовал в своих скромных интересах, дл повышения своего значения на всех уровнях. Сказанное им Тарасову о Сомове осталось в памяти.

Конъюнктура сложилась явно в пользу Александра Николаевича Сомова. И поскольку министерство своих предложений не имело, кандидатура Александра Николаевича оказалась вполне подходящей. Да и уже сложившийся авторитет Сомова как спокойного, жесткого, умеющего взять на себя любую ответственность, требующего от подчиненных не болтовни, а дела, располагал к назначению на столь солидную должность.

Было и еще одно обстоятельство, которое не могло не сработать на его авторитет. Александр Николаевич умел каждый принятый объект отметить с заказчиком в обстановке, располагающей к интимным беседам, за хорошо, по-сибирски сервированным столом, с приглашением «ветеранов строительства», а фактически, как говорил Александр Николаевич, нужных людей. Не обходил он исполком, партийные кадры.

Располагая крепким телосложением, солидньм ростом, видной фигурой, крупной, крепко посаженной головой, Александр Николаевич практически не пьянел и в таких компаниях умел ловко дирижировать, говорить дельные предложения, давать ненавязчивые советы, извлекая из этого для своего авторитета определенную выгоду.

Правда, одна деталь ускользала от всех: за чей счет он организовывал банкеты, так называемые «рабочие встречи».

Александр Николаевич, как правило, отшучивался: дружный коллектив, премия за ввод объекта в размере двух и более окладов. В определенных кругах слыл рубахой-парнем, который работает на совесть и отдаст последнее, если это нужно делу, производству.

Умел Александр Николаевич в таких случаях делать уступки, как он любил выражаться, общественности.

— Послушай, мэр, город только начинает образовываться, а у тебя дома вида не имеют. Дам я тебе 200 килограммов краски, побелки, приведи ты их в порядок.

— Отлично, Александр Николаевич, ловлю на слове, завт ра же отправлю к тебе своего человека.

Оба довольны. Решено дело. Оказывается, Александр Николаевич щедрый в таких случаях. Надо не упускать это в будущем. Общественные нужды понимает. Не гнушается.

Получив авторитет в местных партийных органах, Александр Николаевич понимал, что ситуация сложилась самая благоприятная и он вполне может занять кресло начальника строительного управления. Потому он так щедро вел себя в городе, а при случае не забывал и Маслова, бывшего директора алюминиевого завода, чьи объекты он строил.

Недавно Маслов был избран секретарем обкома по промышленности, располагал существенными контактами в ЦК, и поддерживать с ним добрые, приятельские отношения Сомов считал для себя обязательным. Бывая в области, заходил к нему как бы невзначай, рассказывал о положении дел, об улучшении работы коллектива строителей, внедрении хозрасчета, работе по орловской непрерывке, привозил плакаты по внедрению малой механизации, поточного строительства на строительных объектах.

Все это предопределило выбор и позволило Александру Николаевичу занять место руководителя управления Восточного строительства, утвердиться в роли начальника делового, строгого, с размахом.

Организация, которую он возглавил, осуществляет комплексное строительство в четырех областях и краях Сибири, в Якутии. Десятки тысяч людей осуществляют строительство объектов энергетики, целлюлозно-бумажной, алюминиевой промышленности. Фактически это союзное объединение, осваивающее в год более 400 млн. руб.

Ясно, что первого встречного не посадишь. Александр Николаевич и не был первым встречным. Судьба, как говорится, распорядилась так, что после трагической гибели гиганта строительного дела, близкого к Председателю Совета Министров, прошедшего 9 крупных строек энергетики в стране, фортуна и собственная инициатива решили, что Александр Николаевич возглавит строительство. Баннов и Тарасов, у которого в городе находилось управление, как говорится, голова строительного гиганта, остановили свой выбор на Сомове. Прежде всего молод. Чуть более 30. На строительстве алюминиевого гиганта сумел поставить работу на поток и досрочно сдавал корпуса один за другим..

 

V.

 

СВОЕГО намерения иметь на алюминиевом заводе заместителя по производству директор не оставил. Во-первых, не складывались отношения с главным инженером, а во-вторых, надо было освободить себя для решения вопросов по развитию завода, его достройке. Как зачастую бывает, на заводе отстали тылы: ремонтная база, железнодорожное, складское хозяйство, ощущалась нехватка воздуха для корпусов основного производства. Эти и другие вопросы развития завода требовали более пристального внимания директора.

Своего намерения поставить на эту должность опытного начальника цеха Квасова Ардаев не оставил, но, подходя чрезвычайно осторожно к перестановке людей, он не торопился, хотя уже согласовал с министерством введение должности заместителя по производству. Репутация Квасова как производственника была безупречной, и состояние здоровья требовало вывести его из цеха на другую должность. Однако характер его вызывал какую-то неприязнь, и с этим Михаил Павлович как директор не считаться не мог.

После некоторых колебаний, полагая, что в конце концов характер удастся перестроить под новые отношения, решил назначить Квасова заместителем по производству, тем более что повода и в цехе, и в заводоуправлении Квасов не давал, конфликтов или чего-либо предосудительного за ним не числилось.

С Ардаевьм Квасов вел себя тактично, в пререкания не вступал. И если с чем-либо не был согласен, пересиливал себя, стараясь решать свои вопросы в отделах, и сколько ни приглашал его Ардаев зайти просто так, в субботний день, когда на производстве никто не мешает нормально поговорить, как того требовало дело, тот не принимал приглашения. Если же Ардаев заводил с ним разговор, охотно поддерживал его, не забывая, однако, вовремя уйти, чтобы не пересидеть лишнее.

Вот и сегодня, договорившись о приеме, подчеркнул, что у него важный вопрос работы литейного отделения.

Разговор он начал сразу, без всякого вступления, так как считал пустословие и многословие делом людей, в себе не уверенных.

— Михаил Павлович, меня беспокоит, как будет с реализацией металла, когда мы пустим третий конвейер по производству катанки. И меня беспокоит мощность литейного отделения на перспективу. Как мы будем решать? Увеличивать катанку и уменьшать слитки? Придется, видимо, часть слитков передать во второй цех. Я подготовил докладную, прошу рассмотреть.

Посмотрев, что записка не велика по объему, Михаил Павлович попросил подождать и углубился в чтение.

Квасов принял непринужденную позу и нет-нет да посматривал на директора, пытаясь определить, в каком направлении пойдет их дальнейший разговор. Однако на лице Ардаева нельзя было прочитать, какие эмоции возникли у него по поводу данной записки.

Внутренне Квасов завидовал умению директора скрывать свое мнение по отдельным вопросам разговора. Внешне доброжелательный, но требовательный к людям, Михаил Павлович отличался независимостью суждений и способностью вести разговор и осмысливать даже те события, которые, казалось бы, прямого отношения к производству не имели.

И вот, видимо, итог его жизни: Ардаев — директор, а он руководит цехом, правда, не каким-нибудь, а ведущим, и если сравнить с алюминиевым заводом европейской части Союза, то его цех — это целый завод. Вместе с тем в силу своего характера Квасов не мог признать превосходства Ардаева над собой и продвижение его по службе приписывал везению и сложившимся обстоятельствам вначале на Иркутском алюминиевом заводе, а теперь и здесь, когда появилась необходимость направить на должность директора человека с родственного предприятия.

Прежний директор восстановил против себя своих заместителей, не нашел общего языка с парткомом, и главк вынужден был освободить его и направить на строящийся завод в соседнем крае. В отношении главного инженера у Квасова было свое категоричное мнение. Он считал, что человек, носивший бумаги бывшего директора и целиком и полностью соглашавшийся со всем, что тот делал, не должен и не мог стать самостоятельным руководителем многотысячного коллектива. Да, как главный инженер он не на месте. Здесь Квасов был солидарен с директором, хотя у них не было ни разу на этот счет разговора. Но оба чувствовали единство взглядов по этому вопросу.

Так и не уловив реакции Ардаева, Владимир Иванович стал рассматривать внешность директора. Обратил внимание на приятную седину, осанку, которой судьба наградила Михайла Павловича, как будто давно готовила его к руководящей работе.

А вот сам он уже и лысеть стал, хотя намного моложе Ардаева. Приходится так зачесывать волосы, чтобы стараться скрыть обозначившуюся плешь. Один знакомый доктор увязал это с нервным заболеванием и рекомендовал специалиста. Владимир Иванович всерьез поверил и стал принимать особый курс лечения у невропатолога.

Закончив осматривать и изучать внешность директора, перешел на кабинет. Обратил внимание, что, в отличие от Ивана Макеевича, прежнего директора, у этого весь большой стол завален бумагами. В этом у Михаила Павловича особый стиль: ему нравится, что документы длительное время лежат на столе. Как-то в узком кругу он поделился:

— Искусство руководителя состоит в том, чтобы никогда не принимать быстрых, сиюминутных решений. Всякий документ должен вылежаться. Если его никто не спрашивает, его можно положить в верхний ящик стола. Пролежит он там с месяц, и если никто им не поинтересовался, переложи ниже. Если 3-4 месяца никто о нем не вспомнил, смело бросай в корзину, стало быть, он и не был нужен.

И другое отличие этого директора. Телефоны постоянно звонят, постоянно на коммутаторе загораются красные лампочки. Звонки не дают сосредоточиться по одному какому-либо вопросу. И что характерно: какую-то информацию дали директору — он начинает вызывать начальников отделов, цехов, давать указания, несмотря на то, что с сидящим в кабинете человеком только что решал и еще не до конца решил вопрос.

Дочитав кое-как записку, директор обдумывал свое решение. Он так сосредоточился, что не поднял головы, когда в кабинет вошел человек и направился прямо к его столу. Квасов бросил недовольный взгляд на вошедшего и вдруг почувствовал неловкость: только сейчас понял, что это новый секретарь горкома Тарасов.

— Важные дела? — осведомился Тарасов, поздоровавшись с Ардаевым и Квасовым.

— Да, надо решать перспективу литейного отделения первого цеха.

— Ну, и в чем загвоздка? — спросил Тарасов несколько иронически, с долей превосходства.

Они впервые встречались в такой обстановке. Тарасов на завод не спешил, а Ардаев тоже не напрашивался на разговор в горкоме партии. Крупных дел, которые требовали бы помощи горкома, пока не было, а ехать только для того, чтобы отметиться, — этого Ардаев не любил.

Несколько мгновений они рассматривали друг друга, и, чтобы прервать затянувшуюся паузу, Ардаев сказал, что в первом цехе предстоит расширить номенклатуру литья.

— А что, об этом не было известно раньше?

— А вам что, это известно и вы имеете какой-то готовый рецепт? — вопросом на вопрос ответил Владимир Иванович.

— Нет, — сдался Тарасов, с интересом посматривая на Квасова, ершистого начальника цеха.

— Пока ни у кого нету, а цеху надо уже сегодня решать, как справиться с возрастающей номенклатурой на тех же площадях. Об этом не думают ни филиал ВАМИ, ни головной институт, ни главк, а решать надо. Как говорится, богу — богово, а кесарю — кесарево.

— Ну, я думаю, пока моего мнения здесь не требуется, — сказал Тарасов, — добивайтесь, на то вы и хозяйственники.

— Владимир Иванович, ты записку оставь, мы еще продолжим с тобой разговор, — сказал Ардаев, давая понять, что надо переговорить с секретарем горкома.

— Грамотный специалист, хочу предложить ему должность заместителя по производству, — продолжил он, когда Квасов ушел.

— А не ошибешься? Как у него отношения с людьми?

— Последнее время отошел от народа, действует в основном через техперсонал, через свои приводные ремни. Думаю, что состояние здоровья (а признают у него что-то вроде туберкулеза) позволит не смотреть на отношения, не искать обид, а работать. Возможно, все возникшие обиды улягутся, когда доверится, наконец, новому директору, — сказал Ардаев.

— Смотри, не доверяйся отходчивости, в таком возрасте человек редко меняет себя. У него не прибавляется добродетелей, зато растут новые пороки. Характер не меняется, внешне измениться может лишь поведение, да и то на некоторое время. Либо он тебя примет, либо тяжело тебе придется еще и с замом. Помни о своем предшественнике.

Не зная, что ответить, Ардаев позвонил диспетчеру, поинтересовался положением в цехах с отгрузкой продукции.

— Ну вот, опять отставание. Придется, как пожарнику, решать дела. Сейчас буду добиваться у отделения железной дороги вагонов. Ну и наследство же мне досталось! Еще и главный инженер…

— Смотри, Михаил Павлович, тот ли стиль ты избрал на заводе? Народ может не понять.

— Ничего, у меня уже есть свой опыт, я сумею взять его в руки, отсечь мух от котлет..

 

VI.

 

ПОСЛЕ совещания руководителей строительных подразделений по пусковым объектам года Сомов оставил у себя Верещака.

— Что там горком, создал комиссию по проверке работы твоего управления?

— Да намечается, — ответил Верещак. — Но я думаю зайти к Тарасову и объясниться, чтобы он дал мне месяцев 6-8 поправить дела. Однако я бы просил помочь материалами по ремонту бани на правом берегу. Третий год в ремонте, весь сыр-бор из-за этого объекта. Упустили, да и далековато до него, потому руки и не доходили.

— Ничего, поддаст Виктор Александрович — тогда дойдут. Ты что же, думаешь, он с этим шутить будет? Ваня, конечно, не объект, так себе, живопырка, но ты займись. Увлекся новым строительством, рвешь объемы, а капремонт запустил.

— Александр Николаевич, я же выполняю вашу установку.

— Установку надо выполнять с умом. Ладно, это твое дело, решай. Я же вот что хотел тебя просить. Нам надо иметь хорошие контакты с горкомом. Не мы одни умные. Там у него рядом лесопромышленный комплекс, алюминиевый завод. Руководители там толковые ребята, да и чувствую я, что Тарасов пока выжидает, не идет на сближение с нами. А надо бы. Поэтому при случае скажи, что катер наш по изучению бассейна водохранилища всегда, по звонку, в его распоряжении. Я уже предупредил «Водоканал». Да, посоветуй, чтобы подъехал, встретился с активом строителей. Неудобно. Все секретари начинали с посещения строителей. Кстати, Евгений, а не засиделся ли ты на «Капремонте»? Ладно, иди, об этом у нас будет время поговорить с тобой.

В этот же день Евгений договорился встретиться с Тарасовым. Виктор Александрович отказался встретиться на «нейтральной полосе», а пригласил Верещака к себе в кабинет после рабочего дня. Евгений понял, что разговор предстоит сложный и не совсем приятный. Через четверть часа после окончания рабочего дня Верещак, извинившись за поздний визит, прошел в кабинет первого секретаря горкома.

— Ничего, так-то оно лучше, никто не помешает. Чувствую, неспроста ты пришел сюда. Ты же знаешь, в этом кабинете наград не дают.

Евгения Петровича прием Тарасова не смутил, да иного в этой обстановке он не ждал, опустился в кресло и принял свободную позу: откинувшись, расстегнул пиджак и закинул ногу на ногу. Вся его поза и поведение говорили, что пришел он для чисто дружеского разговора.

— Ехал сейчас к тебе, вспомнил наши комсомольские семинары. Много было поучительного, интересного. Да я и сейчас не бросаю общественные дела. С этой хозяйственной работой забудешь юность комсомольскую. Вот почему с удовольствием принял на себя работу совета ветеранов города. Вылетал в Москву, встречался с Покрышкиным. Ждем приезда делегации в связи с 30-летием Победы. Задумка у нас есть поставить Мемориал Победы. Проект разработали. Но нет руководителя, который бы возглавил это важное дело.

— А что, это дело хорошее. Завтра в десять соберу заинтересованных лиц, оставь мне список, этот вопрос я возьму на себя. Тут вам без партии не обойтись.

— Вижу задор. Да, Виктор Александрович, я пришел с просьбой. Там твои мальчики грозят меня на бюро вытащить по вопросам капремонта, дак я бы попросил отложить на пол годика. А дело я поправлю. Я уже и от Сомова свое получил.

— Неужели Сомов знает о таких мелочах? Далеко смотрит. Да, я дал такое задание. И знаешь, почему? Завалил ты капремонт: клуб в поселке ДОКа ремонтируешь два года, баню — три. Так дальше продолжаться не может. Раз сам пришел, давай договоримся: или ты за срок, который просишь, сделаешь и доложишь, или на торец. Это учитывая нашу комсомольскую юность, как ты говоришь. А вообще снимать тебя надо.

— Виктор Александрович, поправлю. Да, кстати, неплохо бы нанести визит Сомову. Ведь это — фирма! Раньше, ты помнишь, когда Ивана Ивановича не встретили работники обкома в порту, он сел в самолет и улетел назад. Пришлось Баннову извиняться. Не делаешь ли ты ошибки?

— Тебя что, Сомов послал?

— Виктор Александрович, я же по-товарищески. Думал, что ты не откажешься и на катере съездить, на рыбалочку, с семьей отдохнуть, а ты так сразу…

— Ладно, за катер спасибо, а с Сомовым я уже наметил, в ближайшее время встречусь. С алюминиевым заводом, вроде, все ясно, однако чувствую, что партийный актив будет конфликтовать с директором. На лесопромышленном комплексе тяжело идет с планом, а у вас, вроде, все в норме. Но встретиться надо..

 

VII.

 

У САРЫ Иосифовны Тарасовой с утра было плохое настроение. За завтраком она почти поссорилась с мужем. Он сказал, чтобы она собиралась и готовилась поехать на отдых, хотя прекрасно понимал, что при ее тучной фигуре и вечной хандре никакого отдыха не хочется. Тем более они договорились на завтра с Надеждой Израилевной Ерохиной, известным в городе врачом, внимательно начать обследование состояния ее организма.

Не нравилось ей и поведение мужа. Приехав в этот город, запретил ей думать о мебели и прочих вещах, как будто бы завтра его направят на работу в область. Правда, трехкомнатная квартира в «шведской» гостинице, полностью и со вкусом обставленная хозяйственниками лесопромышленного комплекса, будет этажом ниже, где есть практически все, что душа пожелает: омуль, хариус, кета, горбуша, черная икра, колбасы, фрукты, овощи. Есть приготовленное, а можно взять что-либо и при желании самой приготовить. Во всяком случае, в очередях вместе с бабами стоять не надо. Как жена начальника, с «черного хода» она ничего не берет и вместе с тем ни в чем не нуждается. Как-то заместитель директора комплекса по быту сказал:

— Сара Иосифовна, что вам нужно, вы только шепните Французовой, вот этой девушке — и все будет сделано в чистом виде. Зачем вам утруждать себя? Да и разговоры ни к чему.

А раздражение было, и вот почему. Вчера она услышала разговор Надежды Израилевны с мужем, который рассказывал, что одной даме на 50-летие решили подарить мутоновую шубку. Неужели ее Виктор участвует в этой складчине? В ее возрасте тоже желательно иметь такую же шубку, но даже выйти на разговор об этом с ним опасно, так как он может не понять стремления женщины и обвинить в мещанстве. «С кем же поделиться?»- думала Сара Иосифовна, и ей пришла в голову мысль поговорить с Гиляровским, который как-то незаметно вошел в их семью: обходителен, тонко оценивает женское настроение и не скупой. Пожалуй, даже щедрый. Если с мужем у него разговор о рыбалке и охоте, то с ней — хорошее обхождение и тонкое понимание.

Пожалуй, надо пригласить их сегодня на вечер и завести разговор. До чего же хочется иметь такую шубку! Пожалуй, Гиля поможет.

Позвонив Гиляровскому и переговорив с ним, Тарасова успокоилась. Через некоторое время, легким натренированным движением бывалого охотника, поклонившись, приветствовал Сару Иосифовну Гиляровский.

— По делам службы пробегал мимо, думаю, дай, зайду попроведую, а то ведь завтра опять поедем на море. Намечается грандиозная рыбалка. Чувствую, вас что-то беспокоит. Какая нужда появилась?

— На городском фоне, вроде, все прилично, — с иронией сказала Сара Иосифовна, — но, вероятно, рыбалочку придется отменить. Тут, я слышала, 50-летие одной работницы аппарата горкома намечается, и говорят, готовят мутоновую шубку этой даме.

— А, это Сбитневой. Да, Сомов с компанией строительной организует это мероприятие. Строители многим обязаны ей. Крепкий идеологический работник, давно в городе. Уважаемая всеми, властная женщина. Боюсь, что ваш не сработается с ней. Тяжело двум властным натурам в одном месте. Хотя она и женщина, но Виктор Александрович все равно не потерпит. Кстати, а когда у вас день ангела? Скоро? Тогда, по секрету, такую же шубку я вам обещаю..

 

VIII.

 

СБИТНЕВА позвонила в Порожский райком секретарю по пропаганде Седоусовой и предупредила, чтобы та готовилась к проведению семинара-совещания идеологических работников северных районов области. Проводить будет Евстафий Антипин — секретарь обкома по идеологии.

— Хорошо, но мне бы хотелось, Ирина Федоровна, подъехать, чтобы посоветоваться по вопросу его проведения,- сказала Вера Петровна.

Через некоторое время она уже входила в кабинет Сбитневой. После взаимных приветствий Седоусова достала из сумочки парик:

— Посоветуй, Ирина Федоровна, пойдет али нет?

— Для чего? — не поняв, спросила Сбитнева.

— Как для чего? А семинар-совещание?

— Послушай, ты секретарь райкома по идеологии или?.. Тебе надо продумать организационные вопросы: принять, разместить, где проводить, кого пригласить из актива, а ты… Я думала, тебя это волнует. Или ты считаешь, что я приеду за тебя все готовить? Пора бы привыкать к самостоятельности.

В день семинара-совещания Вера Петровна выглядела изящно. Невелика ростом, с пышной грудью. Как заметил в разговоре с Евстафием Сергей Илларионович, женщина волокитная, с изюминкой. «Да к тому же в твоем вкусе.»

Работа свекра по заведованию рестораном вскормила захудалую красоту, а скромности Вере Петровне было не занимать. И когда опытный Саврицкий сказал, что она созрела для больших дел, она загорелась и поняла, что на партийном поприще может сделать себе карьеру. Когда же супруг пытался ее немного урезонить, закатила ему сцену.

— Тупица! — кричала она низким трагическим голосом. – Ты загубил мою невинность и молодость! Живешь за моей спиной, так не мешай моей карьере. Сам остановился на среднем образовании, глупец, за 15 лет не можешь кончить юридический факультет, где преподают родственники. И это человек, с которым я живу!

Проводя совещание, Евстафий положил свой ловкий, проверенный глаз на Веру Петровну. Оценивая всеохватывающим взглядом сидящие в зале идеологические кадры, Антипин отметил, что, пожалуй, она свежа и, вероятно, не будет его отвергать.

Природа, не дав достаточно ума, наградила Веру Петровну умением интриговать. В 16 лет она уже была с массивной грудью и жирными плечами.

Евстафий рано начал разбираться в женщинах. Ему в молодости все давалось легко. Разговорчив, энергичен, циничен, всегда стремился к артистичности, к тому, чтобы находиться в центре внимания. Он рано понял, что физический труд не для него. На общественном поприще можно достичь многого.

Работая в обкоме, он не уставал тренировать жесты, мимику, речь перед зеркалом и преуспел в этом. Порой выступал, как артист, с пафосом, притягивая к себе своим выступлением. И на общественной работе стремился понять тех, для кого он говорил речи. Много общался с творческими работниками в их мастерских. Чтобы не отстать от моды «творческих масс», отрастил длинные монашьи волосы, которые постоянно подкрашивал под седину, и, надо отдать ему должное, среди творческих работников сходил за своего.

Бывало, в мастерской того или иного художника, после изрядной дозы спиртного мог заявить:

— Мы на земле живем и должны жить так, чтобы водка была и закуска была. Чтобы бабы плясали, чтобы сапоги скрипели, чтобы рубахи были вышиты…

И действительно, любил он ходить в вышитой рубахе-косоворотке с поясом. Евстафию нравилось бывать в мастерских творческих работников, где можно было выпить в свое удовольствие, показать себя знающим человеком, поизгаляться над творческим людом, бабу потискать.

Знакомства эти пошли ему на пользу. Он поднабрался у деятелей культуры и искусства нужных словечек, легко стал вести разные разговоры в сферах более высоких. И пока разделялись и объединялись сельские и промышленные обкомы, он в этой ситуации незаметно, без шума и драки, стал секретарем обкома по идеологии.

Работая с женскими кадрами, он познал их душу и тело. Те, кто отказывался от его услуг, быстро становились не пригодными к общественной работе.

Что характерно, под блудливость свою Евстафий всегда подводил идеологическое обоснование, изучая свои кадры в стрессовой ситуации. При этом моральный кодекс постоянно встречался в его лексиконе. Под ним и под покровом ночи он проверял способности своих кадров.

В официальной обстановке Евстафий любил порассуждать об идеологии, культуре, омоложении идеологических кадров. И находились руководители, принимавшие его разглагольствования за чистую монету.

Тунеядец, не знавший труда, Евстафий умел оценить способности своих избранниц и не гнушался ничем, если какая пришлась ему по вкусу, всегда находил повод испортить жизненный уклад идеологического работника. Не случайно Алексей Илларионович назвал его Распутиным советской формации.

А Саврицкий — опытный работник, далеко видел.

На этот раз желания Евстафия и Веры Петровны совпали. Они быстро поняли друг друга, и Евстафий попросил после совещания подняться к нему в особняк, куда поселили гостеприимные хозяева.

Уже будучи у него в особняке, Вера пыталась разыграть роль невинной.

— Только вы, Евстафий Никитич, можете понять меня. Я благодарна вам, вручаю вам самое трепетное и святое, что только может вручить женщина мужчине.

— Неужели впервые? — с легкой издевкой спросил Евстафий.

— А может, мне развестись с мужем?

— Ты баба не промах. Ты что же, решила, что я тебе уже всем обязан и ты можешь располагать мной? Есть предел, за который ты не должна заходить. Запомни, дорогая.

— Евстафий Никитич, почему вы принимаете только на свой счет? Может быть, я не вас имела в виду, — пыталась выкрутиться Вера Петровна.

— Попробуй поиметь — и лишишься всего, что имеешь. А ведь ты этого не хочешь, так и запомни.

Тут только Вера Петровна поняла, что проиграла свою игру. Она не учла, что и Евстафия к ней влекла не любовь, а тело, очередное тело, молодое и пышное. Но ей было ясно, что она для него после всего не черствый кусок, и в дальнейшей карьере на него положиться можно. Поддержит в трудную минуту, а это для нее сегодня главное..

 

IX.

 

НАКОНЕЦ-ТО с семинаром-совещанием было покончено. Гости разъехались. Уехал и Антипин. На душе у Веры Петровны ощущалась какая-то пустота. Однако усталости она не чувствовала. На другой день поехала в горком к Сбитневой. Увидев ее, Ирина Федоровна спросила:

— Вера Петровна, что с тобой? Ты какая-то не в себе.

Присев, Вера Петровна рассказала о времени, проведенном ею у Евстафия.

— Что он творил со мной — это непередаваемо. И ты знаешь, при этом вел речь о пропаганде, пропагандистской работе, социологии. Это непередаваемо!.. Это надо испытать. Теперь я опустошена. Осталось чувство его прибора.

— Зачем ты рассказываешь эту грязь? Тебе можно было бы позавидовать, если бы ты была просто Верка. Не знаю, так ли ты проста. Далеко пойдешь…

— Ирина Федоровна! Ты же понимаешь, что это лишь форма общения. И я не прочь. А что, каждый поступает, как может. Евстафий предложил обобщить опыт и напечатать в отдельном сборнике.

— Опыт чего?

— Ирина Федоровна, ты ведь понимаешь, что речь идет о работе Порожского райкома по пропаганде, туда же надо хорошую статью о лесопромышленном комплексе, о пропаганде в городе.

— Конечно, прикрыть твою наготу. А то я не знаю твой опыт.

— Что-то, Ирина Федоровна, у нас разговора не получается.

— Видно, крупная ты нахалка, Вера Петровна. Да ладно, иди.

Когда за той захлопнулась дверь, Сбитнева подумала:

— Теперь карьера Седоусовой покоится на прочном, хотя и неофициальном фундаменте. Во всяком случае, пока Евстафий у руля, он ее в обиду не даст. Ну что ж, придется пока ее не трогать.

Выйдя из горкома, Вера Петровна была взбешена: на себя, на Ирину Федоровну. Тоже мне, поделилась с подругой, поговорила… И как это Ирина Федоровна может на откровенность вызвать? Ну что же, ей нужен сейчас политический капитал в борьбе с той же Ириной. Она так просто не уступит. Надо воздействовать на мужлана Евстафия, заставить скрипеть, как мне угодно. Он может только направлять, а управлять процессом должна я. Это аксиома. И известна она мне, а не ему. Он думает, что подмял меня. А с меня как с гуся вода. Посмотрим, кто кому должен. Я не лошадь, на которой можно возить. Можно ездить на других. Все подохнут одинаково -что труженики, что праведники, что бездельники.

Надо знать себя и не упускать удачу. Илларион знает, хитрый лис, мои желания, и он мне поможет. Этот хрыч имеет тонкий нюх на интриги. Носом чует, где жареным пахнет. Надо у него поучиться..

 

Х.

 

АЛЕКСАНДР Николаевич возглавил одно из крупный в стране управлений строительства. Появилась уверенность. При встречах с зарубежными делегациями, иностранными специалистами, за обедом ли, в деловой ли обстановке Сомов любил пошутить и в тупик поставить иностранцев. Всегда, поднимая тост, или при случае в деловой беседе он говорил:

— В мире все считают: есть два строя — социалистический и капиталистический. Я говорю: нет. Есть три строя — капиталистический, социалистический и наш Востокстрой, осваивающий ни много ни мало полмиллиарда рублей, ассигнованных на строительство и преобразование востока страны.

Сразу сыпались возгласы восклицания, удивления размахом строительства и смелостью его начальника, не боявшегося делать такие крупные сравнения.

Александр Николаевич, приступив к руководству большим строительным объединением, понял: для самостоятельности нужна серьезная поддержка свыше. Сама по себе она не придет. Ее надо создавать. Прежде всего обком и крайком, где велось основное строительство, должны во всех вопросах поддерживать его, делать то, что выгодно с точки зрения его строительных интересов. Далее, в министерстве для него должна быть зеленая улица. Нужны железные контакты, их необходимо создать. Выход должен быть. Такой выход он вычислил.

Александр Николаевич пригласил к себе начальника службы информации Перка.

— Послушай, уважаемый, тебя и твою службу знает вся страна, знают тебя и за рубежом, но до сих пор тебя не знает Председатель Совета Министров.

— Александр Николаевич, достаточно, что я его знаю. Да к нему был вхож на правах дружбы ваш предшественник Иван Иванович.

— Сегодня этого уже недостаточно. У меня есть мысль, но только между нами, возьми это лично на себя.

Надеюсь, историю мало-мальски знаешь. Знаешь, что есть такая глушь, как Киренск. Так вот, тебе надо слетать туда. Заснять все, что там есть, с вертолета, с земли, с разных перспектив. Слетать в Шушенское, тоже заснять с воздуха и с земли новую деревню. Заснять несколько видов обелисков современного плана, редко встречающихся, скомплектовать солидный фотоальбом в одном, нет, в двух экземплярах. Сроку тебе месяц. Об исполнении доложишь. С вертолетами и разрешением на съемки я договорился. Вот тебе необходимые документы.

Перк сразу понял мысль Сомова. Тот решил выйти на старые дружеские отношения Ивана Ивановича. Впервые за все время своей сорокалетней работы Перк встретился с человеком, чья смелость удивила. Не столько смелость, сколько авантюризм замысла.

После трагической гибели Янина, своего помощника по снабжению, Александр Николаевич решил подобрать такого работника, чтобы тот мог выполнять его указания и имел неплохие связи в городе. Долго присматривался к заместителю председателя горисполкома Николаеву Константину Ивановичу и наконец решил, что это подходящая кандидатура.

Однажды, встретившись с ним, Сомов сказал:

— Слушай, Константин Иванович, не надоело ли тебе дворниками командовать? Пора взяться за более серьезную работу. Ты знаешь, у меня вакансия заместителя по снабжению. Горком и Тарасова я беру на себя. Нужно твое согласие.

— Да, Александр Николаевич, здесь я чувствую себя не совсем определенно. А смогу ли я заниматься снабжением, ведь я инженер.

— Все мы инженеры, но если голова есть и шарики крутятся — справишься. Так что я веду переговоры с Тарасовым. По рукам?

— По рукам.

После переговоров с горкомом, для «укрепления» снабжения Константин Иванович принял новую должность в Восточном строительном управлении..

 

XI.

 

АРДАЕВ быстро перестроил производственные отношения под свой стиль работы, поломал укоренившиеся ранее на заводе традиции. Сейчас по всем более или менее сложным вопросам звонили директору. На звонки он откликался немедленно. Поступал сигнал, что нет вагонов — начилал звонить в отделение дороги, в обком; жаловались, что соды осталось на сутки-двое цеху флотации — подключался к снабженцам, искал, где застряли вагоны, и выбивал их; нет давления воздуха в сети по разгрузке глинозема — принимался за энергоцех.

Наблюдая со стороны за поведением начальников цехов и отделов, можно уверенно сделать вывод о руководителях, их способностях и чего можно ожидать от каждого из них.

Стало ясно: одни начисто избегали решать вопросы самостоятельно, без указания директора; другие решали, но перестраховывались и звонили директору; третьи вместо того, чтобы решать вопросы с коллегами, т.е. равными с ними по рангу руководителями, выходили на директора и взваливали на него свою работу, полностью уходя от ответственности.

Некому было отучить всех этих руководителей сигналить по каждому пустяку и заставить принимать самостоятельные решения. Главный инженер вообще старался быть в стороне от всех принимаемых решений. Стремился быть на людях, себя показать. Мог спокойно подписать любой документ.

Секретарь парткома Дурляков мечтал, окончив партийную школу, навести свои порядки на заводе. Потребовал, чтобы директор ежедневно докладывал ему о своих действиях, соглашался безоговорочно с решениями парткома по кадровым вопросам. В такой обстановке они начали постоянно конфликтовать между собой.

Директору импонировало, когда к нему постоянно обращались за советом в решении оперативных вопросов, даже гордился тем, что телефон у него не умолкает ни на минуту. Ардаев любил повторять: «Раз обращаются, значит, я еще нужен на заводе, значит, я еще что-то значу как директор». А если где-то случался какой-то непорядок, он мчался туда, забывая обо всех неотложных делах. Частенько в конце месяца практически выполнял функции диспетчера. Если кто-либо говорил ему о неправильном стиле работы или критиковал, то критику он переносил очень болезненно.

В таком же стиле пытался заставить работать главного инженера, но это ему никак не удавалось. Главный давно понял, что, поскольку технический отдел директор практически замкнул на себя, производственный — на заместителя по производству, а диспетчерскую службу взял также на себя, он может вольготно жить, тем более решать какие-либо вопросы ему не очень-то и хотелось.

В такой обстановке на завод прибыли специалисты института ВАМИ, его филиала для решения вопроса о переходе производства на использование пека марки В. Предстояло принять ответственное, коллективное, инженерное решение. Однако дело сложилось иначе. Работники института — люди в дипломатии искушенные, приехав на завод, они разбили свои силы на круг ответственных работников завода для проработки вопроса о внедрении нового анодного сырья для обеспечения электролиза алюминия.

Арон Табачник взял на себя директора.

— Михаил Павлович, мы долго изучали зарубежный опыт и пришли к выводу, что чем меньше сернистых соединений в анодной массе, тем лучше получается качество металла. Специалисты ВАМИ полагают, что в связи с этим все зарубежные фирмы — американские, французские, канадские — перешли на пек марки В. Мы посовещались в министерстве, главке и полагаем, что можно взять на эксперимент не корпус, а цех, а я бы так советовал перейти сразу всем трем цехам электролиза, т.е. всем заводом. Ты посмотри, Михаил Павлович, практически ничем не рискуешь, а выигрыш получишь колоссальный. Качество будет резко увеличиваться, а это — сверхплановая прибыль, стабильность работы завода. Разница в смолистых веществах пека марки В чуть менее 3 процентов. Ну, подумай, как это положительно может сказаться на производстве. А потом, это рекомендация института.

— Вообще ты, Арон Маркович, меня убедил, но давай соберем техсовет, обсудим и дадим мотивированное заключение.

— Михаил Павлович, проект решения вашего техсовета у меня есть, мы его заранее составили. Сейчас обсуждаются детали с вашими работниками. Технический отдел подписал, производственники колеблются, но вы их подтяните. Я чувствую, что это в пику вам они так ведут себя.

— Их я поставлю на место.

— Вот и хорошо, значит, подписываем. Внедрив пек марки В, вы прославитесь по министерству, о вас будет говорить пресса, и потом, вы же — флагман цветной металлургии, кому, как не вам, решать.

— Выходит, договорились. Начнем внедрять. Конечно, технология производства такова, что действие данного пека начнет сказываться на производство через 6-8 месяцев, пока анодная масса с пеком марки В дойдет до рабочего процесса в электролизере. Но думаю, итог должен быть положительным.

— Михаил Павлович! Потом прошу не забыть и наши старания.

— Где уж вас забудешь. Вы, наверное, уже запланировали, когда приехать и подписать экономический эффект от внедрения. Тут вы мастаки.

— Ты же понимаешь, наука тоже должна кормиться. Как у Райкина: на наш кусок хлеба ваш кусок масла.

Таким образом было принято решение о внедрении пека марки В в объеме всего завода без серьезной проверки на электролизерах С-8Б с верхним токоподводом, на технологии, резко отличающейся от зарубежных образцов..

 

XII.

 

ОДНАЖДЫ, собирая мужа на работу, Тарасова сказала:

— Виктор, я сегодня пригласила Ерохиных на чашку чая. Заканчивается курс моего лечения. Надюша Ерохина сделала очень многое, и мне хочется их отблагодарить. Думаю, и ты не против. Посидим семьями. Александр Александрович такой обаятельный. Умеешь ты, Витя, подбирать кадры. Исполнительный, аккуратный, прелестная семья.

— Где же ты успела познакомиться?

— Да он несколько раз забегал за Надюшей, так и познакомились. Не лишне нам встречаться семьями. Прошу, не задерживайся.

Вечером секретарь парткома лесопромышленного комплекса, давно имевший намерение познакомиться поближе с Тарасовым, с женой Надюшей, взяв в оранжерее комплекса изумительный букет цветов, предстал в неофициальной обстановке перед секретарем горкома и его семьей.

После хорошего ужина, оставив женщин заниматься своими делами, мужчины перешли в рабочий кабинет Тарасова, и, как обычно, разговор пошел вокруг работы, новых дел и начинаний.

Виктор Александрович недавно вернулся из поездки по Японии, куда он мэрами городов, посетивших город в Сибири, приглашен был с ответным визитом.

Обращало на себя внимание то, что японская делегация впервые пригласила не мэра города, а именно секретаря горкома, усмотрев в нем личность, которая может решать вопросы по развитию связей по линии городов-побратимов и, преследуя цель активизации прибрежной торговли, как говорил глава их делегации Канадзава, они хотели бы, чтобы еще один город включился в прибрежную торговлю.

Виктор Александрович находился еще под свежими впечатлениями о поездке. Недавно в горкоме он делился мыслями о ней, но там — официальная обстановка, а здесь более откровенная. То, что считал нужным Виктор Александрович рассказать за столом, он рассказал, а сейчас как бы продолжал свою мысль.

— Александр Александрович! Мы живем в Сибири. Европа от нас далека. Нам надо обратить внимание на Восток. Монголия, Япония — это ближе, и сейчас есть возможность обеспечивать торговые связи непосредственно через «Далинторг». После поездки я стал поклонником Востока.

Сейчас Япония во многом превзошла Европу. Вроде, те же железные дороги, шоссе, почта, телеграф, преступность. Но поражает особый колорит, скорость, ритм, четкость.

Высокий маяк Нагасаки. Город таится в глубине живописной бухты с множеством кораблей и доков. Над городом нависает гора, заросшая старыми деревьями, где в зелени находится храм Будды. На свободных от леса местах на горе ступенями выращивается рис.

Более 300 лет, Сан Саныч, Японией управлял самурайский род Токугава. Длительное время, более 200 лет, Япония была в добровольной изоляции. Одно поколение сменяло другое, а сегунат не допускал, чтобы иностранцы ступили на японский берег. Тех японцев, кто по каким-либо причинам побывал в чужих краях, в случае их возвращения на родину ждала смертная казнь.

Под натиском событий род Токугава был вынужден уступить власть Микадо Муцухито, молодому человеку, за которым стоял влиятельный род. Муцухито из Киото переехал в город Эдо и обосновал там новый город Токио, которому сейчас почти 120 лет. С основанием города японцы открыли страну для иностранцев и сами кинулись на внешний рынок, выбросив туда зонтики и статуэтки, изящные веера и циновки, легенды о преданных гейшах, умеющих тонко и изощренно любить того, с кем их сводит судьба. Я где-то читал, что в одной африканской стране не находят сбыта 5 млн. японских зонтиков, которые торгаши приобрели, надеясь реализовать.

С того времени, как Япония вышла на внешний рынок, она сумела взять секреты бессемеровской стали, мартеновское производство, секреты оптики, нейлона, лавсана, автомобиль, электронное производство. Переработав, переварив внутри, Япония умело выдает это за свое, успешно конкурирует на внешнем рынке.

Были времена, когда приезжавшим японцы продавали своих дочерей, как китайцы редиску. Так житейское счастье приобреталось по контракту. На улицах японцы умудряются передвигаться, никого не толкая, все идут улыбчивые, вежливые, сосредоточенные.

Двигаясь вперед, Япония успешно осваивает достижения всего мира, но при этом не отходит от своих традиций.

— Виктор Александрович, все это, конечно, так. А что-нибудь этакое, с изюминкой?

— В Нагое поместили нас в скромной внешне гостинице. Внутри все красиво оформлено, двери в коридор раздвигаются. В комнате пустота. Полы покрыты мягкими татами из камыша. Полумрак. Передо мной стоял низенький стол. Пришлось сесть по-японски. Колени оказались выше стола. На стене самурайские мечи с рукоятками из шкуры акулы, похожей на наждак. Такой меч, как мне сказали, никогда не вырвется из рук и способен рассекать пополам женский волос и стальную проволоку диаметром до четырех миллиметров.

Обслуживали две японки. Достаточно молодые, но в своем деле опытные, из разряда мусумэ. На спине высоко повязан широкий пояс с пышным бантом, сложная прическа. Подали крохотные чашечки с угощениями: рыба жареная с приправой из сои, маленький кусочек утки, присыпанный анисом, овощи с яйцами, кружочки змей, вареные устрицы с хреном, сладчайшее рисовое тесто и в интересной формы кувшине -подогретая рисовая сакэ.

Угощая, мусумэ, чувствую, приглядывались ко мне и каким-то своим женским чутьем определили, какая мне больше понравилась, потому что к концу ужина осталась одна. Сан Саныч, не пей теплую рисовую водку! Она так размягчает душу, а нежное матовое лицо с узкими блестящими глазами так пленительно, что удержать себя уже не было сил.

Еще показали танцы. После того, как мусумэ нажала какую-то кнопку, стенка неожиданно ушла, и в глубине комнаты, оснащенной веерами из красного с подсветкой камыша, в легких набедренных повязках, в танцах показывали свое искусство гейши. Каждый их жест — это богатая символика признаний и откровений.

Мусумэ умеют ставить в такие состояния, когда чувствуешь присутствие женщины, но не твоей. Она рядом, она двигается, изящно падает, дышит на тебя, открывает такие места, что дух захватывает, смеется, и кажется в эти моменты, что эта женщина ожидает только тебя. Ждет, так тебя волнуя, что ты не отдаешь отчета своим действиям. Японки владеют секретами многих способов любви.

Нет, Сан Саныч, не пей подогретую сакэ!

На следующий день мэр пригласил руководителей фирм и стал говорить о своих интересах в дальневосточной торговле. Он отметил, что США заинтересованы в конфликте Советов с Китаем. Переживаемый конфликт с Пекином будет иметь долговременную перспективу, и Советы должны развивать торговые связи с Японией. Япония — надежный партнер.

Большая роль принадлежит породненным городам. Ваши братские предприятия могут торговать лесом, металлом в обмен на технику, электронные приборы. В конце встречи мэр иручил мне подарок фирмы «Сони» и сказал: пусть он напоминает, что японская техника хороша и будет пользоваться спросом.

В одной из бесед как бы случайно было подчеркнуто, что Порт-Артур и КВЖД — это не то, что можно дарить, а вот 4 малых острова Курил желательно бы вернуть.

В конце прошлого века, Сан Саныч, мы отдали японцам острова Курил, чтобы отвадить их от Сахалина. Японцы присвоили Рюкю, где одна Окинава сегодня — прекрасная база. Уже после войны, сравнительно недавно, мы вернули два небольших острова. Японцы их тут же отдали американцам, которые организовали базы слежения. Наступает момент, когда японцы чувствуют себя второй страной в капиталистическом мире и не прочь бы пересмотреть итоги второй мировой войны. Что мы остаемся противниками, это мы с японцами понимаем. Но торговать нам можно, преследуя взаимную выгоду. .’)ту линию, Сан Саныч, давай и будем проводить. Надо расшевелить Сомова, у него солидное лесоуправленйе, у вашего комплекса возможности торговли лесом огромны, а у предприятия крылатого металла есть и металлолом, и лес. В ответ тоже есть, что получить. В конце года в Хабаровске будет ярмарка японских товаров, надо готовить туда своих представителей, пусть думают, что купить и на какую сумму. Японцы считают, что чем больше, тем лучше..

 

XIII.

 

ЗАКОНЧИЛАСЬ IX пятилетка. Баннов искал пути, чтобы показать успехи промышленных коллективов, поддержать этим и ту записку, которую он направил в Центральный Комитет.

Изучив материалы, он остановил свой выбор на двух предприятиях, которые ему подсказал Тарасов. Прежде всего -ГЭС, которая за годы своей работы полностью окупила те затраты, которые были в нее вложены в ходе строительства. Вместо проектных 22 миллиардов квт-часов достигли выработки небывало рекордной — 29 млрд. квт-часов.

Лесопромышленный комплекс освоил оба потока производства целлюлозы, и хотя недочетов там еще много и не поддающийся обкатке генеральный, но можно показать выпуск кордной целлюлозы, которая так нужна стране.

Договорились на бюро подготовить записку в ЦК и тексты приветствий от имени Генерального коллективам этих предприятий.

Посоветовавшись с одним из секретарей ЦК, Баннов решил действовать. Понимая, что за приветствиями может быть награждение передовиков производства, дал задание готовить документы, согласно нормам, на 98 человек на комплексе и на 12 человек на ГЭС. Включив в число награжденных Тарасова и Саврицкого и предоставив им возможность рассмотреть в первом варианте списки и наградные листы представляемых к награждению работников этих двух предприятий, поручил работнику наградного отдела подготовить на Баннова документы для включения в число награжденных. Какую награду — в документах пока не указывать. Это решится потом, в ЦК будет проставлено.

Разговаривая же с секретарем ЦК, Баннов просил переговорить с Генеральным о нем, что за прошедшее время он сделал большой вклад в развитие промышленности области, имеет четыре ордена Ленина и заслуживает присвоения звания Героя. И на это он получил «добро», так как секретарь знал о некоторых особых отношениях Генерального с Банновьм.

Выполнив всю подготовительную работу, рассмотрев представленные материалы, Баннов вылетел к Тарасову, чтобы на месте еще раз убедиться в правильности своего выбора и посмотреть подготовку торжественных мероприятий на случай, если приветствия Генерального будут даны в печати.

Находясь у Тарасова, из особняка он попросил обеспечить ему связь по ВЧ с кремлевским коммутатором и вышел на секретаря ЦК, рассказал ему об обстановке в этих коллективах, трудовом подъеме, подготовке новых высоких обязательств, подчеркнул, что было бы неплохо, если б к этому времени прошло приветствие. Он сам сейчас убедился, что коллективы заслуживают высокой оценки Генерального.

Секретарь ЦК подчеркнул, что он докладывал Генеральному, и тот оставил документы у себя. Попросил подождать, пока он попытается по прямому переговорить с Генеральным.

Через некоторое время секретарь сказал Баннову:

— Ваши предложения приняты, завтра будет сообщение в «Правде». Готовьте митинги и присылайте новые социалистические обязательства и рапорты в ответ на приветствие Генерального. В отношении Вас лично — завтра позвоните, в течение дня попытаюсь поговорить с Генеральным.

Прозвучал отбой. Баннов еще долго держал трубку телефонного аппарата, затем прошептал:

— Прошло. Мое предложение прошло.

Позвонил Тарасову:

— Виктор Александрович! Готовь дырку в костюме и давай завтра с утра организовывать митинги на лесопромышленном комплексе, там ты отвечаешь, а здесь я поручу Саврицкому. Детали завтра обговорим.

Позвонил Саврицкому:

— Алексей Илларионович, сверли дырку в пиджаке! Наши предложения прошли. Завтра будет приветствие в «Правде». За тобой митинг на ГЭС. Готовьте обязательства и рапорт. Чтоб прозвучало. Учти, я переговорю с ЦК, чтобы ответы дали в «Правде», поэтому надо хорошо поработать.

— С чем вас поздравить, Николай Васильевич?

— Пока не решено. Подождем сообщения.

Значительная группа передовиков производства, инженерно-технических работников, сотрудников партийного аппарата была отмечена правительственными наградами по Указу, который вышел вскоре.

Получил очередную награду и Баннов — орден Ленина, пятый по счету. Он долго размышлял, почему же опять не прошло его представление на Героя. Неужели сыграла роль та записка, что он отправил в ЦК? Вроде, все было предусмотрено, оговорено — и вот опять….

 

XIV.

 

ИНОГДА нам кажется, что все мы накрепко включены в общественные, производственные и другие отношения, все дружно совершаем из года в год поступательное движение вперед. Однако случается и так, что в нашу укатанную дорогу вдруг устремляется сторонний человек, пытаясь внести свое суждение, свою точку зрения. Он приносит с собой беспокойство, свои претензии к нам, и мы невольно соприкасаемся с иными представлениями и мнениями о том, что имеет к нам сегодня прямое отношение.

Таким для Сомова явился на первых порах Закопырин. Анатолий Николаевич также рассчитывал занять кресло, которое оказалось предназначено Сомову. Судьбе бьшо угодно несколько лет вычеркнуть из жизни Закопырина. А случилось это так.

Будучи начальником управления строительства горнообогатительного комбината, он вступил в интимные отношения с несовершеннолетней. Дело приняло серьезный оборот. Готовился судебный процесс. С помощью исполкома Закопырин получает разрешение и вступает с ней в брак. В течение месяца решает все вопросы с судом. Дело закрывается. При содействии секретаря горкома Сафронова восстанавливается в партии. За определенную сумму расторгает «законный» брак и переезжает в другой город, где назначается начальником управления строительства лесопромышленного комплекса.

Сомов и Тарасов, принимая и назначая на такую солидную должность, знали о проделках молодого начальника, но были ошеломлены его напором, и главное — неплохой организаторской работой и пониманием общественных нужд.

Начиная работу на новом месте, Закопырин, как опытный авантюрист, нашел типовой проект спортзала, переделал титульный лист, как будто бы этот проект сделал он, поставил печати группы рабочего проектирования, проектной организации, подчиненной Сомову, снял копию и этот «свой» проект подарил Тарасову. И не просто подарил, а, рассуждая с ним о социальных нуждах города, глядя в окно из кабинета первого секретаря, сказал:

— Виктор Александрович, я на свой риск начну строить спортзал напротив горкома, но прошу, поддержи меня у Сомова, чтобы не мешал, и нажми на моего заказчика — лесопромышленный комплекс, чтобы на будущий год строчка была в титульном списке строительства объекта.

Виктор Александрович принял сделку и еще долго Закопырина ставил в пример другим руководителям города как умного, инициативного, думающего руководителя.

Таким же образом была выстроена горнолыжная трасса, а затем, по инициативе с Тарасовым, — санная трасса, которая быстро стала известна в стране. Здесь Закопырин проявил щедрость. Он договорился с журналистом газеты «Советский спорт», и на первой странице появилась солидная статья, каков Тарасов спортсмен и как он болеет за спорт, раскрыта его роль в становлении и развитии массового спорта, показано, как он сам активно занимается спортом, внедряет его в жизнь трудовых коллективов.

С тех пор Закопырин установил самые теплые, дружеские отношения с Тарасовым, раз в недельку они вместе ездили в бассейн «Чайка» и финскую баньку, чтобы попариться, пивка и коньячку попить и вновь бодренькими быть на целую неделю вперед.

Казалось бы, все нормально, но червячок сомнения есть. Чтобы досконально узнать Тарасова в семье, Закопырин установил контакт с Гиляровским. Подарив ему ружье, он попросил информировать о представляющих для него интерес разговорах Тарасова в кругу семьи. Таким образом, Закопырин полагал, что он сможет дирижировать событиями.

Однажды Гиляровский сообщил ему, что слышал разговор Сомова и Тарасова о том, что не исключено, что Сомов может быть назначен заместителем министра, и тот просил Тарасова не препятствовать, при случае поддержать в обкоме и других инстанциях. На вопрос Тарасова, кто же может возглавить коллектив строителей, были названы фамилии Лу-ценко, Холоднова, Морозова.

Закопырин не ожидал. Казалось, он нашел подходы к Сомову и Тарасову и полагал, что его кандидатура должна быть первой. Видимо, думал Анатолий Николаевич, время еще не стерло былого. Что же делать?

Не находя выхода, Закопырин пишет анонимное письмо секретарю ЦК, где убедительно обосновывает, что Сомова еще рано рекомендовать заместителем министра. Через различные канцелярии письмо это попало на стол Тарасова.

Виктор Александрович настойчиво пытался решить два вопроса: первое — кто автор, второе — как сугубо конфиденциальный разговор его с Сомовым стал известен автору анонимки. Ведь даже в горкоме он ни с кем не вел этого разговора.

Считая практически невозможным установить автора, Тарасов, тем не менее, случайно и быстро обнаружил его. Может, и не столько случайно, сколько быстро. Среди своего окружения Тарасов нашел специалиста по почеркам, и тот моментально определил ему автора. Им оказался Закопырин.

Теперь настало время думать Тарасову. Что делать? Выводить на чистую воду Закопырина? Что это даст? Он и в разговоре подтвердит свою точку зрения и предложит себя. Это он вполне может сделать. Нахальства хватит. А чем отвечать? Отказать нельзя: крепки узелки отношений. Надо посоветоваться с Сомовым.

Кто же мог сообщить Закопырину? Здесь Виктор Александрович пока был бессилен. Не мог он представить, что источник у него в доме.

Пригласив Сомова, Тарасов показал ему письмо-анонимку. Сомов медленно прочитал и побагровел:

— Как это понимать? Ведь разговор мы вели наедине, и только с тобой. Неужели в этой бочке ничего не держится? Кто этот писака? Найди, и я разделаюсь с ним.

— Подожди, Александр Николаевич, не кипятись. Первые эмоции — всегда эмоции. Надо разумно подойти. Факт тот, что утечка произошла. Где — пока сам не знаю. В горкоме — нет. Дома я учиню допрос. Возможно, там мог сказать безотчетно.

Автор наш близкий — Закопырин Анатолий Николаевич. Видимо, в наших расчетах мы его где-то упустили и недооценили. Теперь-то что делать? Есть три пути: задвигать вниз, перемещать или выдвигать наверх. Какой из них удобен и безопасен? Прежде всего, задвигать вниз нет достаточных оснований, да и он не глупый, сразу поймет. Выдвигать наверх опасно, к тому же рановато. Давняя история всплывет, и нам не открутиться за такое выдвижение. Остается одно — переместить по горизонтали, но на самостоятельную работу, ну, а если и наверх, то в пределах министерства. Я думаю, если это хорошо обставить, можно рискнуть. Но он должен оценить эту услугу.

— Мудрый ты, Виктор Александрович. Что ж, ничего другого не остается. Лечу в Москву, зондирую почву по выдвижению или перемещению. Заодно и проверю, как сработают те пружины, которые заведены мною в министерстве.

— Что-то, Сомов, быстро ты сработался с руководством министерства. Как это тебе удалось?

— Это мой вопрос. Все мы люди. Если ты людей понимаешь, то и они тебя также поймут.

— Туманно говоришь, Александр Николаевич, да бог с тобой. Каждый в своей работе имеет какие-то секреты..

 

XV.

 

НОРМАЛЬНЫЕ отношения между людьми так же необходимы для успеха дела, как масло для движущегося механизма. Только смазка позволяет работать без скрипа. Эта истина, казалось бы, понятна всем. «Партийная смазка» необходима в первую очередь. Этого не понимал секретарь парткома Дурляков. Правильно то, что он видел ложный, ошибочный стиль директора, но этот стиль он пытался поломать ошибочными методами или, вернее, подчинить своему ошибочному стилю.

…Дурляков некоторое время просматривал документы, давая возможность членам бюро сесть, перевести дух. Потом оглядел присутствующих — все ли в сборе, и объявил вопрос повестки дня.

— Товарищи, ставлю вопрос повестки дня. Персональное дело директора завода Ардаева.

— Позволь, Анатолий Иванович, такого вопроса в повестке дня нет, — сказал с возмущением Михаил Павлович. – Прежде всего: какие обвинения и что это за подпольщина?

— Члены парткома посовещались и выносят этот вопрос. А обвинения следующие. Будет ли директор выполнять указания парткома, принимать и решать кадровые дела только через партком, важные хозяйственные вопросы решать только через партком?

— Анатолий Иванович, ты сегодня хватил через край. Во-первых, я тоже член парткома и такого вопроса я не обсуждал. А потом, я член бюро горкома, наконец, а вы меня здесь, как мальчишку, пытаетесь носом макать. Это не дело.

Увидев, как смотрят на него члены парткома, люди, с которыми он столько лет уже вместе работает, Михаил Павлович смутился. Странно смотрят, необычно, отчужденно. Почему? Чем вызвано это рассмотрение? Что сказать? Нужен ли отчет, оправдания, или сказать все, что думаешь о каждом здесь сидящем? Нет, наверное, надо сдержать эмоции. Это еще не все. Впереди горком, обком. Там надо искать поддержку.

Без вступлений и оговорок он стал докладывать свою точку зрения на принятие производственных решений, остановился на том, что партком мало помогает в наведении на заводе исполнительской дисциплины, после окончания рабочего дня ни одного руководителя, ИТР не найдешь на заводе. Разве это порядок? Вопрос о принятии экономических решений связан с тем, что, видимо, члены парткома считают, что пек марки В в условиях советской технологии не приемлем и что надо было проверить хотя бы на одном корпусе. Возможно, это и так. Но у нас есть заключения институтов, а потом ведь не все корпуса работают плохо. Корпуса первого, частично второго цехов работают нормально, дают металл высших и высоких сортов, и директор не видел причин для паники,

— Но и оптимизма нет, — подал реплику Дурляков.

— Я авторитетно заявляю, что надо внимательно разобраться, в чем причина. В основном, это корпуса 17, 18,19 электролизного цеха N 3. Сейчас мы с вами заменили начальника цеха, полагаю, дело пойдет лучше. А с этими корпусами надо комиссионно разобраться.

— Михаил Павлович, ты налима за корягу не заводи, говори по существу, — поддел Дурляков.

— Товарищи, вы почему так со мной говорите? Кто дал вам право? Я ведь еще директор!- взорвался Ардаев.

Явное нежелание членов парткома слушать его объяснения взволновало его. Да и сам Михаил Павлович понял, что говорит он неубедительно, словно оправдываясь, чего раньше с ним не было.

Забилось сердце, кровь застучала в висках, сильно закружилась голова. На какой-то миг длинный стол и люди как бы наклонились вниз, словно сидя на эскалаторе. Ардаев умолк на полуслове.

— У вас все?- спросил Дурляков.

Кто-то заметил состояние Ардаева, налил и подал ему стакан воды. Ардаев сел, взял стакан, отпил осторожно и опустил голову.

Дурляков встал, вся его фигура приобрела официальную сухость.

— Товарищ Ардаев! Партком решает, кого, когда и о чем слушать. Вами на заводе уже столько сделано, что пора парткому вмешаться.

— Хочу заметить, — сказал со своего места Михаил Павлович,- ни Дурляков, ни Ардаев — еще не партком.

Дурлякову стало не по себе. Вчера вечером он поссорился с женой Валентиной, та случайно просмотрела его тезисы выступления на парткоме, назвала его подонком, заявив: «И это моя судьба — жить с таким человеком. Сколько же в тебе яда и тщеславия!»

Утром Дурляков смягчил свои тезисы и сделал второй вариант, где делался вывод: объявить директору строгача и направить документы в горком партии. Однако, увидев отношение членов парткома, тот накал, какой получился после четырех часов обсуждения, Дурляков принял позу обвинителя, опьянел от власти, которую вдруг почувствовал. Он вернулся к прежним тезисам и, захлебываясь, пытался выложить все, что накипело за время его работы с директором завода, все мелкие и крупные обиды. Конца речи Михаил Павлович почти не слышал. У него опять закружилась голова, и он боролся с искушением встать и уйти. Но и в таком положении он понимал, что это будет воспринято как вызов членам парткома. Вместе с тем своим особым чутьем Михаил Павлович понял, что, высказывая мелкие ссоры и обиды, Дурляков помогает ему. Надо быть внимательным — это пригодится в горкоме и выше. Члены парткома тоже должны сделать вывод, что если человек, когда решается судьба такого крупного руководителя, ставит ему в вину то, что в определенное время было бы его заслугой, тогда — прости, товарищ, какой же ты гражданин, когда ищешь повод расправиться со своим противником, утопить его, чтобы выдвинуться самому.

Михаил Павлович посмотрел на Дурлякова. Глаза их встретились. На ярость в глазах Дурлякова глаза Ардаева отвечали усталостью и грустью. Можно было понять, что разговор идет не о нем и он с нетерпением ждет, когда же все это кончится.

Однако Дурляков далеко зашел. Не согласовывая с горкомом и обкомом, он предлагает снять директора и поставить вопрос об утверждении нового на следующем заседании парткома.

Еще два часа длилось обсуждение, и в конце концов члены парткома приняли решение подготовить записку в министерство, в горком и обком с предложением рассмотреть целесообразность использования Ардаева в качестве директора на данном заводе.

Это уже было легче. Можно было передохнуть и подготовиться к обсуждению в вышестоящих инстанциях..

 

XVI.

 

ТАРАСОВ понимал: чтобы выгодно отличаться от других секретарей городских партийных комитетов, нужен какой-то стержневой вопрос, через призму которого можно было бы рассматривать экономику предприятий и обеспечивать ее опережающее развитие. И он чутьем, приобретенным с опытом, понял, что начинается серьезная волна борьбы за дисциплину труда во всех ее проявлениях. Поэтому Тарасов собрал аппарат горкома и дал задание подготовить очередной пленум по вопросу укрепления трудовой дисциплины, раздал всем точные задания — промышленному отделу, организационникам, идеологам — по подготовке материалов к докладу и организации самого пленума.

— Надо наглядно показать, — призвал он своих работников,- потери от прогулов, внутрисменные, целодневные простои и другие цифры, увязать их с ростом производительности труда города в целом и каждого предприятия в отдельности.

Некоторые из работников посчитали инициативу Тарасова «комсомольской выдумкой» и не особо придали этому внимание. Донесли Тарасову о замечаниях на сей счет секретаря по промышленности Коршунова Виталия Семеновича, мэра города Николая Перевалова, секретаря Порожского райкома Саврицкого.

Тарасов и раньше чувствовал излишнюю самостоятельность этих членов бюро горкома, а сейчас решил, что настало время освободиться от них и поставить людей, которые могли бы беспрекословно выполнять его волю, а не лезть со своим мнением.

Начались выяснения отношений, замечания, выводы о том, что эти работники не выполняют возложенных на них задач.

Виталий Семенович Коршунов после первых таких бесед, будучи инженером-строителем, опытным организатором, специалистом по проведению различных штабов по строительству промышленных и гражданских объектов, сразу же поехал к Сомову и договорился, что тот берет его начальником управления строительства города, а затем написал просьбу в обком отпустить его на хозяйственную работу. Просьба его была удовлетворена. На вопрос друзей, почему он уходит из горкома, Виталий Семенович говорил:

— Мне не нужно дважды намекать, что я кое-кому не угоден.

Следующим оказался мэр города, которому было сказано, что он и его аппарат не приняли надлежащих мер по выполнению постановления правительства о развитии города, его социальных, бытовых, культурных объектов, хотя Николай Перевалов сам много сил потратил, чтобы вышло постановление правительства о развитии города, сумел добиться финансирования наиболее важных объектов. Однако Тарасов положительную сторону приписал себе, а невыполнение – Перевалову, которого облисполком не счел нужным взять под свою защиту. И Тарасов, пользуясь крепкими связями с Банновым, решил судьбу Перевалова, который вынужден был пойти к Сомову заместителем главного инженера по проектным и сметным делам.

С Саврицким у Тарасова вышла осечка. Алексей Илларионович одним из первых почувствовал холодок в отношениях к нему Тарасова, поехал в обком, встретился с Банновым и повел разговор напрямик.

— Я, Николай Васильевич, в числе первых 150 коммунистов был направлен обкомом на строительство нового города и его объектов. Столько вложил сил и труда, почти двадцать лет секретарь Порожского райкома партии, и хотя мне 60, прошу дать мне нормально работать, чтобы не было наскоков молодого секретаря горкома.

Баннов не был подготовлен к такому разговору, лично у него не было претензий к Саврицкому, и он убедил его работать и не думать о том, что его могут бесславно убрать. Из обкома Саврицкий поехал сразу же в горком к Тарасову и заявил, чтобы тот прекратил необоснованно придираться к его работе. Он в городе с первого колышка, и не надо ссориться, так как более половины актива — порожцы, и они дадут тогда отпор на очередной конференции.

Тарасов сделал попытку доказать некоторые его промахи, однако Саврицкий оказался подготовленнее. Попытки склонить на свою сторону Баннова успеха не имели. Проиграв тактически, Тарасов вынужден был уступить и больше сколь-либо основательных претензий к Алексею Илларионовичу не имел.

На одном из семейных обедов Гиляровский узнал о переходе Перевалова к Сомову и освобождении должности мэра города. Здесь он вспомнил, что давно уже у него интересовался местом на общественном поприще начальник управления строительства Грабарь, принявший дела после Сомова. Гиляровский встретился с Грабарем и рассказал ему о вакансии, посоветовал проявить личную активность, а если его спросят, то он, Гиляровский, посоветует Виктору Александровичу рассмотреть его кандидатуру на пост мэра города.

Грабарь, не найдя подходящего и веского протеже, сам пришел к Тарасову и предложил свои услуги на посту мэра. Виктора Александровича это удивило, но он уже понял, что в этом городе можно ожидать всего, что угодно. Однако, поговорив со своими заместителями и получив «семейное» одобрение, он вышел с кандидатурой Грабаря в обком. Но здесь возникли непредвиденные осложнения. Закончилось время работы секретарем парткома советских специалистов в Монголии Горбачева, и Баннов, согласовав эту кандидатуру с исполкомом, решил направить его мэром к Тарасову. Попытки изменить что-либо ни к чему не привели. Пришлось соглашаться и на очередной сессии утверждать нового председателя..

 

XVII.

 

СОМОВ быстро понял Тарасова по вопросам торговли через Далинторг. В этом же году он выступил в качестве партнера группы предприятий области и подписал договор в Далинторге на поставку леса в Японию. Осенью отправил своего представителя и на первый случай заказал счетную технику, сейфы и мебельные гарнитуры. Видавшие виды представители Далинторга удивились аппетитам строительного управления, но те заверили и дали обязательства, что до конца года они сведут баланс к положительному сальдо. И действительно, Сомов сдержал свое слово и в ноябре поставил весь лес под свои заказы, направив 8 вагонов сверх плана под будущие заказы. Среди предприятий, участвующих в прибрежной торговле, Сомов вышел в лидеры и установил прочные связи с Далинторгом.

Николаев успешно провернул все операции с Далинторгом и решил поделиться своими соображениями на будущее. Встретившись с Сомовым, он рассказал: чтобы успешно торговать с японцами в рамках прибрежной торговли, надо, чтобы товарооборот с нашей стороны был не менее миллиона рублей. Такие предприятия в Далинторге ценятся, да и японцы охотно идут на развитие связей, вплоть до отгрузки своей продукции в кредит под будущие поставки.

— Все это хорошо, Константин Иванович. Но я вот что смотрю. Будем мы получать продукцию, ее надо отдавать в производство, но есть маленький вопрос: нам, чтобы успешно существовать с материалами, фондами, нужна везде поддержка. Цветочки нам не подойдут, мы — фирма, и сувениры должны быть чувствительны. Они должны открывать нам все двери.

— Александр Николаевич, но ведь это пахнет не совсем хорошим делом.

— Конечно. А сколько ты счетных машинок подарил?

— Не подарил, а как бы сдал в аренду, у меня и расписки есть.

— Расписки для успокоения. Но сколько?

— 18 штук.

— Вот 18, да по 157 рублей, а есть и дороже. Ведь не будешь их потом отбирать в райкоме, исполкоме, горкоме. Все это у разных подотчетных лиц, об этом знает широкий круг. Одни разговоры. Ты это вот что, Константин Иванович: оформи актом приема человека на один склад, посади преданного тебе работника, и все товары нам нужно для этих целей оформлять на этот склад. Сколько в год мы с тобой можем списать?

— До восьми миллионов рублей.

— Вот видишь, материалов до 8 млн. рублей. Там разбили, там поломали… При транспортировке всякое бывает. И какая-то сотня тысяч в восьми миллионах — мизер. Стоит ли об этом говорить? Давай, Константин Иванович, действуй, а мне надо к Тарасову съездить да в Москву собираться.

Встретившись с Тарасовым, Сомов получил еще один вопрос, который требовал разрешения. Грабарь, который рвался на общественную работу, на исполком не проходит, т.к. обком направляет другую кандидатуру. Нужно, чтобы он не мешал, а мешать он будет. Поработав с Сомовым, Грабарь хорошо узнал его замашки, авантюризм, способность залезть в государственный карман, он и сам частично перехватил его опыт. Потому-то и они договорились с Тарасовым поставить на город своего человека. Что ж, придется в Москве решать еще и с Грабарем.

Сомов сумел организовать дело так, что министр сам его пригласил. При встрече задал ему вопрос:

— Какие у тебя отношения с Председателем Совета Министров?

— Самые деловые.

— А больше?

— Больше я бы хотел у вас спросить.

— Непонятно мне, но он предлагает посмотреть тебя на заместителя моего. Я должен этот вопрос в ближайшее время решить и доложить. Но я должен знать, каким образом он знает тебя.

— Я не представляю, но думаю, что, видимо, у него осталось впечатление о нашей встрече. А дело было так: горком поручил мне и мэру города решить вопрос о подготовке постановления правительства по развитию города на пятилетку. Ходили мы по министерствам и нигде не могли решить вопрос по финансированию строительства города. Тогда записались как депутаты на прием к Председателю Совета Министров, и на удивление, прием состоялся. После этого постановлению о развитии города была дана зеленая улица.

Сомов не сказал министру, что к концу разговора он остался с Председателем Совмина один на один и преподнес тому фотоальбом со своими комментариями. Встреча продолжалась еще 40 минут, и это случилось впервые за много лет, когда был нарушен строгий регламент приема.

Вот и сейчас министр пригласил своих заместителей и дал задание помочь Сомову во всех его вопросах, касающихся строительства в Восточной и Западной Сибири.

Сомов ‘решил свои вопросы, но пришлось дать согласие направить людей на строительство олимпийской деревни на условиях, которые ему не подходили, т.е. отправить молодых, опытных строителей до 30 лет с расчетом, что они останутся после жить в Москве. Также дал согласие на строительство 18 тыс. кв. м жилья на Курской атомной станции. Вместе с тем было решено, что Грабарь будет направлен начальником управления строительства в Якутию, а Закопырин — начальником управления строительства в Норильск.

Вернувшись из Москвы, Сомов пригласил к себе Грабаря и Закопырина и сказал, что Москве предложили поделиться опытными специалистами на самостоятельную работу.

— Считаю, что вы выросли. Есть возможность Грабарю поехать в Якутию, а Закопырину в Норильск. Такие же крупные управления, появится самостоятельность, думаю, что вы сумеете показать там свои способности.

Оба выразили удовлетворение, т.к. они поднимались до одного уровня с Сомовым. Пусть строительные управления там и поменьше, но такая же самостоятельность, и пока им по 30 с небольшим, надо дерзать, ловить птицу счастья..

 

XVIII.

 

ГИЛЯРОВСКИЙ нашел подход к Тарасову через жену. Стал вхож в семью. Успешно организовывал их отдых, рыбалку, охоту, застолье. Если чем и мог удивить Виктора Александровича, так это сигами и лещами, а его половину — цветами и небольшими презентами. Умел, как заправский охотник или рыбак, рассказывать разные истории, уж на что Виктор Александрович твердый мужик, но и тот не мог устоять, смеялся, как мальчишка. Гиляровский как-то незаметно и быстро оттеснил Верещака от Тарасова, и тому пришлось-таки встать «на торец» и отчитаться за капитальный ремонт в городе. Правда, дела крупные он поправил, объекты «с бородой» сдал и отделался, надо сказать, легко, но с тех пор уже не козырял своей близкой связью с Тарасовым.

На вопрос Гиляровского, в чем же секрет его влияния, тот отвечал:

— В большие люди мне выбиться трудно. Время ушло, и потому я решил не выбиваться. Зачем? Вначале меня не понимали, а теперь уважают, так как знают мое влияние. Именем Тарасова можно делать большие дела, о чем он и подозревать не будет. Моя метода проста. Допустим, кому-то Виктор Александрович думает предложить вакантное место. Я встречаюсь с ним и выясняю. Если вижу, что он не прочь занять такое место, я делаю намек, что горком будет рассматривать его кандидатуру. Остальное все просто. Он считает, что мне обязан. Обоим приятно. А главное, он уже убеждает других в моей значимости и полезности.

Так вскоре номенклатурное окружение поверило во всемогущество Гиляровского, как в свое время Хлестакова гоголевский городничий считал важной птицей.

А с другой стороны, Гиляровский рассказывал в кругу семьи Тарасова городские новости, отношение некоторых людей к мероприятиям, проводимым Тарасовым, их высказывания, проявлял политическую бдительность.

Никогда не теряя деловитости, восторженно болтливый, сыпавший новостями и анекдотами, вечно делающий вид, что занят важными делами и выполняет важные поручения Виктора Александровича, он в то же время испытывал особую слабость к организации небольших торжеств «по поручению» Виктора Александровича, конечно, не за свой счет, а за счет собиравшихся, умея и себе прибрать толику из собранного. А как же, труды благодатные должны оплачиваться.

Гиляровский стал как бы нештатным референтом, бесплатным доносителем и советником с большими, неограниченными полномочиями, зависевшими от его эрудиции, размаха аферы и лица, к кому они относились.

В жизни нет отдельного человека. Есть кадры, а значит, должна осуществляться кадровая политика. И есть прилипалы-аферисты, которые пытаются влиять, решать кадровые вопросы со стороны.

Бывало частенько:

— Виктор Александрович, не помешаю?

— Заходи. Что-то скучновато стало, и супруга надеется на ваш визит. Когда поедем на рыбалку? Какие новости?

— Новости! Виктор Александрович, никакого спокойствия. Что творится на комплексе! Кузьма всех загонял, стремится план дать любой ценой. Чую, нарушает он финансовую дисциплину, злоупотребляет своим положением. Ни с кем не считается.

— Это с тобой, что ли?

— Мне-то что, от исполкома отбился, от тебя тоже отобьется.

— В этом ты прав, Гиля. Ничего, поставим мы его на место. Сейчас я дам своим задание поглубже копнуть комплекс, вскрыть злоупотребления и поддать Назминову. Поддать, но не снять. Знаю, этот мужик себе в карман не положит. Старается, но что-то у него не получается с оборудованием. Надо мне разобраться.

У Гиляровского не было особых причин давать негативную информацию о Назминове, но Кузьма Никодимович как-то его не замечал, а это уже нервировало Гиляровского, и потому он тоже подключился к поиску недостатков на комплексе и лично у Назминова.

Немало недостатков выявила комиссия обкома, которой в свое время Назминов не уделял должного внимания, а стремился сам, не считаясь с личным временем, на ходу вытянуть комплекс и действительно порой шел на нарушения инструкций, считая их устаревшими..

 

XIX.

 

АНАТОЛИЙ Дерунец возглавлял отделение дороги. К приезду секретаря обкома Баннова он приготовился основательно. Предстояло выехать к трассе БАМ, оттуда вертолетом по западному участку и обратно.

Дерунец решил, что настало его время и он попытается завести разговор о том, что за всю работу, проделанную им, связанную с реконструкцией отделения, обеспечением бамовских перевозок, он должен бы получить орден Ленина.

Для этого он так тщательно готовил эту поездку. По последнему слову отделал матриссу, подготовил персональный вагон, предназначенный для таких деловых поездок, высокой квалификации повара-кондитера приятной наружности, холодильничек, заполненный всем необходимым для деловых и неделовых «чаепитий». Анатолий Николаевич понимал, что ответственность была велика. Достаточно одного неловкого слова — и вся дальнейшая карьера была бы уже не карьерой. Однако Анатолий Николаевич считал себя достаточно прозорливым, да и потом он достаточно узнал Баннова, его желания угадывал быстро, а поэтому надеялся, что опасаться ему нечего.

Жизнь Анатолий Дерунец прожил сложную. Не случайно попал он в Сибирь десятником на лесозаготовках. Потом как специалист принял участие в строительстве железной дороги Тайшет — Лена, а затем стал заниматься эксплуатацией железной дороги. Знал он подходы к лицам, которые осели здесь после расформирования «Озерлага», умело устанавливал связи, при очередном продвижении их оставлял и завязывал новые. Обладая природной сметкой, умением предопределять желания руководящих лиц, исполнять их и толково преподнести, чтобы не чувствовалось голого подхалимажа, он быстро вырос до начальника отделения дороги, получил несколько правительственных наград.

Женился для биографии. Взял участницу Отечественной войны, неоднократно награжденную и по праву оказавшуюся в первых рядах заслуженных ветеранов. Этим он пытался показать, что не по своей воле оказался в Сибири на лесозаготовках, и везде говорил вначале, что они с женой ветераны войны. Однако став начальником отделения дороги, расстался с ней, женившись на молодой женщине, перспективном враче, но и после этого, когда речь заходила в официальной и неофициальной обстановке, Дерунец не стеснялся и рассказывал, как его бывшая жена забрасывалась в тыл к немцам и он переживал так, что до сих пор вспоминает об этом с содроганием. Его не смущало, что даты вступления в брак и войны не совпадали, ведь он женился уже после войны. Не смущало и то, что он фактически бросил старую женщину, ветерана войны, которая отдала ему всю молодость и, как могла, тащила его по жизни.

Теперь он шел дальше. Чтобы как-то выделиться, влиять или, вернее, быть влиятельным и нужным, он построил в Анапе пансионат на 100 мест, распределением путевок туда для нужных людей занимался сам. Те, кого он облагодетельствовал за счет железной дороги, конечно, говорили, что Дерунец — уважаемый человек, толковый руководитель, выдвигали его в президиум, давали слово. Анатолий Николаевич, даже если его и не приглашали, все равно добивался того, чтобы присутствовать на областных активах. А присутствуя, всегда находил место и время для хотя бы коротких бесед с секретарями обкома, работниками областных партийных, советских, профсоюзных органов. Дерунец полагал, что нужно быть всегда на виду, чтобы тебя видело областное начальство и при случае в отношении тебя всегда можно было бы замолвить словечко.

Хотя по территориальности Дерунец относился к сельскому райкому, но зная, что «погоду» здесь делают горожане Сомов и Тарасов, он всегда находил время, чтобы встретиться с ними, договориться на рюмочку коньяка. Если же в городе появлялись руководители министерств, ведомств, работники центрального аппарата, Дерунец находил время приехать в город, несмотря на то, что отделение железной дороги располагалось на значительном расстоянии, встретиться, показать себя. И если кто-либо представлял его как начальника отделения железной дороги, то здесь он проявлял все свое искусство, чтобы завладеть вниманием приехавшего лица, порой его трудно было «оттащить» от приехавшего. Зная это и для того, чтобы отвлечь собеседника на что-либо другое, Тарасов и «выпускал» Дерунца, а сам тем временем выкраивал время и обдумывал ответ или ситуацию.

Для нужных в городе и районе людей Анатолий Николаевич держал на берегу водохранилища дом рыбака, где имелись биллиард и все остальное, чтобы с чувством, толком и расстановкой провести время, отдохнуть, побеседовать. Бывал здесь и Баннов.

Сейчас же Анатолий Николаевич встретил Баннова в аэропорту и привез на станцию, где «под парами» стоял локомотив с вагоном и матрисса на случай, если где-то по дороге придется отклониться на подъездные пути или поехать по участку БАМа, уже проложенному строителями.

Дерунец постарался сделать так, чтобы Бондарев и другие руководители западного участка БАМа встретились с Банновьм в Усть-Куте, а здесь он бы один со своим обслуживающим персоналом сопровождал секретаря обкома, дабы решить все свои проблемы. На этот раз Дерунец не взял своего боевого заместителя Гаспаряна, который еще и специализировался на приготовлении отменных шашлыков. Этот дуэт мог успешно справиться с угощением шашлыками сотни гурманов, для чего у них имелись все необходимые инструменты, к этому таинству они никого не допускали. В отделении слышали об их хобби, но никто не мог похвастаться тем, что видел, как они готовили шашлыки, или участвовал в этом.

Сейчас Дерунец решил обойтись кулинарными и другими преимуществами своего личного шеф-повара, которая старалась в таких условиях приготовить блюда домашней кухни, создать уют и комфорт. Анатолий взял на себя миссию обеспечить ликеро-водочными изделиями. Еще до этой поездки он заехал на винно-водочный завод, взял у друга Гаспаряна бочоночек отборного, выдержанного армянского коньяка и сейчас, поскольку предстояло почти суточное путешествие в командирском вагоне, угощал Баннова.

— Знаешь, Николай Васильевич, при мне никогда еще гости не были обижены. Все любят вкусно поесть, попить таких вин, какие и не снились. Вот я и стараюсь, чтобы наши гости долго помнили нас, дорожников.

— В этом ты преуспел, Анатолий Николаевич.

— И не только в этом. Я столько сделал для железной дороги, ее развития, автоматизации, электрической централизации, что мне надо бы и орден Ленина. Честное слово, Николай Васильевич, он бы меня устроил.

— Наверное, за этим дело не станет. Не много осталось нам закончить на западном участке БАМа, я думаю, мы не должны забыть и эксплуатационников. А как знать, сколько западного участка ты примешь в эксплуатацию, может, и весь. Как знать.

— А сейчас, под окончание пятилетки, нельзя ли отдельно представить отделение железной дороги?

— Анатолий Николаевич, железнодорожников сейчас бьют. Вы за последние годы тормозите перевозки. Восточно-Сибирская железная дорога сейчас не может похвастаться ничем, чтобы резко повысить количество перевозимых грузов. Тем более у вас сейчас отстало путевое хозяйство, медленно идет смена рельсов на более мощные, а это — снижение скоростей перевозок. Отстаете вы в тонно-километрах перевозок и по времени, и на один состав. Так что, Анатолий Николаевич, здесь никак не обоснуешь, чтобы выйти с ходатайством о награждении вашего отделения. А с БАМом, хотя это еще 4-5 лет ждать, но будем рассчитывать и на вас, эксплуатационников..

 

XX.

 

ГОСПЛАН утвердил строительство объектов алюминия высокой чистоты. Именно объектов. Ардаев понимал: чтобы подтянуть тылы, сегодня бесполезно просить финансирование с министерства, да и трудно договориться с подрядчиком. Правда, Сомов поддерживает Ардаева, но сейчас помочь не сможет по двум соображениям. Первое. Сомов, когда работал начальником управления строительства алюминиевого завода, имел шесть строительных управлений и уже тогда просил бывшего директора изыскать возможность финансирования объектов вспомогательного производства, все вместе взятое переваливало за 200 млн. руб., а это еще на 4-5 лет работы строителям. Но бывший директор Иван Макеевич по каким-то соображениям не ставил настойчиво задачу обеспечить достройку завода, и с приходом Ардаева от крупного строительного управления остался, по сути, пшик, не способный выполнять объемы работ и в 10 млн. руб. В этом строители обвиняли завод, и Сомов считал, что завод и министерство проявили близорукость, фактически потеряв подрядчика. 1 И второе. Уже сейчас управление строительства вынуждено развернуть работы в Нерюнгри, где стоит важная правительственная задача — наступают сроки платежей по соглашению с Японией, по которому за тяжелую землеройную технику для БАМа надо в качестве расчета подать на восток руду, уголь. Поэтому Сомову министерство поставило задачу во что бы то ни стало организовать там работы ускоренными темпами, увеличив коллектив строителей до 2 тыс. человек, направить туда необходимую технику, железобетонные и строительные конструкции. Задача архиважная, и Сомов никак не может уже повернуть назад к алюминиевому заводу.

Взвесив все, Ардаев подготовил записку, договорился с Андреевским — главным инженером проекта, какие объекты подключить к корпусам алюминия высокой чистоты. В результате споров и сокращений в объектах алюминия высокой чистоты остались кремниево-преобразовательная и азотно-кислородная подстанции, депо, частичное развитие получали железнодорожное и складское хозяйства.

Таким образом, строителям вновь предстояло развернуть работы на алюминиевом заводе.

Отношения Ардаева с заместителем по производству и с главным инженером осложнились еще больше. Оба они считали, что заводу незачем брать на себя большую обузу и разворачивать новое строительство. Сторонников у них на заводе нашлось достаточно. К тому же они учли, на каких эмоциях можно сейчас сыграть. Поползли слухи, что Ардаеву хочется отличиться, выделиться. Кое-кто стал поговаривать, что после строительства объектов алюминия высокой чистоты директора заберут в Москву. Он, якобы, и сейчас не возражает. Возглавляя совет директоров подотрасли, с большим интересом, желанием и настойчивостью проводит там работу. Его ставят в пример. Практически в своем производстве Ардаев проиграл. Он понимал это. Нет строителей, завод работает напряженно. Пришлось сесть за расчеты и с цифрами в руках доказывать перспективу.

Ардаев собрал актив, руководителей, рассказал, что перспектива алюминиевой промышленности заключается в том, насколько сверхвысокочистым будем выпускать алюминий. Он отметил, что сейчас не кастрюли, ложки, поварешки нужны стране, а алюминий для электронной, оборонной, авиационной и других передовых отраслей производства. Будущее — за высоким качеством алюминия. Нам придется, наряду с корпусами алюминия высокой чистоты, иметь в литейных отделениях установки по рафинированию, азотированию, хлорированию алюминия, чтобы добиваться его высочайшего качества, потому что выше качество алюминия — выше его стоимость. А это — дополнительная прибыль. Перед министерством поставлена задача резко увеличить производство металла вообще и опережающими темпами наращивать выпуск алюминия высокой чистоты.

Постепенно общественное мнение руководителей было направлено на то, что надо строить новые корпуса, развивать завод, достраивать его.

Было интересно знать, как поведет себя главный инженер, вернувшись из отпуска, когда строители уже начали работы нулевого цикла под новые объекты. Однако, судя по поведению, главный инженер переориентировался. Было видно, что, будучи в отпуске, он узнал о начале строительства и тщательно продумал тактику поведения. Он не только одобрил начавшиеся работы, но и подключился к техническим вопросам, в частности, к шлифовке кирпича, так как при установке ванны ее внутренняя часть должна быть обработана шлифованным кирпичом и не иметь зазоров.

Постепенно дело налаживалось. Строительство набирало обороты..

 

XXI.

 

ВОТ и резиденция на набережной, куда привезли зарубежных гостей из одной европейской страны, которых пришлось сопровождать Антипину, Тарасову, Сбитневой, Седоусовой, Саврицкому. Зарубежные гости в период пребывания в городе посмотрели лесопромышленный комплекс, алюминиевый завод, который частично получал из их страны глинозем, и ГЭС — гордость сибиряков. Больше всех гостей заинтересовал алюминиевый завод с точки зрения экономики, возможности увеличения поставок за глинозем готового алюминия, ибо гости были заинтересованы в этом. Как потом выяснилось в частной беседе с одним из них, Китай просит увеличить поставки алюминия, и поэтому они не прочь увеличить поставки глинозема заводу в обмен на рост поставок металла. Гости расхваливали внедренное на предприятиях самоуправление, которое дает им достаточную самостоятельность, позволяет самим решать вопросы заключения договоров, торговли с другими странами, оплаты, количества выпускаемой продукции.

Чтобы как-то разнообразить программу, Тарасов решил пригласить признанных спецов по шашлыкам Дерунца и Гаспаряна, которые постарались на славу. К приезду гостей у них уже было приготовлено все: мясо, приправа, шампуры, огонь. Как только машины въехали в особняк, тут же шампуры были положены к тлеющим углям. Сразу запахло специфическим сырым мясом с душистым разнотравьем, луком, перцем и чем-то еще непередаваемым. Аромат стоял острый, кавказский. Все потянулись ближе к огню, и, пока шли приготовления, устройство на места за специально вынесенными столиками, Дерунец и Гаспарян принесли первые, горячие, ароматные шашлыки. Угостив всех армянским коньяком, специалисты попросили оценить их искусство, сами же в это время успевали готовить новую партию, стараясь проявить свои кулинарные, клоунские, актерские и прочие таланты.

Успевая вести беседы, Евстафий Антипин с удовольствием принимал все представившиеся ему блага. Румяные шашлыки он тут же ополаскивал коньячком, водочкой, сухим винцом. Взбодрившись до состояния государственного человека, он начал демонстрировать свои способности и глубину знаний.

— А кто знает, что такое ЧК? Не знаете? Это те, кто в магазине чеки отрывает.

Чувствуя, что Евстафий садится на своего конька, Виктор Александрович решил, что уже достаточно, да и гости дошли до кондиции, взял их под руки и повел в особняк для обустройства и обсуждения программы последнего дня пребывания.

Евстафия перехватил Саврицкий, хотя тот пытался улизнуть с Верой Петровной.

— Евстафий, скажу откровенно: я прошу поддержать меня, когда будете рассматривать мою кандидатуру в обкоме. Меня задвигают в угол, как старый, неугодный шкаф. Сейчас в моде молодые, жесткие, современные. Развернул здесь кампанию Виктор Александрович, выдвигает Двораковских, Грушевских, Каганов. Но я старый воробей и по опыту знаю: сегодня он здесь, завтра будет в обкоме. Первый его тянет на предоблисполкома. Так не стоит расправляться со мной. В любом случае вы найдете во мне верного соратника. И не смотрите, что мне шестьдесят. Вам ведь тоже около этого. Надеюсь на вас, Евстафий, а сейчас иди, она в особняке ждет тебя.

— Кто она? — притворно спросил Евстафий.

— Верка, она уже и домой сбегала, тут недалеко живет.

— Ну, Илларионыч, все-то ты знаешь. Не ты ли мне ее подставил?

Евстафий делил женщин на две группы. Первая — те, что преклонялись перед ним. Им он отдавал должное. Вторая — те, кто становился в разряд его любовниц. Им он отдавал нечто большее.

Увидев в особняке Веру Петровну, отвел ее чуть в сторону и за разговорами старался прощупать бедра, а та вертелась, хохотала, как игривая лошадка. Виктор Александрович наблюдал за ними и жмурился, пока кто-то не позвал его в биллиардную.

Через некоторое время зашла Сбитнева, отозвала Виктора Александровича.

— Что делать? Уже очень поздно. Приходил Анатолий, муж Верки, искал ее. Надо ехать. Выпроваживать ее и забирать этих артистов, Дерунца с Гаспаряном.

— Ты права. Верка там, в спальне.

Ирина Федоровна решительно постучала в спальню, оттуда послышалась возня, распахнулась дверь, и раскрасневшаяся Вера Петровна выскочила из комнаты.

Виктор Александрович от души хлопнул ее пониже спины и подтолкнул к двери. Та, не оглядываясь, выбежала на улицу, где столкнулась со своим мужем..

 

XXII.

 

РАБОТАЯ секретарем парткома лесопромышленного комплекса, Ерохин получил звонок из Зимы от Данилыча, родственника известного поэта Евтушенко, который просил как земляка встретить его и желательно инкогнито.

— Что же, принять так принять. Сделаем все в лучшем виде. Думаю, что земляк останется доволен.

Евтушенко тогда завел роман с француженкой, работницей иностранного посольства в Москве. Идею поехать в Сибирь подала Мари, настояв, чтобы ей показали Сибирь, какая она есть, изнутри.

В места своего босоногого детства Евгений решил ее не возить, а показать старую и новую Сибирь чуть севернее, где вырос за 20 лет крупный город, видны новые размахи и кое-что еще осталось от старины. «А что не найдем, то дополним стихами», — решил он.

Как надеялся Евгений, поездка должна дать ему тот интим, которого он добивался, а затем возможны и поездка за границу, и публикация его стихов — это тоже немаловажно для него в данный момент.

Встретив Евгения, да еще в сопровождении дамы, Александр Александрович вначале растерялся. А тут еще попал со своим фотоаппаратом Перк, видно, встречал кого-то или еще по какому-нибудь поводу, но тот успел их сфотографировать.

Сан Саныч посадил всех в «рафик», и они поехали на комплекс, где и договорились обо всей дальнейшей программе.

— Сан Саныч, нам нужна глушь. Отдохнуть недельку, привести свои мысли в порядок, а чувства в смятение, и чтобы ни одной души, а потом можно и цивилизованную программу, как своим «родственникам».

— Хорошо, Евгений. Катер-«пятерка» генерального в моем распоряжении, а следовательно, и в вашем. Укатим в дальний залив. Море, солнце, воздух — все, что душе угодно, и тишина.

— Отлично, Сан Саныч! Ты гений. Гони!

С лесного порта комплекса катер взял курс на Монастырку, но, выйдя на волну за полуостров Коврижки, свернул вправо по руслу Оки.

— Александр Александрович, вы миллионер!- воскликнула Мари.- У нас таким прогулочным катером располагает не каждый миллионер. Какая отделка, какие кресла, пластик, темное и красное дерево!.. Александр Александрович, вы волшебник! Это рай, но не таким я его представляла, наш шалаш в Сибири.

— Подожди, Мари, будет тебе и шалаш. Желание женщины для нас — закон.

Через 3 с небольшим часа катер, наконец, вошел в залив и пристал в таком живописном месте, что Мари заплясала от восторга. Увидев на берегу шалаш, она обняла Ерохина, поцеловала.

— Александр Александрович, это просто прелесть!

Сойдя на берег, Ерохин показал убранство шалаша.

— Вот какой у вас дворец, даже электричество есть, стол, все необходимое для отдыха. А на зорьке рыбалка. Окунь так клюет, что не успеваешь удочку забрасывать. Сами скоро убедитесь.

— Мари, хочешь, к утру килограммов на 12-15 поймаем?

— Александр Александрович, только вместе с тобой.

— Конечно, вместе, но у нас есть специалист на катере, и потом, не зря же мы взяли одного профсоюзного деятеля. Не все ему речи говорить, пусть поработает на общество. А то, наверное, забыл, что при социализме живет.

— А ты, Сан Саныч, штучка!.. Или, может, прикидываешься таким? — спросила Мари.

— А что, назрела пора уже делать вывод? Не быстро ли?

— Ох, Сан Саныч, — погрозила она своим изысканным пальчиком.

Евгений обошел шалаш, заглянул внутрь.

— А сеном-то, сеном как пахнет! Что касается меня, то я с удовольствием ночую здесь.

— Ну что, хлопцы, мы обещали даме щучку. Пошли разворачивать и ставить снасти. Иди, профсоюз, командуй членами профсоюза. Ты же, Качкалда, специалист по француженкам.

Шалаш, действительно, был сооружен на славу: просторный, с длинным столом посередине, у которого стояли сосновые чурки вместо стульев. Пахло смолой, свежим сеном, дымком, копченой рыбкой.

— Господа хорошие, надо усталость снять, — сказал Сан Саныч. — Мари, чем у вас усталость снимают?

— Сан Саныч, у нас не так, как у вас, но я на всякий случай джин прихватила.

— Молодец, Мари, как рукой снимет, — заверил Александр Александрович, расставляя поудобнее сосновые сидения. – Вы тут, Евгений, располагайтесь, готовьте, я сейчас, я мигом. У ребят уже и рыбка горячего копчения готова. А уху мы после

сообразим.

На берегу пылал громадный костер. Благо, леса неубранного, выброшенного волной из водохранилища, было, словно спичек в коробке.

Евгений вышел из шалаша и, сидя на берегу, наблюдал, как Качкалда и капитан катера суетились у костра, варили уху.

— Какой смысл с какой-то заграничной бабой гнаться за тысячи верст за экзотикой? Кто и какой валютой оплатит эту поездку? Мои стихи принимает и оплачивает народ. Стихи принимаемы, когда они отображают действительную жизнь, романтику, все, что видит и переживает простой народ. А если петушиным подголоском, под тех, кто просит их поддержать, за кого протекция западных литературных деятелей. Для меня ли это? Нет, все это чушь. Ничего я пока им не сказал. Не мальчик ведь уже. Еще и подстричь могут. Зачем? Какой смысл? А поехал… Вот и заночуем в шалаше. Далеко все-таки этот шалаш от Москвы…

Продолжал думать об этом Евгений и тогда, когда уже сидел в шалаше. Крупный, седоватый, дородный капитан, расставляя на столе тарелки с тройной ухой, сказал с достоинством:

— Отведайте нашу, сибирскую. Моей ухе здесь нет равной, секрет особый знаю.

Услышав покашливание у шалаша, Сан Саныч поднял голову и увидел Качкалду.

— А ты что потерялся? Уж не лишнего ли хватил?

— Да нет, Сан Саныч, я думал, что это для избранных.

— Не дури, здесь все друзья, единомышленники, а ты кривляешься. Садись, уха остывает.

— А что, конечно, сяду. Вот тут, рядом с Мари, надеюсь, Евгений на меня не обидится.

— Ух, а уха-то как пахнет! Давно, кэп, я не отведывал твоей ушицы.

Подняв стопку, Качкалда сказал:

— Хочу выпить за здоровье Мари.

— Не торопись, — шепнула Мари, — я хочу передать тебе привет от Кэт.

Качкалда поперхнулся, вытаращил глаза:

— От какой Кэт?!

— Ну-ну, хватит притворяться. От той самой, которую ты тискал в гостинице со звучным названием «Тайга», француженки русского происхождения. А теперь выпьем, раз жаждешь.

— Что-то расхотелось.

— Не обижайся. Слаб ты на женщин. Только интереса к тебе нет. Не пей много, береги мотор лучше для членов профсоюза. Ведь ты, повеса, не упустишь юбку, уж я-то тебя раскусила, — погрозила ему Мари.

— Нет, я еще могу, — Качкалда лихо опорожнил стопку и принялся за уху, стараясь не замечать Мари и не вмешиваться в разговор Евгения с Ерохиным, в их воспоминания о детстве, любовно глядя на Сан Саныча.

Что ему нравилось в нем? Голова посажена прямо. Небольшая по отношению к пропорции роста и телосложения. Аккуратно подстрижен. Стрижется всегда у одного мастера. У рта вечная усмешечка. Узкие губы. Не поймешь: не то рад тебе, не то готовит какую-то пакость. Скроен ладно, цепкий, такие обычно исподволь начинают командовать и кое-чего добиваются. Надо держаться Сан Саныча, авось, вывезет в номенклатурные работники..

 

XXIII.

 

АЛЕКСАНДР Александрович родился и вырос в Сибири.

Пoлyчил высшее образование. Инженер-автомобилист. После окончания института был направлен инженером в автотранспортную колонну Сибирского строительства к Сомову, а тогда еще к Ивану Ивановичу, который командовал стройкой.

Как и в институте, Александр Александрович любил быть на виду. Всегда делал так, чтобы его видели в лучшем свете, о нем говорили: «Какой он умный, талантливый! Его надо двигать».

Начав работать инженером-автомобилистом, Сан Саныч смекнул, что таких, как он, инженеров много, все с опытом, жизненной практикой, всех их не обойдешь. Единственный путь — утвердить себя на общественном поприще, как он уже делал в институте. В этом его призвание.

На собраниях Сан Саныч часто и по-деловому выступал. Дельные мысли, услышанные от работяг, он выдавал за свои на рабочих собраниях, и они всегда были к месту. Одного в них не было — он никогда не критиковал руководителей. Его заметили и предложили общественную работу. И все было бы хорошо, да почувствовал Сан Саныч, что ему все можно. Брал запасные части, использовал транспорт, как ему лично было нужно. Провернул одну аферу и заимел личную машину. Этого в коллективе не стерпели. Написали. И погорел Сан Саныч синим пламенем. Пришлось с заоблачных высот возвращаться обыкновенным инженером в автоколонну, все начинать сначала, но уже без повторения ошибок. «Ошибки молодости. На них учатся. Кто не грешен?» — думал Сан Саныч.

Он стал ближе держаться к Саврицкому, и когда начался серьезный разворот работ, Алексей Илларионович посоветовал идти на комплекс. И вот он — секретарь парткома солидного предприятия, дающего стране более 10 процентов целлюлозы, значительное количество корда, тарного картона, пиломатериалов, фанеры, древесноволокнистых плит и другой важной продукции.

Сан Саныч понимал, что дальше ему дороги не будет. Необходимо партийное образование. Именно это он имел в виду на первый случай, когда на семейном совете с Надюшей они решили завести дружбу с Тарасовым. Тарасов поверил в искренность Ерохиных, увидев опытного врача и «разглядев» будущего партийного работника. Семейные встречи, практическое излечение жены от хандроза повлияли на то, что Виктор Александрович попытался решить две проблемы.

Первую он не решил, хотя и использовал весь свой авторитет, все свое влияние. А задачу он себе поставил убрать заведующего горздравотделом Лаптева за его строптивый, не поддающийся обкатке характер. Лаптев чувствовал, что с Тарасовым ему не сработаться, хотя тот в медицине, как думал Лаптев, абсолютно не разбирается, а пытается тем не менее судить о его промахах и недоработках. Лаптев имел твердые позиции и авторитет в облздравотделе. В это время освободилось место заведующего облздравотделом, и первой была названа кандидатура Лаптева. Он и был быстро утвержден обкомом.

Тарасов опоздал со своим мнением. А когда стал рекомендовать Ерохину на место завгорздравотделом, то Лаптев решил поставить свою кандидатуру, так как хорошо знал деловые качества и возможности, профессиональную квалификацию работников, с которыми он отработал не один год.

Зато вторую проблему Тарасов решил, хотя и с трудом, так как дела комплекса не очень-то позволяли отпускать секретаря на учебу. Но здесь все же было проще, и Ерохин был отправлен в обком на собеседование к Антипину.

Заведующий отделом представил Ерохина Евстафию Никитичу.

— Так что, Александр Александрович, чтобы хорошо работать, надо хорошо знать теорию марксизма-ленинизма. Ты истинный марксист? Твердый или так, только снаружи красный? Ничего, не обижайся. Жена как, с тобой поедет или остается? Говорят, она хороша.

— Она не бросит свою больницу.

— Правильно, должна быть самостоятельна. Ты бы как-нибудь познакомил. Люблю чужих жен. Ладно, Александр Александрович, не кривись. Ты же меня знаешь, я весь перед тобой. Люблю пошутить. А то, что говорят, — не верь. Это все слухи. У нас с тобой много завистников. Будешь работать на первых ролях -убедишься сам.

Да ты, я вижу, и сам не против. Донесли мне о твоих связях с заместителем заведующего моим отделом. И как это ты рискнул в мое ведомство? Никак под меня подкапываешься. Но учти, в идеологию я тебя не пущу. Учись заниматься промышленностью и настраивай себя на это. В работе комплекса сейчас не все ладно. Экономикой занимаетесь плохо. Финское и шведское оборудование угробили. На проектную мощность выйти не можете. Что это: низкое партийное руководство, неверный подбор кадров или какие-то другие просчеты? Да что мне тебя пытать, все равно ты уже настроен на академию. Бюро приняло решение, и сейчас ты пойдешь к первому. Плотней изучай экономику, в ней — гвоздь. Партия поворачивается к эффективности и качеству, запомни.

Через полчаса Ерохин с Антипиным были у Баннова. Там же находился секретарь по промышленности Маслов.

Баннов медленно вышел из-за стола, пожал низко поклонившемуся Ерохину руку. Ерохин обратил внимание на то, что Баннов имел нездоровую желтизну на щеках и бритой голове. Маслов же, наоборот, выглядел моложаво. Не дашь ему 50 с небольшим, скорее, где-то за 40. Полное лицо здорового, жизнерадостного человека. Тщательно выбрит, хорошо уложенные черные волосы, почти без седины. Что-то во внешности от актера, которому сам бог велел играть героев-трагиков.

Хотя внешность обманчива. И если обманчивой внешностью отличается главный идеолог области, то Маслов — примерный семьянин, примерный работник, всегда ровный и везде примерный. Ни с кем не ссорится, ровен в обращении.

— Прошу, — жестом показал Баннов на кресло у стола. — Бюро решило рекомендовать вас в партийную академию, но учтите, отныне партия будет располагать вами, как будет необходимо. Академия — это не только промышленность, строительство, но и сельское хозяйство. Приедешь — определим, как тебя дальше использовать, и чтобы не так работал, как до сих пор. А то придется молодым гениям мозги вправлять. Область становится крупной, промышленной.

— Много еще надо учиться, чтобы управлять большими комплексами, — сказал Ерохин.

— Не комплексами, а людьми, товарищ Ерохин, расстановкой кадров. Это главная наша задача. Какие критерии у нас для выдвижения?

— Позволь, Николай Васильевич, мне ответить на этот вопрос после академии.

— Ишь ты, уже навострился. Многие из вас, молодых, кивают на запад. Там наука, подбор и отдача от инженера. Свой опыт надо видеть, растить. Завелись и такие, что уже начинают на них смотреть.

У Александра Александровича засосало под ложечкой. Уж не знает ли Николай Васильевич о том, как он интимно отдыхал на берегу водохранилища с Евгением и его француженкой? Неужели все пропало?

Николай Васильевич посмотрел на Ерохина, молодого щеголя чуть больше 30-ти, видно, хотел понять, разделяет он его мнение или имеет что-то свое.

— Лучше у нас ищи, у нас смотри. И найдешь то, на что можно опереться.

— Такую речь да для нашего бы партийного актива, Николай Васильевич.

— Ладно, не льсти. Молод еще. Я знаю, где и что сказать. То-то я у вас не выступал. Приедешь — определим. Только не зазнавайся, не задирай нос. А то иной орел готов в небеса взлететь, а силы рассчитать не может — и в лужу. У вас, кстати, есть такие в городе. И академия не помогает. А все почему? Язык мой — враг мой. Обещать направо и налево, векселей надавать — это не должно быть свойственно партийному работнику.

Когда Ерохин ушел, Николай Васильевич сказал:

— Вероятно, обиделся, но это ничего. Поучать их надо. Не давать своевольничать. Этот будет советоваться. Линию нашу выдержит. Покладист и себя не забывает. Смотри, Евстафий, те ли ты мне кадры подсовываешь.

— Николай Васильевич, это не я, это орготдел.

— Брось, а чье это предложение? Вашего отдела. Тарасов ежится. Видно, решил его на время спровадить. Уж я-то Виктора Александровича знаю. Ладно. Закончит — к нему же и направим.

— Я считаю, решение ваше, мягко говоря…

— Можно и не мягко, ишь ты, мягко говоря… Занимайся своим непосредственным делом, агитацией и пропагандой, а не кадровыми вопросами.

— Агитация и пропаганда — не дым.

— Конечно, не дым. Дым идет в окружающую среду, а здесь надо пробиваться в души людские. У вас своих грехов много. Витаете в облаках. Книжечки, Евстафий Никитич, пописываете. Села тебе на шею писательская братия. И тебе перепадает от их пирога. Смотри, плохо кончишь.

— Николай Васильевич, кадры решают.

— Да, кадры решают, но бюро утверждает.

Баннов поглядел на Евстафия безучастным взглядом, но это была лишь видимость такого взгляда. Баннов понимал: Евстафий приучен, противодействовать, как Маслов, не будет. Не настолько он бесстрашен и нагл. Это ему удается только с женщинами.

«Поднимется — в порошок сотру. Я здесь хозяин и никому не спущу гонора.».

 

XXIV.

 

ТАРАСОВ сумел для себя решить проблему Коршунова, который успешно стал работать начальником управления строительства города. В душе Виктор Александрович надеялся, что Виталий Семенович не справится с таким сложным участком работы и там начнется его падение, которое можно докончить. Однако за короткое время управление стало выполнять государственный план. Виталий Семенович неплохо пережил первый год, своевременно в зиму сделал задел и свободно стал обеспечивать ввод 130 тыс. кв. м жилья, школу, два детских комбината в год, а также другие объекты соцкультбыта и коммунального хозяйства города, что раньше хронически не выполнялось. Тарасов уже не мог поставить Коршунова на торец, и он стал искать другие пути, чтобы ему досадить.

Саврицкий был оставлен без внимания Виктора Александровича. Бывший мэр города Перевалов хорошо вписался у Сомова, обеспечивая подготовку проектов работ и смет для строительных управлений, то есть успешно решал экономику и благополучие большого сомовского хозяйства.

В собственном хозяйстве раньше Тарасов опирался на Сбитневу, своего помощника по пропаганде, однако в последнее время Виктор Александрович почувствовал, что и ее придется куда-то передвигать, так как настойчивость проявляет Евстафий, и придется ему уступить.

Ирина Федоровна давно работала на партийной работе. Воспитанница кемеровского комсомола, а затем партийный работник в Кемерове. Когда начался большой разворот строительства предприятий в Восточной Сибири, была рекомендована секретарем по пропаганде во вновь рожденный город. Женщина властная, жесткая, она сумела повернуть хозяйственников к воспитанию людей, идеологической работе в коллективах. Неоднократно Евстафий пытался поставить Ирину Федоровну в зависимость от себя, однако она умело уходила от расставленных им ловушек, а по работе Антипин не мог найти у нее каких-либо явных провалов. В организации дела она умела заткнуть за пояс и самого Антипина, который чувствовал и видел это, а потому боялся, что действительно может возникнуть такое. В кругу своих близких друзей Ирина Федоровна подчеркивала, что Евстафий — специалист по женским юбкам, ведать пропагандой области он не способен, а держится только потому, что умеет держать нос по ветру и артистически выступать. Если раньше, по молодости, это ему сходило, то сейчас пропаганда должна серьезно влиять на улучшение экономических показателей предприятий, городов, области. Антипин этого не может понять, не знает, как это сделать. «Уступил бы мне свое место, я бы навела порядок. Видимо, пора мне подготовить в ЦК хорошую записку и напомнить о себе, ведь я была направлена на укрепление в областной аппарат, и здесь я чувствую, что мне не достает размаха», — думала Ирина Федоровна.

Антипин же решил, что пора на место Сбитневой двигать Веру Петровну. Хватит ей бегать у той на побегушках, пусть выходит на самостоятельную работу.

На совещание идеологических кадров области по поводу начала учебного года в сети партийного политпросвещения были приглашены все секретари по идеологии райкомов и горкомов. Приехала и Вера Петровна. Евстафий назначил ей встречу-

Его тянуло к этой женщине. Она подманивала его в своей импортной пестрой юбке. Как бы он ни настораживался, ни упирался, а к женщине, с которой ты был близок, тянет помимо воли. Но здесь еще было и желание Евстафия. В номере гостиницы, где определилась Вера Петровна, все было приготовлено к встрече.

— Вот и Евстафий, — пухлой рукой она подтянула его голову к себе и впилась в него сладкими губами, делая машинальное движение, как бы поправляя его галстук и призывая пройти в укромное место, предназначенное лишь для двоих.

Только потом, когда она отшатнулась от него, чувствуя стук сердца и звон в ушах, он как бы на время опомнился.

— Что с тобой, милый? — она, язва, услышала легкий стон в его груди. — Хочешь выпить?

— Давай потом.

Она вновь прильнула к нему, женственно-замысловатая, нагая, и жар коснулся его, ожег, все поплыло, словно в тумане.

— Ты знаешь, я бы что-нибудь выпил.

Она проворно перелезла через него, голая попала в полосу света, проникшего сквозь занавес окна, подошла к столу, не обращая внимания на то, что ее рассматривают, хотя чувствовала это и, возможно, желала, чтобы ее изучили жарко пылающим мужским взглядом, не страшась еще трезвых глаз. Она* стояла к нему боком, но он видел ее руки, бедра, груди полные, мясистые, и это возбудило у него новое желание.

Он вновь припал к ней. Наконец, оба не могли уже двигаться, успокоившись, опустошенные лежали рядом.

— Знаешь, я давно не испытывал такого удовольствия.

— Я тоже. А ты силен, очень силен в любви. Пожалуй, сегодня я не испытывала страха, как в первый раз с тобой, а испытывала одно страстное желание…

Прошло несколько минут.

— Вот что, Вера Петровна, я решил выйти выйти с предложением и выдвинуть тебя на горком вместо Сбитневой.

— А Ирина Федоровна?

— Ей мы найдем работу по ее заслугам. Не мешало бы сейчас стаканчик горячего чая.

— Что-то, Евстафий Никитич, вы стали специалистом по чаю. У нас так и говорят.

— А что говорят?

— Что Евстафий Никитич большой знаток грузинского чая.

Сумел вынести о нем вопрос на бюро обкома. Да мало дали, а еще хвалились, что душа широкая, поэтому и пришлось Антипину вместо месячника ограничиться декадой грузинского чая в области.

— Вот, черти! А что, может, кое-кто и прав.

Утром за завтраком Вера Петровна как бы невзначай поделилась с Ириной Федоровной, что вчера ее приглашал Антипин и зондировал почву насчет того, пойдет ли Седоусова секретарем по идеологии в горком к Тарасову. Ирина Федоровна прошептала:

— Я же говорила, Верка, что ты далеко пойдешь.

Седоусовой показалось, однако, что Сбитнева прокричала это, и это был последний крик ее души. Ирина Федоровна упала. После этого в течение полугода она лежала парализованной, не могла говорить. Потом устала бороться с недугом, и в начале нового года ее не стало..

 

XXV.

 

ДЛЯ того, чтобы создать обстановку, требующую пересмотра системы воспитания в трудовых коллективах, а с нею и смены кадров в городе, Антипин создает бригаду и сам во главе ее приезжает к Тарасову. Бдительно и строго проверяет крупные коллективы — алюминиевый завод, лесопромышленный комплекс и ряд предприятий помельче. Везде он находит серьезные упущения. Везде, кроме Порожского района. Здесь, по его мнению, работа поставлена правильно, и он выходит с предложением обобщить опыт, издать его книгой, чтобы все в области могли руководствоваться имеющимися достижениями.

Муж Седоусовой понимал, что неспроста в городе крутится Антипин. Сам он демонстрировал внешне удачное супружество. Любил накоротке мужские застолья. Был снисходителен к женщинам и о жене старался не распространяться. Она всегда умела выбрать место в великой России, там, где теплее и берег песчаный, и отпуск проводила одна. Знал муж, что Вера Петровна вертит бедрами как в области, так и за ее пределами. Но он умел делать вид, что все хорошо. Выпив, рассказывал о заботливости и скромности супруги.

Сейчас ему всем можно быть довольным: особняк на берегу моря, сад, тепличное хозяйство, цветочки, малинка, но самостоятельность жены иногда угнетала его. Один раз он уехал в отпуск, вернулся, а государственная квартира уже не его, оказывается, жена переехала в особняк. «Как, почему?» -пытался выяснить. А потом обласкала Вера Петровна — и успокоился. Но это раздражало, делало его сварливым и отражалось на работе, где он не терпел обид. Завел записи о том, что мешало ему спокойно работать, жить, дышать.

Командировки жены на совещания в область выводили из себя Седоусова. О некоторых вещах он догадывался, но страх перед тем, что придется выйти на лидера областной пропаганды, сковывал и заставлял молчать.

Капризная фортуна воспрепятствовала получению звания полковника. А как он понимал, его Вера признавала среди военных только чин полковника, и не ниже. Как-то он признался жене, что карьера не удалась, годы ушли, пора оформлять пенсию и уходить на отдых подполковником. Она рассудила по-своему, по-женски:

— Все положенные медали тобой получены. Чего же ты еще хочешь, недоучка? Тебе звезд с неба не хватать, если перед пенсией ты с помощью родственника кое-как окончил юридический факультет. Лейтенантом тебе теперь уже не быть. Ты никогда не был неотразим. Как червь, точащий здоровое тело, ты прожил, мешая другим и путаясь у них под ногами. Служа, ты давно уже отвык от службы. Только завидуешь другим.

— Ничего, начадить я еще успею.

Не раз он пытался разобраться в себе, в своих настроениях, чувствах, но впереди не было ничего, кроме отчаянно надвигающейся старости.

Началась ужасная жизнь, мерзость, которую он видел, но которой ничего не мог противопоставить, изменить или исправить. Что он мог сделать, чтобы она перестала вилять задом? Оставалось одно, и он чаще, чем обычно, взбадривал себя коньяком.

В период проверки Вера Петровна воспользовалась тем, что в доме она оставалась одна, и пригласила к себе Евстафия на скромный обед.

Смелость в поведении, внешняя телесная откровенность стали ее стилем. Высокая грудь вырывалась из вырезов кофточки и плена узенького лифчика. Золотая коброчка на шее. Высокая прическа парика как бы делала ее выше ростом и скрывала круглые черты лица. Золото на руках давало понять, что обеспечена и пользуется не только тем, что лежит на прилавке.

Евстафий с удовольствием пошел за этой бедрастой женщиной. Оба они подходили друг другу.

Благодаря Алексею Илларионовичу и Сомову, она сумела обменять квартиру в девятиэтажном доме на особняк на набережной — на престижной улице, где проживает весь клан руководства строителей и Порожского района. Кто к нему не причислен, с тем нет близких отношений, от того не меди поддержки. Это как масонская ложа.

— А ты, Вера Петровна, откровенна.

— А ты наш. Я тебя давно поняла. Ты не будешь выносить это на областное обозрение. Да это и не в твоих интересах. Ты же не захочешь променять мою любовь.

— Вер, зачем любовь? Оставь это мужу. Для нас важнее свобода мыслей, взглядов, отношений. И считай, что я в твоей масонской ложе.

Он понимал, что эта женщина теперь постоянно будет телом укреплять гарантию надежности своей работы и будущего роста.

Один вопрос все-таки мучил Антипина: сама она дошла до этого или здесь не обошлось без влияния Саврицкого? Ибо не хотел, чтобы его еще шантажировал посредник. Нет, вероятно, она сама приняла это решение.

Евстафий подошел к окну, закурил. Вера сразу ушла в ванную. С перерывом шумел душ, обливая тугое, сильное тело. Вышла из ванны она уже в халатике выше круглых колен.

Отужинали. Отведали коньячка, черемуховой настойки, собственного изготовления вина. Закусили грибочками белыми, помидорчиками красными, огурчиками солененькими, сигом копченым, икрой сиговой, балычком из осетринки, ножкой индюка, кофе черным.

Допив кофе, Вера Петровна встала из-за стола, достала белье и начала, встав на колени на край широкой кровати, застилать ее, старательно выравнивая все неровности и не обращая внимания на распахнутые полы халата, понимая, что именно эти минуты и зарождают желание.

Уже за полночь Евстафий решил идти в особняк, где он остановился. Вера Петровна пыталась его задержать, но он не хотел рисковать, понимая, что ее окружение наверняка могло знать его, видеть, как он пришел, поэтому лучше вовремя опомниться. Ведь не последняя же это встреча..

 

XXVI.

 

ВИКТОР Александрович вступил в такие годы, когда надо определяться: чего ты достиг. Сорокалетие перевалило уже давно, а он еще в городе, и пока слышит одни обещания. Это угнетало его. Очередной городской трамплин никак не мог преодолеть. Казалось бы, все сделано для того, чтобы встать на очередную ступень, о чем они не раз вели сугубо интимные разговоры с Банновым.

Баннов любил останавливаться в «шведской» гостинице, где уже не первый год на всем государственном обеспечении, любезно предоставленном ему руководством лесопромышленного комплекса, жил Тарасов. А что, удобно, уютно, все под рукой, разнообразное питание, комфорт. Находясь здесь, Баннов любил просиживать долгие вечера за шахматами с Тарасовым, вести дипломатические разговоры о проблемах области, кадровых перестановках. Надо отдать должное, Тарасов хорошо знал область, людей, которые на партийную работу пришли в основном из комсомола, умел ненавязчиво дать дельный совет, не увлекался выигрышами у Николая Васильевича, ибо знал: постоянный выигрыш чреват серьезными осложнениями. Поэтому по части шахмат положительный баланс всегда был за Банновым, но Виктор Александрович, бесспорно, выигрывал в другом — в теплых дружеских отношениях.

Баннову нравилось бывать у Тарасова. Широта мысли, глубина суждений говорили о том, что это незаурядный человек.

Он умел предвидеть, гибко и разносторонне комментировал партийные решения применительно к области, с чем Баннов постоянно сверял себя в случае сомнений, колебаний. Баннов давно хотел иметь Тарасова своим заместителем, то есть чтобы Виктор Александрович взял на себя промышленность области, но этому препятствовали обстоятельства, повлиять на которые Баннов оказался не в силах.

Для достижения своей цели он попытался было направить Маслова в академию, но дело сорвалось.

Маслов верно рассудил, что это тактичное выживание его из области, причем настойчивое. Когда Баннов уж здорово поднажал, Маслов позвонил секретарю ЦК, с которым когда-то работал в Свердловской области. Немедленно последовала реакция прекратить давление на Маслова и совместно решать все вопросы развития промышленности области.

Вторично попытался Баннов вытащить Тарасова в областной центр, когда была подготовлена ситуация и председатель облисполкома выехал на повышение в центр. Когда же он предложил кандидатуру Тарасова, то центр решил, что ни Тарасов, ни работник областного центра не подходят, и направил в порядке выдвижения свою кандидатуру.

Тарасов же упорно ставил вопрос о переводе в центр, теперь уже мотивируя тем, что жене здесь не климат, что он еще может работать и обходиться без отдыха в свои 48 лет. Возраст и седина не особенно отразились на внешности Виктора Александровича. Он и сейчас был видным, интересным мужчиной. На улицах города ему было лестно внимание женщин, с жадностью охватывающих взглядом его крепкую, молодцеватую фигуру, свежее, обветренное лицо, курчавый седеющий волос.

В это время стало вакантным место председателя облсовпрофа, которое и предложил Баннов Тарасову. Виктор Александрович хотел отказаться, но ему было сказано, что, если он откажется, то это предложение последнее, других не будет. И потом, это уже традиция — в 46 лет из этого города брать первого секретаря на место председателя облсовпрофа. И если его предшественник проработал на нем до 60, то и Тарасов тоже может рассчитывать. А затем, как отметил Баннов, возможна и перспектива. Но Тарасов понимал: это последнее, время пошло к закату, и его уже ничем не остановишь.

В городе гадали: почему же Баннов так неравнодушен к Тарасову и во всех вопросах поддерживает Сомова? Кроме личных качеств обоих, действовали еще и другие, подпольные, причины. Оказывается, на одной из встреч Тарасов рискнул предложить подарок к 60-летию Баннова от строителей и города — японский мебельный гарнитур стоимостью 27 тысяч. Все прошло без сучка и задоринки, и по поведению Баннова чувствовалось, что он доволен и резко изменил к нему отношение. После этого и Сомов, и Тарасов свободно могли ставить свои проблемы, не заботясь о том, поддержат или не поддержат. Поддержка была обеспечена.

И вот теперь весь актив города узнал: Тарасова забирают в область на повышение. Здесь уж во всю развернулся Гиляровский. Как же, надо сделать так, чтобы Виктор Александрович чувствовал, как его уважает актив города. А для этого…

Работая в городе, все знали, что Виктора Александровича не поставишь в зависимость. Неподкупен.

Правда, у причала постоянно стоял катер, который был предназначен для прогулочных мероприятий, и всегда, по первому звонку, был в распоряжении Виктора Александровича. Этим он и пользовался, когда надо было отдохнуть от заседательской суеты в тиши залива, с удочкой, поймать десяток-другой окуней или на блесну вытащить щуку и отвести душу.

А в остальном не хапал. На намеки о включении его в жилищный кооператив в Виннице, Дарнице или Подмосковье не реагировал, потому и побаивались все остальные, кроме Сомова, что Виктор Александрович всегда мог зацепить и влепить на полную катушку. Здесь все было ясно. На торец — и получай сполна за содеянное, присвоенное, оторванное от государственного куска. Так сумеет настроить членов бюро, что все проголосуют за максимальное наказание.

Однако и другое чувствовали. Что недолго задержится Виктор Александрович в этом городе. Ведь прошло уже более трех лет, а он до сих пор живет в «шведской» гостинице, на всем государственном за счет лесопромышленного комплекса. Упорно ждал, что поставленная им цель — не задержаться на городском уровне — должна исполниться.

Отношения дающего и берущего интимные, так или иначе окруженные какой-то тайной. Но в какой бы форме они ни выражались, что-то из этого становится известно.

Не случайно известный философ Бэкон говорил:

— Высокая должность делает человека слугою трех господ: слугой государства, слугой людской молвы, слугой своего дела. Он уже не хозяин себе, своим поступкам, своего времени. Людская молва делает достоянием людей его поступки, желания. Всем становится известно, сразу или через некоторое время, какова мера желаний руководящего товарища: предпочтение иметь кооперативную квартиру на западе страны за счет государства, импортную мебель или какой-либо дефицит.

Прошел слух, что Виктора Александровича переводят в область на руководящую работу. Слух этот хорошо развил и умножил друг семьи Тарасовых Гиляровский, причем организацию «проводов» он взял на себя. Начались звонки, встречи, консультации. Гиляровский смело намекал на будущие деловые отношения с Тарасовым, на то, что от качества и количества дающих зависит мера теплых отношений будущего областного профсоюзного руководителя. Как подчеркивал Гиляровский, поддержка Виктора Александровича в области будет чего-то стоить, а фундамент этого надо закладывать сегодня. Не бог весть какая должность, но кто его знает, как все может повернуться. Вдруг ярче засветит звезда Виктора Александровича?

Вот вам шанс! Вот вам удача! Вот вам крючок, цепляйте на живца! Клюнет. Раз Гиляровский делает столь прямые намеки, значит, ясно: возьмет все, что с благодарностью предоставляют ему страждущие и жаждущие.

И надо сказать, некоторые ринулись — и крупные руководители, и мелкая руководящая челядь. Причем уже не так, чтобы незаметно, ни взглядом, ни жестом не намекая, какие далеко идущие планы связываются с его переводом в область. Все желают успехов, роста, желают не забывать город, подразумевая себя, в нем живущих.

По подсказке Гиляровского административная челядь сбросилась на «тулку» — ружье по индивидуальному заказу с монограммой «Дорогому Виктору Александровичу». Уж очень он охоту любит. И авось, не забудет.

Сомов решил, что, поскольку с казенного кошта Виктор Александрович съезжает, да и сам он говорил, что мебели никакой подходящей не имеет, от имени строителей подарить японский мебельный гарнитур стоимостью 27 тыс. руб., такой, какой он уже презентовал Баннову, двум заместителям министра и еще кое-кому.

Лесопромышленный комплекс подарил приличное количество дефицитных ковровых изделий, приобретенных за валюту.

И только завод проявил стеснительность и не откликнулся на перевод Тарасова в область.

Узнав об этом, Тарасов как бы мимоходом бросил:

— Видно, мало я их воспитывал.

Организовывая прощальный банкет, Гиляровский подчеркивал каждому:

— За счет провожающих. Не может же Виктор Александрович нести такие крупные расходы.

В ресторан «Тайга» был приглашен узкий круг тех, кто на что-то надеялся и что-то вложил в его благополучный отъезд в область.

На прощальном банкете не было Сомова. На то были уважительные причины, ибо он получил срочное известие, что вопрос наконец-то решился и он назначен заместителем министра. Так что труды не пропали даром, теперь можно на прощание и себе подарить мебельный гарнитурчик и послушать, кто что скажет, провожая в большое плавание. «Мелкие» презенты вроде японской счетной машинки, японского сейфа, мебельного гарнитура, ковровых изделий сделали свое дело..

 

XXVII.

 

ГОРОДСКОЙ актив встречал приезжавшего секретаря ЦК. Одним из вопросов, который стоял перед ним, — посмотреть и разобраться в работе лесопромышленного комплекса.

Баннов предупредил Тарасова, чтобы он дела пока не сдавал, а серьезно подготовился к встрече. Прежде всего старался дать понять Тарасову, что положение очень серьезное. Секретаря ЦК сопровождает министр Галаншин, в делегацию включен зам. министра Сомов. Необходимо четко сказать, почему комплекс не может выйти на проектную мощность, систематически не выполняет плановые задания. Так что Виктор Александрович должен был продумать линию поведения.

— А что, секретарь ЦК будет в областном центре?

— Да, будет. Чувствую, что у него есть специальное задание по работе обкома. Здесь я готовлюсь, но все будет зависеть от вас. Как будет представлен комплекс, так все и пойдет дальше. Надеюсь на вас, верю, что вы там не подведете.

— Сложная задача, но постараемся организовать так, как всегда мы делали. Подготовим постановочные вопросы по развитию города, БАМу, объектам соцкультбыта и, может, этим отвлечем от основных вопросов его поездки.

— Надеюсь, Виктор Александрович. Да! Используйте особняк для проживания. Место хорошее и располагает на мажорный лад.

— Хорошо, Николай Васильевич, подготовим, не беспокойся.

Не успел Тарасов проинструктировать аппарат горкома, службы ГАИ, связаться с руководством комплекса, как позвонил Дерунец.

— Виктор Александрович, я слышал, секретарь ЦК прилетает к вам. Так я убедительно прошу: ты включи меня в число сопровождающих, не обижай старика.

— Это будет решать Баннов, — пытался вывернуться Тарасов.

— Не крути, Виктор Александрович, с Банновым я договорюсь, Ведь ты меня знаешь. Не зря мы втроем были у меня в доме рыбака. Мне очень надо.

— Вообще к тебе вопросов нет, и ты бы, Анатолий Николаевич, сидел у себя. Не дай бог тебя зацепят, выкручиваться ведь придется.

— Виктор Александрович, это несложно. Зато общение с секретарем ЦК может иметь для меня определенные перспективы.

— Ладно, черт с тобой, приезжай.

В аэропорту кортеж машин встречал секретаря ЦК. Здесь были Баннов, Тарасов, прибывший раньше Сомов. Галаншин летел вместе с секретарем ЦК.

Как только кортеж тронулся, Сомов сказал водителю, чтобы тот держался за машиной секретаря, но его ловко оттеснил автомобиль сопровождения, не пустили вперед другие, и он оказался в хвосте колонны. Всю свою досаду он излил на водителя за его неумелые действия.

Руководители комплекса понимали, что необходимо признавать свои ошибки, что они не сумели своевременно подготовить обслуживающий персонал для работы на импортном оборудовании, особенно организовать четкую работу службы автоматизации и промышленной электроники, телеуправления и диспетчеризации, в результате чего приборы КИП, промышленное телеуправление английских и шведских фирм практически на многих участках были выброшены. В результате рабочие, обслуживающий персонал лишились глаз, которыми служили приборы, давая возможность оптимальной эксплуатации технологического процесса.

Не хотелось признаваться и в том, что намеченный план комплексной замены импортного оборудования на отечественное практически не выполнялся. Галаншин успел предупредить генерального директора, что не надо ставить этот вопрос, ибо министерство поможет с размещением заказов и получением импортного оборудования по тем заявкам, что представил комплекс, и попытается уменьшить плановое задание до реального уровня.

Кузьма Никодимыч не знал, какую же вескую причину выставить, чтобы как-то оправдать провалы в работе комплекса, и какие представить меры по улучшению работы всего коллектива.

Сомов стремился показать секретарю ЦК, что строители свою задачу выполнили досрочно и принимают меры по достройке комплекса, выполняя и осваивая те капиталовложения, которые отпускал Галаншин.

Баннов пытался держать нейтралитет, понимая, что ему еще придется держать ответ в обкоме, а там неизвестно, подбросит ли что Маслов, ведь, видимо, приезд секретаря ЦК связан еще и с этим. А это уже опасно, потому как придется отвечать по полной программе.

Пытался прорваться к секретарю ЦК Дерунец, но его оттирали то Тарасов, то Баннов, и ему никак не удавалось выбрать подходящий момент.

После осмотра комплекса все собрались в кабинете генерального директора, и секретарь ЦК предложил высказаться по существу вопроса. Назминову предстояло держать ответ. Кузьма Никодимович до сих пор не выбрал для отчета генеральную линию и начал издалека, однако его одернули:

— Кузьма Никодимович, не надо хрестоматийной информации, что такое комплекс. Мы не туристы. Ты говори по существу. Что не хватает сырья, транспорта.

Назминов зацепился и высказал то, что вагоны поставляются на комплекс неравномерно, неритмично идет отгрузка готовой продукции, а при непрерывной технологической нитке выпуска продукции это недопустимо.

Его поддержал Галаншин, отметив, что у них постоянные конфликты с министерством железнодорожного транспорта, и конкретно по лесопромышленному комплексу. Этому у него есть документальные доказательства. Секретарь ЦК возмутился:

— Опять железнодорожники! И здесь то же самое! Есть у нас представитель железной дороги?

— Есть. Начальник отделения дороги.

— Что вы скажете?

— Что я скажу. У них в начале месяца грузить нечего, вот вагонов и не даем.

Секретарь ЦК оборвал его:

— Ты что же киваешь на лесопромышленный комплекс? Ты за себя отвечай. Привыкли искать что-то у соседа, а за свои действия не отвечают. Николай Васильевич, ты посмотри, стоит ли его держать в начальниках. Надо убирать таких руководителей, которые за свою работу не отвечают.

Таким образом разрядилась обстановка, был найден виновник, и все как-то облегченно вздохнули. Совещание подошло к концу. Попытки поставить вопросы по БАМу, по городу секретарь ЦК сразу отмел, заявив, что этими вопросами он не занимается и знакомиться с ними не будет.

С лесопромышленного комплекса кортеж направился в особняк, и теперь за машиной секретаря ЦК уже ехал Сомов, довольный тем, что он произвел впечатление, оттеснил министра и приблизился к секретарю ЦК. Как знать, может, и это ему пригодится в будущем.

Когда же Сомова спросили:

— Зачем тебе, Александр Николаевич, нарушать субординацию? Ведь такая расстановка дана сотрудникам ГАИ, и они ее придерживаются.

— Что я, зря, что ли, подкармливал их? И потом Галаншин, считаю, уже не министр, положение его шатко. Из всех других я более по должности подхожу для того, чтобы ехать за машиной секретаря ЦК. Это дает ряд преимуществ: быстрее оказаться ближе, завладеть вниманием.

— Зачем же ты обходишь хозяев — Баннова, Тарасова?

— Сегодня они должны знать, свое место. А их место – за мной, и они об этом знают..

 

XXVIII.

 

СЕРЬЕЗНЫЙ состоялся разговор у Баннова с секретарем ЦК в обкоме. Ему дали понять, что работу лесопромышленного комплекса обком проваливает, и, как ни странно, всю вину возложили на него, а не на Маслова, который ведал промышленностью и явно, по мнению Баннова, не дорабатывал в этом вопросе.

И еще было обращено внимание на то, что севернее строится также крупный по объему лесопромышленный комплекс, второй в отрасли. ЦК и министерство придают ему большое значение. Строится он по плану СЭВ, и здесь никакие срывы сроков признаваться не будут. А Баннов и обком как-то вяло обеспечивают там партийно-политическую работу. Надо проснуться. Не ставить перед ЦК ненужных вопросов, прекратить нездоровые отношения в руководстве обкома, а заняться конкретной организаторской работой.

Баннов понял, что это серьезное предостережение и оценка его работы. Он заверил секретаря ЦК, что примет меры и наведет должный порядок. После отъезда секретаря ЦК Баннов выехал на место строительства лесопромышленного комплекса.

Для того, чтобы как-то придать вес и значение строительству, обеспечить его всеми необходимыми материалами, министерство направило сюда Мусигина, предоставив ему права заместителя министра. Это дало возможность оперативнее решать вопросы строительства, поставки оборудования.

Баннов встретился с Мусигиным, объехал строительство и сделал для себя неутешительные выводы. Прав был секретарь ЦК. Строительство велось медленными темпами, для разворота работы строителям явно не хватало инициативы. Мало уделял внимания этому объекту и Сомов, а сейчас не обеспечивает должным образом работы его преемник Луценко.

В ближайшее время должны приехать 300 специалистов из пяти стран СЭВ. А для них не подготовлены условия проживания и работы.

Мусигин раскрыл полностью картину, какая сложилась на стройке СЭВ, и заявил, что, если в ближайшие три года не будет города, как минимум, на 50 тысяч человек, не будет и комплекса. К сожалению, это с трудом приходится решать у себя в министерстве и со строителями. Они размазали свои силы, отчитываются по выполнению объема строительно-монтажных работ в денежном выражении, выбирают валовые объекты, как говорится, снимают сливки, а нам от этого не легче.

Баннов понял, что надо серьезно отнестись к строительству этого объекта, иначе рано или поздно ему придется держать ответ в ЦК за срыв сроков ввода комплекса, а потом последуют санкции за необеспечение поставок продукции в страны СЭВ. «Нет, надо принимать меры», — подумал Баннов.

Через несколько дней он собрал бюро обкома, пригласил Мусигина со своим штабом, Луценко с ответственными строителями, руководителей области, от кого зависела организация строительства нового города и промышленного объекта. Все уже высказались, предложили меры по обеспечению срока ввода объекта, который вошел в проект постановления. Обсуждение подходило к концу.

Заканчивая затянувшееся обсуждение вопроса, Баннов в своем выступлении отметил, что направление выбрано правильно, подчеркнул важность объекта, одобрил мнение о создании руководящего штаба строительства комплекса и предложил, чтобы штаб этот возглавил он, первый секретарь обкома. Для некоторых это было неожиданностью. В случае срыва, по большому счету, придется отвечать Самому.

Однако Баннов рассудил по-другому. Он понял, что объект на контроле в ЦК, и не случайно именно к ним приезжал секретарь ЦК. Поэтому, так или иначе, придется докладывать о развороте дел, и то, что он сам возглавил организацию работы на объекте, будет, безусловно, воспринято положительно. Кроме этого, руководство организацией работ даст возможность успешнее решать вопросы в министерствах, Госплане и других центральных органах страны. И, наконец, Баннов понимал, что в ЦК будет сделано все, чтобы объект был сдан в срок, а выпуск первой целлюлозы даст возможность поставить вопросы о награждении отличившихся строителей и эксплуатационников, и в этом случае можно просить ЦК рассмотреть представление одного-двух человек к Герою. А там...

 

XXIX.

 

В НАЧАЛЕ X пятилетки сложилась тяжелая обстановка в работе алюминиевого завода. Бесконтрольная выработка водохранилища, бездумное перевыполнение плановых заданий ГЭС, рапорты о досрочном окончании пятилетки привели к тому, что гидростанция подошла к критическому уровню, ниже которого нельзя срабатывать уровень водохранилища.

Обком принял решение отключить 4 корпуса электролиза на алюминиевом заводе и еще ряд объектов в Восточной Сибири. Это было чревато тем, что алюминиевый завод не выполнит план. Баннов стал давить на предприятия энергетики и на алюминиевый завод, чтобы выполняли их указания. Ардаев позвонил в министерство, и заместитель министра Козлов сказал, чтобы завод не торопился выполнять указание обкома, так как Совет Министров и ЦК партии рассматривают меры по ликвидации данного положения. Он дал задание рассмотреть свои предложения и к 12 часам по Москве сообщить в министерство.

Ардаев собрал главных специалистов и приказал продумать, что можно сделать, чтобы с меньшими затратами выйти из создавшегося положения.

Секретарь горкома по промышленности Грушевский, выполняя задание обкома, истерически требовал отключения корпусов алюминиевого завода, не представляя технологически, к чему это все может привести. Попытки разъяснить ему ничего не дали, кроме того, что Владимир Васильевич объявил, что он соберет бюро и тогда неминуемо Ардаев получит строгача.

Все специалисты понимали: если отключить корпус, то через 4-6 часов алюминий в электролизерах «замерзнет», и практически его уже не разогреешь, придется электролизер снимать и выбрасывать, заменяя его новым. Это убытки порядка 20 млн. рублей и более полугода работы по ликвидации такого отключения.

Но Грушевский ничего не хотел слушать. Пожаловался Баннову, что Ардаев не выполняет указание обкома и игнорирует партийные решения. Началось новое давление.

Наконец, Ардаев и специалисты завода выработали наиболее подходящий вариант. Было решено отключать не корпуса, а те электролизеры, которые по срокам эксплуатации находились уже на выходе на капитальный ремонт, а также те электролизеры, которые давали алюминий марок АО, АВ. Хотя это создавало дополнительные трудности по шунтированию электролизеров и обеспечению их выборочного отключения, но давало возможность минимально снизить угрозу невыполнения планового задания.

В обусловленное время Ардаев переговорил с Козловым, доложил мероприятия завода и количество отключаемых электролизеров, предварительно согласовал график отключения, т.к. нельзя было выполнять сразу всю работу, а нужно было делать постепенно, в течение, двух-трех недель.

На следующий день Ардаев был вызван в обком, где, не принимая во внимание никакие объяснения, ему объявили строгий выговор за игнорирование партийного решения. Прилетев на завод, Ардаев позвонил в министерство Козлову, пожаловался на действия обкома. Козлов поддержал морально.

— Ты, Михаил Павлович, оказался в сложном положении. Если бы заморозил электролизеры, мы бы тебя сняли. Так что ты правильно поступил. Я думаю, министерству не стоит сейчас обжаловать действия Баннова. Сегодня Совет Министров примет решение и утвердит наши предложения. В таком положении не ты один. Заводы в вашей области, соседнем крае, все заводы металлургии сибирской зоны тоже. После принятия решения Советом Министров к вам в Сибирь вылетает авторитетная комиссия Госплана, науки, я тоже буду в комиссии. Вот там мы и попытаемся внимательно разобраться, что к чему. А сейчас можешь позвонить Баннову и сообщить свои предложения и предстоящее решение Совета Министров.

Предложения завода были одобрены и приняты, предложено начать постепенный вывод электролизеров из-под нагрузки и снижение энергообеспечения завода.

Встречно завод стал разрабатывать комплексный план «Энергия», который обеспечил бы экономию энергетических ресурсов и позволил снизить потребляемое количество электроэнергии на тонну алюминия..

 

XXX.

 

ПОСЛЕДНИЙ год работы в городе у Тарасова ознаменовался серьезными трениями с Ерохиным. Возвратившись с учебы, Ерохин был взят в горком секретарем по промышленности. Однако большие упущения в работе комплекса были на совести и Ерохина, и Виктор Александрович рассчитывал на то, что с позиции горкома, зная обстановку, Ерохин засучит рукава и примет меры по исправлению создавшегося положения.

Однако Ерохин видел главное в другом. Главное, как он считал, необходимо официально и неофициально укрепить свои позиции в городе. С Назминовым у него давно сложились хорошие отношения. Постарался он не обострять отношений с Ардаевым и установил самые благоприятные отношения с начальником управления строительства Луценко, рядом других ведущих руководителей.

Неофициально установил «деловые» контакты с работником управления комплекса Осиновским, на алюминиевом заводе — с работником кадрового аппарата Лопаник, на строительстве — с Верещаком. Эти люди, подобно Гиляровскому у Тарасова, отлично снабжали Ерохина информацией о мнении актива, руководящих работников и давали ему возможность ориентироваться, какую линию и в отношении кого ему держать.

Для души и оформления ряда дел таким же образом приблизил к себе Аникина, начальника отдела ГАИ города.

Все эти лица верой и правдой служили Ерохину, снабжали информацией, недостатка в которой он не испытывал.

Виктор Александрович чувствовал, что Ерохин не дорабатывает, а точнее, не решает вопросы так, как он должен решать. Но всюду стремится быть в центре внимания. Любит трибуну. Порой даже стало получаться так, что Тарасов в стороне, а Ерохин выступает. Академия научила. Часто стал разговаривать с Москвой. Появились работники в центральном аппарате, с кем Ерохин успел свести дружбу.

Тарасов решил, что надо Ерохина попытаться потихоньку отодвинуть с руководящей работы. Но как только он об этом подумал, поделился, это уже стало известно Ерохину. Тот знал, что Тарасов скоро будет переведен в область. Это дело решенное и лишь вопрос времени. В обкоме со стороны идеологии, промышленности мнение таково, что его надо выдвигать первым. Ерохин решил попросту отойти от дел и посмотреть, что в этой ситуации сможет сделать Тарасов. Пользуясь тем, что жена имела влияние в медицине, и приличное, он «лег на лечение», якобы туго стало с сердцем и надо восстановить силы. А среди окружения им и женой пущен разговор:

— Надсадился мужик. Загнал его Тарасов.

Пришлось Виктору Александровичу одному решать вопросы и за себя, и за своего секретаря по промышленности.

Дружбу Надюша с женой Тарасова не теряла и постепенно давала понять, что целесообразно Сан Саныча оставить первым, когда Виктора Александровича возьмут в область.

Так продолжалось ни много ни мало, а семь месяцев с небольшим перерывом. Сан Саныч «отболел», пока не решился вопрос у Виктора Александровича и он не сменил гнев на милость.

Не мытьем, так катаньем Александр Александрович стал первым секретарем горкома молодого сибирского города. Став первым, он резко изменил стиль работы. Стремился сделать так, чтобы все работники, весь аппарат крутился в полтора оборота, а он снимал сливки общественные и личные.

Работники аппарата удивлялись его нахальству. Прежде всего он хотел бы быть спокойным за свои тылы. И здесь он чуть было не совершил ошибку. Надо было подобрать себе помощников — секретарей по промышленности и идеологии. Секретарем по промышленности он пригласил молодого инженера с алюминиевого завода, которого знал еще по комсомольской работе. Саша Марчук тогда был секретарем комитета комсомола завода, но их семьи знали друг друга, и этого оказалось достаточно, чтобы теперь уже Александр Гаврилович стал секретарем горкома партии и решал промышленные вопросы.

Секретарем по идеологии он долго уговаривал заместителя заведующего отделом обкома, с которой так тепло сошелся ранее на областных семинарах и активах. Но она трезво смотрела на работу и на увлечения. Пришлось Александру Александровичу отказаться от своей, прямо скажем, авантюрной затеи и поднять своего заведующего отделом пропаганды Дину Андреевну до уровня секретаря.

Перестановки были закончены, и Александр Александрович позволял себе иногда расслабиться. Пора было подумать и о личной продовольственной программе. Все знали, что у него есть садоводческий участок в районе «Дунайка» — не достроен, неказист, но почти никто не знал о том, что Сан Саныч оборудует себе дачный участок в кооперативе со звучным названием «Ягодка». Александр Александрович, бывало, проведет в пятницу совещание со своим аппаратом, даст задания и назначит сотрудникам следующую встречу на 19 часов, а сам укатит в «Ягодку». Надо же когда-то решать и свои личные проблемы..

 

XXXI.

 

АРДАЕВ давно ждал этого разговора, готовился к нему. И вот время пришло. В город приезжала высокая комиссия, чтобы рассмотреть вопросы отключения ряда корпусов металлургического производства в связи с нехваткой электроэнергии в сибирской зоне.

Приехал с этой комиссией и заместитель министра Козлов. Он, в прошлом ответственный партийный работник, за короткое время пребывания вывернул, как говорится, все наизнанку. Хорошо зная технологию, побывал в самых неблагополучных местах, посмотрел бытовые помещения, душевые, встретился с рабочими, расспросил об их нуждах, заботах и сумел правильно понять, где и кто недорабатывает.

Накостылял он и Ардаеву за то, что захламили территорию, не решают вопросы сушки одежды рабочих, низка культура производства. Провел совещание с руководящим составом завода. На нем он подчеркнул, что отключение и снижение расхода электроэнергии по сибирским заводам министерства принесет убыток примерно 250 млн. руб. Только этот завод за счет дополнительного капитального ремонта, вывода оборудования из-под нагрузки даст убыток 64 млн. руб.

— Вы учтите, — подчеркнул Козлов, — мы не капиталисты и обязаны выплачивать рабочим ту заработную плату, которая была до отключения. Не можем их рассчитать с завода. Поэтому наша задача обеспечить их фронтом работ на ремонте.

В целом руководство завода, инженерный корпус быстро разобрались в ситуации, приняли правильное решение и одними из первых осуществили переход на пониженные лимиты электроэнергии.

Далее Козлов отметил: авторитетные специалисты заверили, что нынешний и будущий годы будут водообильными, это позволит поднять уровень водохранилища и обеспечить требуемое количество электроэнергии для завода. В частной беседе было подчеркнуто, что, в принципе, никто не следил за уровнем водохранилища, ни в каких контрольных цифрах Госплана его не было. Все считали, что уровня воды достаточно и водохранилище никогда не будет доведено до критической отметки, когда придется отключать агрегаты ГЭС. На месте, в области, это тоже не бралось во внимание, даже тогда, когда ГЭС, используя максимальные запасы воды, давала вместо 22 миллиардов проектных киловатт-часов 29 миллиардов. Все приветствовали успехи коллектива. И только сейчас на это обратил внимание директор ГЭС Устинов. Он же и поднял вопрос об отключении, иначе его агрегаты стали бы работать на критических режимах.

Теперь управление энергетики и Госплан будут планировать потребление электроэнергии с учетом уровня водохранилища.

Козлов провел беседы с Дурляковым, заместителем директора по производству, разобрался по их претензиям к директору. Заместитель директора по производству заявил, что он не прав, и взял свое заявление, которое, кстати, рекомендовал ему написать Дурляков, и с этих позиций все как бы было решено.

Жесткий разговор состоялся с Дурляковым. Заместитель министра отметил неправильный стиль работы как секретаря парткома, так и директора, и чувствовалось, что, раскладывая по полочкам их недостатки и ошибки, он желал примирить хозяйственную и партийную власть завода. Михаил Павлович Ардаев в целом признал, что, действительно, он многое берет на себя и не всегда может положиться на своих помощников, а помощи со стороны парткома пока не получает.

Дурляков же, напротив, закусил удила и стал требовать снятия директора. Козлов не выдержал:

— А что же, тебя прикажешь поставить директором? На вашем заводе была такая практика: с секретаря парткома — в директоры. Но из этого ничего не получалось. Вы что же, считаете, что я вас променяю на директора? Пойду с предложением в ЦК: «Давайте поменяем»? Да в этой обстановке я лучше пожертвую вами, чем директором. Учтите это. Вам надо менять стиль работы.

Та беседа оказалась пророческой. Как ни пытался Дурляков, но так и не смог преодолеть себя. В конце года (а именно 31 декабря) он попробовал вновь вытащить директора на заседание парткома, якобы отчитаться, как тот изменил свое поведение и стиль работы. Но не пришлось. Как только в обед об этом объявили директору, то даже у него, имевшего крепкое здоровье, случился сердечный приступ, и «Скорая» увезла его с рабочего кресла. Новый год завод начинал без директора, а перед Ерохиным поставили задачу подобрать нового секретаря парткома.

Александр Александрович долго не церемонился. Он знал, какие у Дурлякова сильные и слабые стороны, где он бывает, чем увлекается. Для этого его Лопаник снабжал всегда свежей информацией.

Тут как раз представилась возможность. Приехал работник областного управления внутренних дел Пашин для согласования кандидатуры замполита городского аппарата УВД, которого он предлагал из другого города. Ерохин отказал Патину в согласовании этой кандидатуры, заверив, что у них есть своя. Тут же он пригласил Дурлякова, слегка поприжал и с личным делом направил на собеседование в областное управление УВД.

Так решился вопрос с Дурляковым и несколько была оздоровлена обстановка на заводе..

 

XXXII.

 

ШЛО время, а дела на лесопромышленном комплексе не поправлялись. Назминов держал уровень производства продукции в пределах 91-93 процентов. По-прежнему прямо и объективно ставил вопросы перед обкомом. Держал себя независимо, чем вызывал ярость у Баннова.

Посоветовавшись с партийным руководством города, Маслов решил Назминова защищать.

— Ну, гонорит, но это способный руководитель, специалист своего дела. Все дело в технологии и оборудовании. Технология на комплексе 60-х годов. Закупили мы старое оборудование. 15 лет строили. От этой технологии американские, канадские фирмы отказались в 1964 году, а мы в то самое время купили.

— Послушай-ка, Маслов, что-то я тебя не узнаю, — сказал Баннов, стараясь показать, что он уязвлен. — Боюсь, ты не понимаешь, насколько отвратительно мне его поведение. Смотри, Владимир Федорович, как бы я в тебе этого качества не

обнаружил.

Подошел к столу, набрал номер телефона Евстафия Антипина.

— Вот, учись у Антипина, — многозначительно сказал Баннов, — сейчас мы с ним будем решать судьбу одного партийного работника.

Маслов знал, что у Антипина и Баннова всегда единое мнение. Евстафий умел учесть любые нюансы настроения Николая Васильевича. Оба единодушно убирали конкурентов или людей, которые пытались отстаивать свое мнение, спорили и доказывали. Этого было достаточно, чтобы освободиться от них. Причем Антипин в этих вопросах был даже хитрее своего наставника, ибо в большей степени он решал свои вопросы через третьих лиц. Сам редко был инициатором. А если и был, то уже знал мнения других и умело это использовал. Бил, как говорят, без промаха.

— Как хочешь, Николай Васильевич, но Назминова я на съедение не отдам, — доставая из папки документы, письма, докладные Кузьмы Никодимовича в обком, сказал Маслов. — Может быть, он в чем-то и виноват, однако кое-кто в нем видит отпущение грехов собственных.

— Ты на что намекаешь? — Взгляд Баннова говорил о непреклонном решении рассчитаться и с Назминовым, и с его защитником, однако дальше вслух он не высказал своих мыслей и настроен был вроде даже миролюбиво, надеясь, что постепенно Маслов сдастся сам и выскажет свою покладистость, которой следовало бы поучиться у Евстафия Антипина.

— Однако признаешь тем не менее, что Назминов все же в чем-то виноват?

— Хотел бы я знать хоть одного директора завода, который не был бы в чем-то виноват. Назминов хороший специалист, а мы его ломаем и, видимо, доломаем. Но мне, кажется, таких под себя не подстроишь. Поэтому придем к тому, что снимем.

Минуту помолчал.

— А что министерство?

— Министра я беру на себя. С Галаншиным договорюсь. Дадим отсрочку. Знаю, мужик упрям, но я его уже узнал и думаю, что склоню на свою сторону.

— Ну что ж, посмотрим. Одно знаю, что отрасль работает плохо и беды свыше вешают на министра. Конечно, ему надо быть разворотливее, особенно в вопросах внешних сношений.

— Однако давай-ка отправляйся в командировку на лесопромышленный комплекс, посмотри внимательно, поговори с активом, нацель на серьезное обоснование своих позиций в министерстве, а может быть, и в ЦК. И все-таки я бы тебе не советовал защищать Назминова. Посмотрим, кто из нас будет прав. Ты же секретарь обкома, а не просто инженер. Ты сейчас больше политик, дипломат и должен проявлять изворотливость, если того требуют обстоятельства.

На губах Николая Васильевича чуть возникла тонкая усмешка, но тут же он сумел ее погасить.

— Только не агитируй меня. Сам знаю, что не должно быть противоречий в системе отношений «инженер-партийный работник». Но поверь мне, дело с комплексом еще не кончилось.

С ним и нам достанется, если не будут приняты надлежащие меры. Сегодня благополучие области, ее показатели зависят от комплекса, реализации его продукции. Жаль, что не можешь ты меня понять правильно. А вообще и наши отношения смазки требуют. Хорошей смазки.

Маслов вышел из кабинета первого явно озабоченным. Неужели вновь Баннов поднимает старое или, наоборот, ищет примирения? В одном он прав: еще много придется повозиться с комплексом. Вероятно, кроме технических мер, придется решать с Галаншиным и организационные. Надо, вероятно, потихоньку переместить Назминова на другую почетную работу, чтобы в случае чего и в ЦК можно было говорить о принимаемых мерах по всем направлениям..

 

XXXIII.

 

С ПРИХОДОМ в строительное управление Луценко Евгений Петрович Верещак решил наконец, что надо попытаться преподнести себя, да к тому же преподнести так, чтобы быть под руками Луценко и на виду всех руководителей. Он выбрал подходящий момент для встречи с Луценко.

— Мы с вами как начальники строительных управлений давно знакомы. Вас выдвинули, а я уже почти на пенсии, на управлении меня подпирает Медяков, да я и сам чувствую, что пора сменить работу. У меня есть деловое предложение. Вы же знаете, что авторитет и влияние в городе у меня есть, и, находясь между вами и городскими руководителями, я мог бы в какой-то мере с пользой для управления и для вас давать консультации по тем или иным вопросам.

Луценко понял, куда клонит Евгений Петрович. Работая начальником управления капитального ремонта, он был сереньким, незаметным, но все кружил вокруг больших людей. А с другой стороны, возглавляя сейчас совет ветеранов, знает всех городских руководителей и может быть полезен, так что сразу отмахиваться от него не стоит.

— Евгений Петрович, мне ясны ваши намерения. Сейчас много уделяется внимания развитию сельского хозяйства. У нас есть управление с объемом 50 млн. руб. строительно-монтажных работ, но сейчас я не могу вплотную им заняться. Сомов, добиваясь больше популярности своей, разрекламировал, что наше управление все может. Теперь предстоит направлять людей в Хабаровск и там создавать строительное управление. В порядке оказания помощи построить примерно 20 тыс. кв. м жилья и на строительстве Курской атомной. Но это еще не все. Нас толкают на КАТЭК, а это уже очень серьезно. Там, как тебе известно, разворачивается крупное строительство союзного значения, и если мы там начнем, то это на долгие годы. А это значит, что нас растаскивают по-крупному, и здесь мы уже не всегда сможем сконцентрировать свои усилия. Поэтому от меня будешь заниматься организацией сельского строительства. Продумай что-то насчет маленького отдела в количестве 2-3 человек, чтобы курировать сельское строительство в регионах, и постоянно будешь мне докладывать то, что считаешь необходимым.

Евгений Петрович понял, что Луценко осторожничает, но и это была его победа. Теперь у него руки развязаны. Все теперь зависит от него, а уж он-то сумеет развернуться. Главная задача — это собирать информацию, знать, откуда может исходить главная угроза, и подсказывать Луценко советы для принятия решений. Создавать общественное мнение и растить популярность главной строительной фирмы. Сразу же право отношений с горисполкомом, исполкомами, партийными органами взял на себя. Скомплектовал небольшой отдел. Чтобы показать свою значимость, постоянно рекламировал свои хорошие отношения по линии совета ветеранов вначале с Покрышкиным, затем с Батовым.

Имевшееся в Евгении Петровиче что-то деляческое никогда внешне не выпирало. Он всем готов услужить, но только так: если ты имеешь положение и можешь ему пригодиться, — да, в других же случаях Евгений Петрович никогда не отказывал, но и никогда не выполнял обещания.

Держался компанейски. Пил в меру. Увлекался, но не влюблялся. Себя он никак не забывал. Работая в строительном управлении, а позже и в главном строительном управлении, приобрел по остаточной стоимости новый УАЗ-469 за 1670 руб., такую же машину подарил сыну. Эту аферу он мастерски обтяпал и всем говорил, что живет в долгах и не может свести концы с концами.

Начав работать у Луценко, он имел уже двустороннюю связь: с горкомом через Ерохина, давая тому информацию о делах строителей, а мнение партийных органов и предстоящие решения — Луценко. Важно для него здесь было не оступиться. Знать, где что можно делать, говорить. И надо сказать, что выполнял он свою роль мастерски.

Первое, что он решил сделать, — это прощупать Ерохина. От имени конторы предложил ему вариант с приобретением УАЗ-469. По линии СЭВ строители получили значительное количество этих автомобилей, которые можно реализовать передовикам производства. Одну машину они берут как бы для эксплуатации в управлении строительства, ставят остаточную стоимость другой, подобной машины и продают ее Ерохину.

Александр Александрович спросил:

— А сколько это будет стоить?

— В пределах двух тысяч.

— Дороговато.

— Посмотрим, может, и дешевле.

Евгений Петрович быстро осуществил эту операцию, и отличная новая машина обошлась Ерохину со всеми расходами в 1200 рублей.

Верещак теперь нашел прямую дорогу к Ерохину и мог быть спокоен за себя..

 

XXXIV.

 

ДЛЯ города, области, да и для Сомова в министерстве сложилась сложная обстановка. В главное строительное управление приехала авторитетная комиссия народного контроля для проверки фактов моральной нечистоплотности большой группы руководителей.

Совет Министров разрешил строителям города строительство двух домов в Подмосковье и двух домов — в Дарнице (одном из районов Киева) за счет государственных средств для передовиков производства, проработавших более 15 лет в районах Севера. В Подмосковье особого ажиотажа не было. Строители включили в список нескольких ветеранов города, района, и заселение прошло незаметно.

Желающих же иметь квартиру в Дарнице было достаточно много. Причем, видимо, руководство строительством решило за государственный счет обеспечить жильем в теплых краях руководителей партийно-советских органов, руководителей своих строительных управлений и главной конторы. Возможно, ничего бы и не стало известно, не было бы лишнего шума, если бы не одно маленькое обстоятельство.

Руководителем этого кооперативного строительства являлся ветеран войны Осипов, который полагал, что, закончив стройку, он получит жилье и останется проживать на Украине, что явится ему наградой за долголетний труд в строительстве и на Севере, за заслуги как ветерана войны. Однако руководство посчитало по-другому. И здесь свою руку приложил Евгений Петрович. Он также состоял в этом кооперативе, но ему нужно было протолкнуть Александра Александровича Ерохина, которого по всем документам провели как слесаря механических мастерских строительного управления.

Евгений Петрович никак не хотел уступать и при окончательном рассмотрении списков руководители главного строительного управления вычеркнули Осипова из числа членов кооператива.

Это и повлекло дальнейшие серьезные осложнения. Появилось письмо в Москву, и народный контроль приступил к глубокой проверке. Среди плотников, штукатуров-маляров, слесарей, токарей, включенных на получение квартир в Дар-нице, оказались начальник управления Луценко, начальники других подчиненных управлений Холоднов, Коршунов, главный бухгалтер Суворова, партийные руководители и сам Ерохин.

Баннову пришлось срочно приглашать их в обком и ставить перед ними альтернативу: либо они отказываются от Дарницы, либо партбилеты на стол.

Ерохин быстро сориентировался и сразу, не доводя дело до Баннова, отказался от получения квартиры в Дарнице; стал выполнять волю обкома, объявляя выговоры и строгие выговоры непослушным, которые тянули и не хотели отказываться от дармовой Дарницы.

Проскочила во всех этих передрягах главный бухгалтер, которая оказалась беспартийной, оформила пенсию и упорхнула в Киев от ответственности и наказания.

Ушел от всякой ответственности и Верещак. Он спокойно слетал в Киев, оформил жилье на сына, которого, кстати, пристроил фотокорреспондентом на алюминиевый завод.

Чтобы прописаться в Дарнице, надо было выписаться из этого северного города, чего никто не хотел делать. Тогда пошла волна: руководители, их дети «теряли» паспорта, шли в органы внутренних дел, получали новые. Вот тогда-то и выписывались здесь и прописывались по новым паспортам в Дарнице, а по старым проживали на старом месте. Чего не сделаешь ради собственного благополучия и будущего проживания в цветущем Киеве.

Вместе с тем обком и комиссия народного контроля пресекли попытки некоторых руководителей использовать свое положение, чтобы получить жилье за государственный счет.

Это одна проблема, которая ударила по Сомову, ибо нужно было срочно спасать Луценко. Во-первых, по жилью в Дарнице — для такого руководителя это серьезное моральное пятно. Во-вторых, какая-то информация просочилась о несуществующем складе, созданном Сомовым. Надо срочно прятать концы.

А тут Закопырин в Норильске зарвался. Предупреждали же его, что с директором комбината надо жить в согласии.

Это старый, опытный руководитель, имеющий авторитет в ЦК, Герой Социалистического Труда и шума, трепа и всякой показухи не потерпит. Там выдать спорткомплекс за свой и обещать построить не пройдет. Все жилье и город — это металлурги. Деньги на строительство — от металлургов. Заказчик — один комбинат, и он требует сделать так, как нужно ему, как диктуют обстоятельства. Такой директор не потерпит выкрутасов, ссылки на отсутствие оборудования, документации или другие причины. Здесь все в его руках.

Закопырин же вначале пытался устроить легкий флирт, не получилось. Тогда решил дождаться, чтобы директор комбината на коленях пришел к нему. Вот тут-то он глубоко просчитался. И сейчас этого нахала надо было куда-то срочно пристраивать. Нахальства у него достаточно, он может пнуть и Сомова. Чем-то он располагает. Нахал. Сомов не мог забыть их последний разговор.

— Хороший ты мужик, Александр Николаевич. Что ты новое готовишь? Скоро ли министром будешь? Вижу я тебя насквозь. Ищешь в жизни большого куска. Мелкие надоели. Я тоже кое-что разумею. Давно постиг большую политику.

— Если бы постиг, то не сидел бы здесь, как мокрый гусь, — перебил его Сомов. — Езжай к себе. Что-нибудь придумаем. Постарайся не выступать..

 

XXXV.

 

ЗАВТРАШНИЙ день пришел для каждого с разной скоростью. Быстро — для Квасова. Приехав домой, просмотрел полученные газеты, послушал программу «Время» и уснул без всяких сновидений до утра.

Медленно — для начальника управления строительства Рапальского. Он не спал до полуночи, переживал: ведь завтра -30 декабря, и объекты алюминия высокой чистоты надо сдать актом государственной комиссии.

Председатель комиссии Петров, в прошлом директор одного из алюминиевых заводов, сейчас работник министерства, человек опытный, дотошный, и как он поведет себя завтра, неизвестно. Мучительно медленно приближался завтрашний день для Ардаева. Надо было с Петровым обсудить все «за» и «против» приема объектов алюминия высокой чистоты. Были еще недоделки, хотя уже практически ничего от строителей не зависело. Предстояло завтра получить первый сверхчистый металл. Нужно было все проверить, дать последние указания. Ночью его несколько раз будили телефонные звонки. Сон постоянно прерывался. Несколько раз за ночь Михаил Павлович смотрел на часы, но время тянулось еле-еле.

Не дождавшись утра, он еще раз стал смотреть и изучать подписанные акты подкомиссий, искать, не пропустил ли он что-либо существенное, чтобы, пока не поздно, с утра поставить вопрос о приеме вновь вводимых объектов.

Позавтракав, позвонил Петрову. Оказалось, тот тоже уже на ногах и готов ехать на завод. Они вместе ехали на завод и всю дорогу рассуждали о том, какую выбрать стратегическую линию: подписывать акт сразу или оговорить со строителями поэтапную приемку, как и промышленную часть работы оборудования.

После раздумий договорились акт подписать после получения первого металла, с оговоркой, что благоустроительные работы строители выполнят позже, в конце первого полугодия. Предстояло в следующем году обеспечить промышленное освоение нового корпуса.

С начала рабочего дня все собрались в новом корпусе.

Из трех готовых одна ванно-матка была заполнена металлом. Предстояло на ней задействовать электролизеры, которые также были подготовлены. Весь процесс так был рассчитан, что к назначенному времени можно было разлить металл в установленные формы. Пробы, отданные в лабораторию, показали, что металл соответствует стандарту и готов к разливке.

Строители заулыбались. Больше здесь Ардаеву, Петрову и руководителям строительного управления, обеспечивающего строительство корпуса и других объектов, нечего было делать. Можно было идти в кабинет к Ардаеву подписывать акт государственной комиссии.

Год выдался тяжелым. В начале года, когда все в городе и области посмотрели состояние строительства объекта, упали духом. Оставалось освоить еще 70 процентов капиталовложений, недоставало значительного количества оборудования -кранового, технологического. Строители, на всех уровнях обвиняя Ардаева, подводили к тому, что объект придется сдавать на следующий год.

Ардаев собрал своих специалистов, дал задание по обеспечению строительства всем необходимым, что зависит от завода, подчеркнул, что в этом объекте заинтересованы отрасли, обеспечивающие выпуск продукции на оборону, на будущий год уже дан план выпуска этой продукции, а поэтому никто не даст права превысить сроки строительства. Вероятно, в мае его ход будет рассматриваться в Совете Министров, и мы должны быть к этому готовы. Что же касается состояния дел и отношения строителей, которые до сих пор не сконцентрировали усилия на этом объекте, подготовлена записка и фотоальбом в министерство.

И действительно, в мае строительство объекта алюминия высокой чистоты стало предметом обсуждения, причем жесткого обсуждения в Совете Министров. Руководителям строительства и их куратору от министерства Сомову сказали четко и ясно: объект должен быть сдан в этом году, и завод должен выдать планируемый объем металла на следующий год. При срыве будет перевод руководящих работников на другие должности, где нужно будет не обеспечивать руководство, а самим работать.

После такого обсуждения Ардаев и строители действительно приложили все силы, чтобы выполнить намеченное и ввести объект в установленные сроки.

После рапорта о получении первого металла высокой чистоты ЦК одобрил ходатайство о награждении наиболее отличившихся в строительных, монтажных и пуско-наладочных работах. 35 передовых рабочих, ИТР строительства, подрядных организаций, завода, института ВАМИ были представлены к наградам..

 

XXXVI.

 

О ПОДАРКАХ, сувенирах, деяниях типа не подмажешь — не поедешь стало известно председателю комиссии партийного контроля в центре. Информация о несуществующем складе, созданном Сомовым, проросла, созрела, осталось только рассмотреть на месте и сделать определенные выводы.

Члены комиссии прибыли в город инкогнито, привлекли к этому делу работника прокуратуры Мазитова, известного в центре следователя по особо важным делам, принципиального, неподкупного, а потому и неудобного для местных руководителей. С ним старались не связываться и дел не иметь. Знали: он сделает так, как требует того закон.

Комиссия пересмотрела горы документов, получила достаточное количество объяснений, сумела выйти на то, что в этой строительной фирме организован несуществующий склад, на который списано свыше полумиллиона государственных средств. У него нет ни фундамента, ни стен, ни крыши, но есть заведующая складом, через которую проходили все дефициты и вещи, предназначенные для вручения таким лицам, от которых что-то зависит, через которых можно решать вопросы в пользу строительного управления, получать дополнительные фонды на материалы, утверждать списание товаро-материальных ценностей в большом масштабе.

Выявилось, что незначительные сувениры в виде японских счетных машинок попали в партийные аппараты, в личные руки руководителей городских, областных и даже центральных органов, вскрылось и то, что японские мебельные гарнитуры в качестве подарков попали к Тарасову и Ваннову, один взят Сомовым. Об этом узнали их владельцы.

Что делать? Срочно вернуть, написать объяснение — как это могло случиться? Нет. Срочно, задним числом составляется акт о том, что эти гарнитуры во время транспортировки были испорчены и комиссионно уценены. Их стоимость (до 3 тыс. руб.) стала составлять чуть более 10 процентов от первоначальной.

Руководители, взявшие гарнитуры, самым скорым транспортом отправляют своих жен, чтобы внести означенную сумму. Не взяли у государства бесплатно, а на бедность приобрели лом, а не целые кресла, шкафчики, пуфики, трюмо, трельяжи и тому подобное. И заплатили-то сполна. Комиссии представили и акты, и документы об оплате, однако материалов было достаточно, чтобы стоявшего у руля снабжения всем этим дефицитом Константина Ивановича Николаева привлечь к уголовной ответственности. Материалы рассмотрела нейтральная прокуратура другой области и вынесла решение: арестовать и провести доследование всех злоупотреблений.

Подвергнуть аресту Николаева можно было лишь после того, как сессия исполкома даст согласие, так как Константин Иванович депутат, и надо было решать, освобождать его от депутатского мандата и отдавать в руки правосудия или нет. Этого никто не хотел делать, ведь в основном это были те, кто получил кое-что, прошедшее через николаевские руки. Этого боялся Сомов, побаивался Баннов, переживал Тарасов. А вдруг Константин Иванович, будучи под следствием, начнет говорить? А он знает много и может рассказать, как он вначале ничего не знал и ему умело подсовывал документы начальник отдела. Когда же он стал догадываться и пошел к Сомову, то тот его успокоил: «Мелочи. Мы столько списываем, и это включим. В такой массе что там можно найти? А потом, все в наших руках».

— А если что-нибудь все-таки станет известно?

— Константин Иванович, не будь наивным. Неужели партия и Советская власть в городе, которые немало получили от нас, отдадут нас на растерзание? Да они первыми побегут защищать нас. А потом смотри: мы с тобой обеспечиваем всех их запасными частями. Вся мебель в городской, районной и значительное количество в областной милиции — наша.

— Но они заплатили.

— Конечно, заплатили, но где еще они могли взять? И потом, сполна ли заплатили? Ведь импортная мебель дорогая. Так что, я думаю, ничего сложного нет, и панику поднимать не надо.

И вот сейчас горкому и горисполкому надо было решать, давать санкцию на арест или попытаться взять Николаева под свою защиту. Свыше полугода шла дипломатия между органами правосудия и партийно-советскими органами города. Когда председателю горисполкома и секретарю горкома предоставили имеющиеся в руках следствия документы, стало ясно: сложно будет скрыть, и нет оснований ограничиться мерами административного и партийного взыскания.

Но еще долго ждали сессии исполкома, затем она прошла, но председатель был в отпуске и без него никто не поставил этот вопрос. Потом вышел председатель, но сессия вновь долго не проводилась. Времени было много, чтобы дать возможность Николаеву и тем, кто был с ним связан, решить проблемы более просто: отдать то, что было взято. Но много было надежд на то, что все обойдется, что документально все будет скрыто, что будет обеспечена защита и Николаева не отдадут в руки правосудия.

Однако надежды зачастую остаются только надеждами. Органы надзора добились права и взяли под арест Николаева, и даже по тем документам он был приговорен к значительному сроку заключения..

 

XXXVII.

 

СОМОВУ пришлось использовать все свое влияние, чтобы как-то решить проблему и спасти и Луценко, который был назначен в строительное управление на его место, и Закопырина, отношения которого с директором металлургического комбината зашли слишком далеко. Решать их можно будет только в ЦК. А там, конечно, поддержат опытного, известного директора металлургического комбината, с Закопыриным же придется расстаться.

Сомов ясно понимал, что, спасая их, он спасает и себя. Знают они много, а в таком положении любое лишнее слово может обернуться и скамьей подсудимых,

Главная проблема для Сомова — договориться в крайкоме, и если там он получит согласие, тогда уже будет проще договориться в области, где он работал и где легче будет решать вопросы дальше. А мысль, которая пришла к Сомову, заключалась в том, чтобы Луценко перебросить на КАТЭК – вновь начинаемый Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс, а Закопырина — на место Луценко, куда когда-то так рвался Анатолий Николаевич. «Вот пусть там и развернется, -думал Сомов. — Авантюрист он сильный, может, и сумеет спрятать все те нити, которые остались после меня.»

Побывав в крае и области, Сомов сумел договориться с секретарями обкома и крайкома и считал, что умело разрешил появившиеся проблемы.

Закопырин вновь ожил и стал наводить порядки в том же стиле, что и в Норильске. Прежде всего — реклама собственной личности. Заступив в управление крупным строительным коллективом, Закопырин прежде всего нанес визит Баннову, заручился его поддержкой, рассказал, как он думает навести дисциплину и порядок, и смело начал реконструкцию и перестановку.

Прежде всего все должны видеть фирму и его как руководителя этой фирмы. Собрав начальников управлений строительства, он приказал, чтобы перекрасили весь транспорт и на бортах написали название главной строительной фирмы, которую он возглавляет.

На первой же неделе случилось маленькое недоразумение. Работник ГАИ снял номер с закрепленной машины Закопырина ввиду того, что машина не исправна и не прошла техосмотр.

Но не таков Закопырин, чтобы взять другую машину, а эту отправить для подготовки к техосмотру. Нет. Он звонит лично Баннову.

— Николай Васильевич, не дают работать. Машину ГАИ забрала, номера сняли, сижу на приколе.

— Хорошо, сейчас это недоразумение исправим. Как входишь в дело?

— Сейчас утрясаем программу будущего года. Взялся за перспективу, чтобы на 2-3года вперед решать вопросы документации, финансирования и обеспечивать хороший задел. Подготовлюсь и доложу подробно свои предложения.

— Хорошо, подготовишься — приезжай, рассмотрим. Обрати внимание на стройку СЭВ. За последнее время там опять спад.

— По стройке СЭВ, я думаю, нам надо в ближайшее время встретиться прямо на месте и все внимательно обсудить.

— Договорились. Подготовься основательно. У меня много замечаний в ваш адрес.

После звонка Закопырина Баннов резко выговорил начальнику горотдела милиции Кузнецову и заставил, как он выразился, «прекратить произвол».

— Так, знай наших, — думал Закопырин, когда ему доложили, что номера возвращены и в документах поставлены реквизиты, что техосмотр пройден.

Разобравшись с управленческим аппаратом, Закопырин вначале удивился: а что здесь делает Верещак? Однако, поразмыслив, понял, что не случайно тот был взят как руководитель совета ветеранов войны города. «Проныра и пройдоха мне подойдет», — решил Закопырин.

Пригласив Евгения Петровича, он начал без обиняков:

— Евгений Петрович, вы мне нужны. Вы — моя реклама. Но без капризов. Я вас держу, плачу, а вы рекламируйте нашу фирму и сообщайте мне о наиболее важных событиях в городе, которые как-то могут повлиять на нас.

А еще бы я попросил тебя, Евгений Петрович, подумать над двумя проблемами. Первая. Мне нужно знать, кто из корреспондентов — местных, областных, союзных — был здесь и хорошо писал о наших строительных делах, руководителях строительства. Составь перечень, уточни, где они, можно ли их вновь пригласить. Хватит писать только о Кагане. А то, ишь ты, как Приставкин его расхвалил. Должна пойти новая волна. Я сам должен опираться на пишущую братию.

Вторая. Мне нужно, чтобы ты поближе сошелся с Ардаевым. Это мужик самостоятельный, в баньку со мной не пойдет, а мне нужно знать, о чем он думает, какие шаги будет предпринимать. Мне кажется, после объектов алюминия высокой чистоты он еще что-то замыслил. Ведь тылы его во многом до сих пор голые. Бывшие руководители сливки сняли, награды получили, а этот отдувается. А поскольку я чувствую, что дружбы здесь не будет, мне нужно знать его действия. Это твоя вторая проблема. Вот на этих условиях мы с тобой будем работать.

Да, и еще. Ты близок к Ерохину. Не советую перебегать мне дорогу. С Ерохиным мы сами договоримся и найдем общие точки. Мне кажется, что я его раскусил, еще когда он работал на лесопромышленном комплексе. Теперь проверим в иной обстановке..

 

XXXVIII.

 

ЗАКОПЫРИН понимал, что без имени ему цена пятак. В этом он убедился в Норильске. Нужна реклама, а для этого надо держать возле себя прессу. Пресса — она все может.

Набережная просыпалась. Тонкие дымы тянулись к ледяному солнцу, которое заглянуло в спальню начальника строительства. Закопырин еще спал. Проснулась жена, долго лежала. Наконец, он зашевелился и открыл глаза.

— Ты что так?.. Какие думы с утра тебя одолевают?

— Анатолий, я давно хочу с тобой поговорить. Оставь, куда ты еще стремишься? Ты и так достиг многого. Защитил кандидатскую, возглавляешь такой крупный коллектив. Делай хорошо свою работу, отбрось гордыню. Тебя же опять заносит. Я же вижу. Урок Норильска разве не пошел тебе впрок?

— Как и все бабы! Волос длинный, а ум короткий, — размышлял он по пути в управление. — Где ей понять, что в таком деле, как задумано, без прессы не обойтись? Видимо, ей и не стоит сейчас ничего говорить, она и так уже достаточно много знает.

Нет, он пойдет дальше. Одного он не мог понять. Сомов, будучи начальником управления, несколько раз ставил вопрос перед министерством, чтобы его управление было переименовано в производственное объединение. Ведь подчиненные ему почти три десятка управлений строительства — это сами по себе тресты, так как у каждого из этих управлений несколько СМУ, а в СМУ — по 4-8 участков. В силу такой структуры Сомов и предлагал, чтобы под его началом было производственное объединение с выходом на министерство.

И вот что интересно. Это его предложение никто не поддержал в Москве, хотя Баннов и был склонен к тому, чтоб было объединение или главк. Сомов в беседе с Банновым мечтал, что создаст коллегию, и будут они решать дела, как министерство.

Ни главк, ни объединение не получились, а Сомов оказался заместителем министра. Не это же повлияло и не его эрудиция. Ведь Сомов никогда не отличался красноречием, выступал нечасто. К выступлению готовился тяжело. Это типичный строитель-практик и тем не менее сумел так высоко взлететь. Пока, видимо, не разгадать эту тайну, однако надо найти свой путь. А о том, что Закопырин готов на очередные авантюры, говорило все его дальнейшее поведение.

Сравнительно молод. Только что перевалило за сорок. К семье и семейным делам так и не прибился. До сих пор неравнодушен к молодым, ловок, черт, в этом деле, не прочь и снасильничать, но сейчас у него есть опыт юности и опыт жизни. Знает, где можно, а где нельзя перегнуть. В своем близком кругу всегда подчеркивает: «Надо брать от жизни все, что можно и чего нельзя.» Характер общительный, с юмором, который его частенько выручает. Бесцеремонен. Большой интриган. Умеет и способен поедать противников тихо-мирно, чужими руками, без шума. Будет тебя в баньку приглашать, спинку тереть, но всегда будет думать, как тебе половчее подножку поставить. Таков он есть, новый начальник строительства Анатолий Закопырин.

Прессе этого знать не следует. Пресса, если она тебя поддерживает, — это двигатель твоего прогресса. Ты ведь так думаешь, Анатолий Закопырин.

Собрав журналистов, которых ему подобрал Верещак, Анатолий Николаевич предложил свободно рассаживаться. Им были предложены кофе, минеральная водичка. Как ни крути, а обстановка деловая.

— Мужики, я хотел бы заключить с вами союз. Как я понял, вы — патриоты этого города и строительного управления, романтики, и мне этого достаточно, чтобы обратиться к вам. Прежде всего на все надо смотреть с юмором. У вас полная свобода выбора. Только мне бы хотелось, чтобы вам было понятно: расту я — растете вы, такой лозунг, мне кажется, вас устроит. А теперь о более конкретных делах.

Мне постоянно нужна будет ваша помощь. Идей у меня много, и без прессы не обойтись. Таким образом, общаясь со мной, вы будете знать больше, чем другие.

Для города проблема, которую надо поднять, — это защита окружающей среды. Выгодно, всегда проходит и щекочет нервы простым людишкам и руководителям. Ведь ситуация, которая сложилась здесь, заключается в том, что, готовя проект строительства, и лесопромышленный комплекс, и алюминиевый завод, каждый сам по себе считал свои выбросы и загрязнение. Для каждого предприятия в отдельности все было бы практически в норме. Но когда они оба рядом, то превышение сразу увеличивается более чем в два раза. Поэтому можно то одно, то другое предприятие поругивать на различных уровнях. Это наши оппоненты, требующие сегодня строить объекты, снижающие загрязнение и выбросы. Проекты проходят через нас. И говорить, что хорошо и что плохо, можно, получая от нас информацию.

Затем. Наше управление строительства сегодня уже переросло главк и производственное объединение, и вопросы управления требуют изменения структуры. Это ваш хлеб — поднять данную проблему. Думаю, что в ближайшее время ЦК и правительственные органы будут относиться к таким идеям более пристально. Так управлять, как мы управляли в 70-е годы, сегодня нельзя. Вот вам еще одно положение, где есть место фантазии на практике нашего управления.

Раньше вы трепались: Сомов хорош, Каган хорош. Сомов в министерстве. Теперь он чиновник. Давайте вместе двигать прогресс. Заключим союз: мои идеи, ваше перо.

Таким образом, Закопырин стал наводить деловые мосты с пишущей братией. Использовал он для этого деловые встречи, приглашал журналистов на важные совещания, указывал на эксперименты, которые, по его мнению, надо было бы отметить в прессе, приглашал в баньку наиболее близких и подающих надежды, с кем можно было в известных пределах пооткровенничать, в особнячок, где за коньячком невзначай обсуждались некоторые проблемы..

 

XXXIX.

 

С БАННОВЫМ Закопырин вел более откровенный разговор:

— Николай Васильевич, изучил я положение на строящемся лесопромышленном комплексе. Встретился с Мусигиным. Его мнение совпадает с моим. И вот к какому выводу мы пришли: в сроки, намеченные планом, скоординированном с СЭВ, мы не уложимся. Не хватит, как минимум, года. А объект сдавать надо.

— Так вы что, решили за штаб, за начальника штаба по вводу этого объекта, за всех? Ишь, Совет Министров нашелся! Они решили, что они не уложатся…

— Вот с этим я и приехал, Николай Васильевич. Слов нет, надо сдавать. Поэтому хотелось бы посоветоваться, и если вы даете добро, Мусигин летит в Москву и утверждает пусковой комплекс, согласовывает его с Госпланом.

— Давай свои предложения.

— Вот пусковой комплекс, который мы согласовали с Мусигиным. Это реально, и я берусь его выполнить.

— Но позволь, здесь же нет тылов, а где щепа, как замкнется процесс?

— Николай Васильевич, это же реально, и первую целлюлозу мы получим. А производство щепы гарантируем в первом же квартале будущего года. Кровь из носа, сделаем и сдадим. А пока щепу подадим из соседнего города, с лесопромышленного комплекса.

— А расстояние?

— Подумаешь, расстояние… 230 км — мелочь. Мы свой железобетон автотранспортом возим на тыщу и больше километров, а тут — мизер.

— Ты что, Анатолий Николаевич, любишь преферанс?

— Не откажусь.

— Ишь ты, не откажусь. Авантюрист — вот ты кто. Но ты меня убедил в том, что мы полностью не осилим. Недавно я там штаб проводил и чувствую, настроя нет. Все, как пингвины, крылья опустили и носы повесили. И никто прямо нескажет, все вокруг да около. Давай, утверждайте с Мусигиным пусковой комплекс — и за дело.

— Николай Васильевич, есть идея, и я бы просил, чтобы ее поддержали, но пока, как говорится, не для печати. Управление наше было сильным при Иване Ивановиче. Тот девять строек прошел, Совет Министров запросто посещал. У человека имя и авторитет были. Авторитет сегодняшнего начальника тоже должен быть высок. Мне пока далеко до Ивана Ивановича, но вопросы в министерстве решать надо.

— А Сомов что, не помощник?

— Сомов Сомовым, там у него таких проблем больше чем достаточно. И Мусигин зам. министра, а сидит всего на одном объекте. У него большие права. А наше управление ведет полтора десятка таких крупных объектов, как у Мусигина.

— Так ты что, зам. министра хотел бы стать?

— Хочу, чтобы права здесь были даны такие же большие. Мои объекты: стройка СЭВ, Нерюнгри, КАТЭК, а еще сколько… И все на одном управлении.

— Резон в этом есть. Но, Анатолий Николаевич, это выше моих сил.

— Так я буду зондировать обстановку, Николай Васильевич. Возможно, подготовлю записку министру и прошу поддержки у вас. Надо хорошо подготовиться, прежде чем выходить на министра.

— Ты правильно мыслишь, Анатолий Николаевич. Дерзать так дерзать. Поддержу. Но ты тоже смотри. Сидишь в городе, управление в городе, а для города ничего не строишь.

— Николай Васильевич, объектов, подведомственных нашему министерству, в городе нет, и город не вправе требовать от меня большего. Программу мы с Ерохиным определили, по мере возможности будем строить. Крайком вообще ставит задачу, чтобы голова управления перебазировалась к ним.

— Ну, этого мы не допустим. В области еще много предстоит строить. И потом, когда вы хвосты свои заканчивать будете? На алюминиевом заводе, на лесопромышленном комплексе. Действующие комплексы и заводы, построенные вами, не имеют нормальных современных зданий заводоуправлений, инженерный комплекс их ютится где попало. Зато отрапортовали: пустили в срок. Пустили — так доделывайте, ан нет, вы, задрав хвост, бежите дальше. А сейчас лишь пришел причесанный да ласковый, согласовать. А потом? На своем любимом коньке будешь: «Мы сдали? Объект пущен? Где наши награды?» Знаю я вас.

— Николай Васильевич, ведь в одной упряжке идем. Воз один тащим. Вы за партийный ремень, я — за хозяйственный.

— Вот-вот, вы и меня в ответчики тянете. И притянете, если вас за жабры возьмут. А сейчас вы берете. Загнали в угол. Иначе не можем.

— Николай Васильевич, сейчас, действительно, поздно. КАТЭК уже давит вовсю. Если там уменьшим, тогда можно здесь надавить, но вы ведь и сами с этим вопросом в ЦК не пойдете.

— Ладно, договорились. Хватит дискуссию разводить, кто пойдет, а кто не пойдет. Надо будет — пойду. До встречи на комплексе..

 

XL.

 

УЗНАВ мнение секретаря ЦК, что нужно снять Анатолия Яковлевича Дерунца, который как руководитель отделения дороги не понимает своих задач, Гаспарян решил, что настало его время и пора рассчитаться со своим компаньоном по шашлыкам. Хватит славу делить на двоих, — решил он. Работу транспорта тяну, даже фирменные шашлыки — и тут Дерунец подвизался, как крупный специалист. А ведь до встречи со мной, — думал Гаспарян, — он и понятия не имел, что такое шашлык и как его готовят.

Прежде всего на собрании отделения Гаспарян выступил с анализом злоупотреблений Дерунца: здесь всплыли дом рыбака, дом отдыха «Анапа», организация кутежей за государственный счет, там, естественно, где Дерунец был один, без Гаспаряна. Одновременно с состоявшимся выступлением Гаспарян направил и письмо в обком партии примерно такого же содержания, где он изложил те же самые мысли, что и в выступлении перед коммунистами.

Анатолий Яковлевич никак не ожидал такой подлости. А уже казалось, что все позади. Понимая, что сел в лужу, причем довольно глубоко, по самое горлышко, Дерунец тут же бросил все и поехал в Управление железной дороги. Там все без утайки рассказал, встал на колени, слезно просил оставить, ведь осталось совсем немного до пенсии. Однако руководство управления дороги не решалось взять на себя такую ответственность и посоветовало Дерунцу выйти на Бан-нова, как тот решит, так и будет рассматриваться его дальнейшая судьба.

Баннов долго его «воспитывал», но наконец сжалился. Понимая, что слова секретаря ЦК это еще не указание, а лишь рекомендация, тем более он железнодорожным транспортом не занимался, Баннов, помня прошлые «заслуги» Дерунца, решил под свою ответственность оставить его, объявить строгача, но все-таки оставить.

Управление железной дороги в спешном порядке рассмотрело дело Дерунца, также приказом объявило ему строгий выговор, предложило наметить меры по стабилизации поставок подвижного состава лесопромышленному комплексу.

Казалось бы, уже все позади. И вот — записка и выступление Гаспаряна.

Баннову ничего не оставалось, как направить комиссию и теперь уже окончательно и бесповоротно убрать Дерунца. Комиссия обкома по расследованию злоупотреблений Анатолия Яковлевича Дерунца работала с полной нагрузкой. Росла гора грязи. Показания давали все, кто видел, что Дерунец сгорел окончательно. Выявились и бесплатные путевки в Анапу ряду руководящих работников, и содержание повара в вагоне начальника отделения дороги за счет рабочей должности, кое-что из его прошлой биографии, кое-какие «выступления» в доме рыбака. Беспощадно топил Анатолия Яковлевича и его друг Гаспарян.

Анатолий Яковлевич как-то в сердцах сказал своей женщине:

— Вот видишь, Любушка. Учись видеть жизнь без розовых очков. Гаспарян — друг нашей семьи, а что он на нас вылил. Все, что знал. Разве можно теперь доверять кому-либо?

Карьера Анатолия Яковлевича кончилась. Единственное, что осталось у него, — это его самый, самый запасной вариант — квартира в Москве, куда и уехал Дерунец.

Гаспарян рассказывал:

— Не забуду никогда последнюю встречу перед отъездом Дерунца: звериный, жесткий, циничный и хитрый взгляд. В нем скопилось все, что им было увидено за время нашей совместной работы.

Знаю, что мне тоже не работать. Такое не прощается. Единственно сожалею, как же я не знал о квартире в Москве и о том, как она ему досталась. А досталась, оказывается, после жены от первого брака. Квартиру он переоформил на себя, а после забронировал.

Гаспарян правильно рассудил. Его назначили вначале исполняющим обязанности начальника отделения дороги и дали понять, чтобы он сменил местность и уехал в другое управление. Через некоторое время Гаспаряна перевели на южную железную дорогу. Кончились шашлыки для руководителей области и приезжающих с ними ответственных работников..

 

XLI.

 

ЗАКОПЫРИН сдержал свое слово. Пусковой комплекс в новом варианте, утвержденный и согласованный со всеми инстанциями, со скрипом, но выполнялся. Хотя это легло еще одной значительной нагрузкой на существующий комплекс Назминова.

Сырье и кое-какую продукцию пришлось везти от Назминова, но в начале года наконец-то целлюлоза была получена.

Баннов отрапортовал о получении дополнительной целлюлозы в области и первой на новом комплексе. Задача совместного строительства комплекса силами стран СЭВ была выполнена в установленные сроки.

После «удачного» окончания Баннов прозондировал обстановку в ЦК на предмет, можно ли ему рассчитывать на присвоение звания Героя в связи с пуском комплекса. После некоторого времени и, видимо, после консультаций Баннову было сообщено, что направлять на него документы бесперспективно, так как еще предстоит этап технологического освоения, который обком просит увеличить до года, а это значит, что отрасль и так отстает, а теперь отставание будет еще больше. План на новый комплекс надо давать. Улучшения работы отрасли не намечается.

Баннову было сказано, что работа отрасли, и в том числе одного из ведущих заводов области, была предметом обсуждения в ЦК, отмечены серьезные недостатки и упущения, и поскольку северный комплекс пущен, принято решение направить Мусигина к Назминову, чтобы тот разобрался с положением дел.

Действительно, через некоторое время Мусигин прибыл на комплекс, но не один, а привез с собой большую группу специалистов, которых поставил. на основные заводы, сам же взял на себя роль генерального директора. Таким образом, вместе с проверкой Мусигин со своими специалистами практически взяли руководство комплексом в свои руки, а Назминова и его директоров оставили пока вместо дублеров.

По всему было видно, что, если Мусигин докажет возможность планового выпуска продукции (а он собирался это сделать), то Назминову и многим директорам придется искать себе работу.

Надо отдать должное Кузьме Никодимовичу. Он, как мог, помогал Мусигину, так как хорошо знал сильные и слабые стороны. На какое-то время сам пошел на завод по подготовке технологического сырья и обеспечивал подготовку сырья для всего технологического процесса. Медленно, но на второй месяц суточный выпуск продукции стал приближаться к плановому. На второй месяц появились дни, когда план выполнялся на 100-100,2 процента. В ходе такого эксперимента Кузьма Никодимович выяснил для себя, что среди прибывших специалистов находится будущий генеральный директор, которого Мусигин привез на комплекс и сразу же поставил ему задачу готовиться к исполнению роли генерального.

Поняв, что его положение скоро окончательно определится, Назминов договорился с министром, который его принял и предложил после окончания эксперимента направить на два года экспертом от министерства в зарубежную командировку. Когда примерно половину месяца комплекс с величайшим напряжением почти выходил на плановые показатели, Мусигин доложил министру и в ЦК, что комплекс работает стабильно и может держаться на проектных показателях.

Политбюро рассмотрело положение дел в лесной, деревообрабатывающей и целлюлозной промышленности, указало на недостатки. Министр был освобожден от занимаемой должности. Наиболее перспективный специалист, доказавший возможность продуктивной работы комплекса в Сибири, пустивший несколько заводов, из заместителей был выдвинут министром.

Назминов уехал в зарубежную командировку. Тяжелый груз на себя взял новый генеральный директор. Груз многих лет. Приступил к обязанностям он в самый напряженный момент после двухмесячной работы предприятия на пределе возможностей, когда выполнение плана было доведено до 91 процента. Затем пошла серия аварий, и комплекс скатился до 78 процентов, чего не бывало за все время его существования..

 

XLII.

 

АЛЕКСАНДР Александрович принял приглашение Закопырина посетить баньку, смыть накопившиеся грехи, а заодно обсудить некоторые дела.

Ерохин с Закопыриным давно поняли друг друга. Поняли, когда один работал еще на лесопромышленном комплексе, а другой достраивал этот комплекс. Они никогда не повышали друг на друга голоса, хотя проводили совместные парткомы и совещания. Но чтобы обвинять, что один не поставил оборудование, а другой вовремя не сдал объект, — этого не было. Виновников они находили ниже себя. Вероятно, чувствовали родство душ, оба готовили себя к более крупной работе.

Вот сейчас оба и поднялись на ступеньку выше по служебной спирали. Была у них и разница. Если Ерохин предпочитал действовать исподтишка, то Закопырин больше стремился к шумовым эффектам, рекламе своей личности. Пусть Ерохин не имел близких друзей, но имел достаточно надежную агентуру, от которой получал информацию о руководителях крупных коллективов, и считал себя знающим глубоко обстановку в городе.

Закопырин привлек к себе пишущих, думающих, которые тоже снабжали его информацией, которую черпали на пресс-конференциях с коньячком, они и вели линию Закопырина, рекламируя его.

Используя разные средства, шли руководители к своей цели. Ерохин не афишировал свои хорошие, порой интимные связи в обкоме, дружеские отношения в центре. Закопырин их выделял, надеясь показать на этом фоне и свою значимость.

Если на совещаниях, активах Ерохин был само внимание, то Закопырин, сидя в президиуме, демонстративно рассматривал деловую почту, изучал документы, игнорируя и докладчиков, и зал. Показывал, насколько он занятой человек.

Сейчас Закопырину нужно было проверить реакцию по кадровому вопросу. Дело в том, что начальником управления строительства города оставался Коршунов, который был достаточно неудобным для Закопырина работником. В этом хамоватом внешне крестьянине скрывались немалая сила и природный ум. Виталий Семенович вышел из низов, своим лбом пробил себе дорогу. Прошел и партийную школу. Крестьянское лицо, толстые пальцы, чувствительность к взглядам, ловкость в разговорах. Умел поставить дело так, что все намеченное им выполнялось безукоризненно.

Что такое русский мужик? Во все времена было видно, что он консервативен, тяжел на подъем, как медведь. Но если коснутся его лично да заденут прилично — не стерпит. Готов зубами вцепиться, в морду дать. Поэтому Закопырин боялся цеплять Коршунова, и надо бы решить, как освободиться от этого мужика, пока он не встал поперек дороги. А в том, что встанет, Анатолий Николаевич не сомневался. Это он уже почувствовал. На совещании у Закопырина если что-то скажет Коршунов, его, как правило, все поддерживают, и уже чувствует Закопырин, что не отмахнуться от Коршунова, его предложений,

Коршунова хорошо знал и Ерохин. И ему он стоял когда-то поперек дороги. Сейчас, конечно, не опасен. Обратно на партийную работу Виталий Семенович не пойдет, да и пока в обкоме Баннов, к этому возврата не будет. Все это Закопырин знал, но сомневался, какое решение принять. Потому и потребовалась неофициальная встреча с Ерохиным.

Приехав чуть пораньше, Закопырин убедился, что все сделано так, как он распорядился. Приняв первый пар и обмотавшись простыней, он расположился в зале отдыха просмотреть кое-какие журналы. Прибыл Ерохин.

— Ну, как пар?

— Пар всегда хорош.

— Давай, примем для начала первую дозу, — и Ерохин прошел в парную.

Изрядно попарившись. Сан Саныч и Анатолий Николаевич за холодненьким пивком стали решать свои внутренние проблемы. Коснулись как бы ненароком и Коршунова.

— То, что он тебя беспокоит, это факт. Характер у него беспокойный. И надо сказать, все, что задумает, он сумеет так обставить, что его решение пройдет. И вот что интерес но, Анатолий Николаевич, повышать его нельзя, да и некуда. У нас в городе он заметная фигура. Не пойдешь же ты к министру просить, чтобы Коршунова назначили на самостоятельную работу. А вообще-то он способный, трудолюбивый мужик. Он бы и заместителем министра, и министром смог работать. Можно ему доверить любую стройку. Но выпустишь — он тебя обскачет. Отпускать его никак нельзя. И убрать не за что. Его еще в свое время Тарасов не прочь был задвинуть, да не вышло. Смотри, он своим управлением в области стал известен. Вызвал на соревнование тресты Главвостокстроя. Организовал это дело. Печать пишет, интересное дело затевает. Все стремится подчинить хозрасчету, и это у Коршунова получается.

— Да где же выход?

— Выход есть. Но дело это тонкое. Смотри сам. Все вы, строители, привыкли жить на широкую ногу. Сдали объект — банкетик. Провели солидное совещание — в ресторан. Подвели итоги соревнования — встреча на лоне природы. А деньги откуда? Химичите. За счет строительства, липовые премии, зарплата за несуществующие работы. Все так или иначе — за счет государства. Ведь и меня ты угощаешь не из своего кармана.

— Сан Саныч, но это же низость.

— А что делать? Ты просишь подсказать выход, я тебе его даю. А примешь или нет — твое дело. На мое место Коршунов не сядет, а на твое может, и с успехом. Так что другого выхода нет.

— Да, удружил, хорош совет, нечего сказать. Ну что ж, пожалуй, мы подумаем… Сан Саныч, задумал я одно мероприятие. У нас в Сибири нигде нет картодрома для тренировок и соревнований по картингу. Сейчас это модно, и картинг — это не так избито.

— Не хочешь ли ты еще создать еще и футбольную команду?

— Нет, это исключается. Я подумал, футбольная команда — это 120-150 тысяч в год убытка, в стране таких пруд пруди. Столько зон, в каждой по два десятка команд, а еще сборные предприятий. Да к тому же они, паршивцы, не играют, а только вымогают жилье, зарплату, премии. Нет. Вот картинг — это да! Подготовить площадку, разбить трассу, заасфальтировать ее. Дадим рекламу, создадим

клуб, пригласим чемпионов страны, призеров. — и вот известность.

— Анатолий Николаевич, а ты не изменился. Тогда – санная трасса, сейчас — картинг. Легко ты нас покупаешь.

— Зачем же так грубо? Это наше общее дело. Известность — она не повредит.

— Ну, Анатолий Николаевич, шабаш! По домам. Известность никогда никому не вредила, если ею правильно пользоваться..

 

XLIII.

 

ДА, известность, конечно, не вредит, но есть дела, которые лучше делать, когда это неизвестно. Вот и сейчас пришел на прием Евгений Петрович, не мог встретиться в другом месте, видно, что-то срочное. Со своей идеей он идет или с чужой?

Верещак рассказал о своей поездке по сельским районам, о работе транспорта строителей на уборке и строительстве объектов на селе.

— Александр Александрович, как ты посмотришь на такую идею: у Пашкова скопилось достаточное количество машин марки «Волга», потерпевших аварии и списанных. Не приобрести ли тебе по частям раму, кузов? К раме найдут и двигатель, и коробку скоростей, короче, все, что полагается. Бринев соберет.

— Ты бы с этого и начинал. Хорошо, я тебя попрошу организовать, только чтобы мое имя там не упоминалось.

— Мы с Анатолием Николаевичем так сделаем, что никто знать не будет. Но собранную «Волгу» зарегистрировать в ГАИ, Сан Саныч, — это ваша забота.

— Хорошо, договорились.

Когда Верещак ушел, Ерохин подумал, что это Закопырин решил отблагодарить его за советы. Выходит, приручил он Верещака. Придется быть с ним осторожнее. Страшнее всего иметь дело с двойниками. А куда деваться, приходится.

Надо решать проблему гаражей для своих машин. Придется опять приглашать полковника из штаба гражданской обороны. Разрешили тому строить служебный гараж, так пусть еще один бокс добавит. Там я поставлю еще одну «Волгу». Надо и особняк отремонтировать и перестроить его на свой лад. И еще надо пригласить Рабиновича из ремстройуправления, чтобы развернуть строительство дачного домика в кооперативе «Ягодка». Для отдыха он всегда пригодится.

Надо позвонить Аникину, организовать с ним на этой неделе вылазку за белыми грибками, заодно договориться и о регистрации машины.

Сколько дел, и все на одну голову. Когда же за всем успеть? И как тут жить — что за подлое время! Все подбивают хапнуть. Все дают. Конечно, им нужно мое расположение. Только им я и могу расплатиться. А чем же еще? Хорошо, что долги тут не считают..

 

XLIV.

 

ВНОВЬ Квасова занесло. Решая вопрос об усилении третьего электролизного цеха, Ардаев согласовал с парткомом и направил туда начальником бывшего члена парткома, заместителя начальника второго цеха. Освобожденного начальника как опытного специалиста назначили главным технологом завода. Это шло вразрез с мнением Квасова.

Как заместитель по производству, ведая диспетчерской службой и производственным отделом, он считал, что весь комплекс вопросов, связанных с производством, должен проходить через него. Однако с назначением главным инженером Валентина Ивановича Травченко, бывшего начальника первого цеха, человека жесткого и требовательного, технические службы, техническое развитие, новую технику, техперевооружение он постепенно прибрал к своим рукам. Сотрудникам сказал четко и ясно, что с ними он будет решать эти вопросы и не допустит, чтобы еще кто-то вмешивался в его дела.

Здесь для Квасова оказалась непреодолимая стена, и надо сказать, что вступать в конфликт он не хотел, потому что знал: проиграет. Все накопившееся в душе стало выливаться на директора, который, видите ли, не советуется с ним по кадровым вопросам, игнорирует, а от этого страдает и производство.

Надо сказать, Михаил Павлович понимал, что производственный отдел у него самый гнилой. И заместитель по производству не сплачивает его, а сам создает нервозную обстановку, когда каждый работник начинает бояться сам себя, не решает производственные задачи, не выступает с инициативой.

Длительное время исполняет обязанности начальника отдела Борис Исаевич Дамский, который решил, что так проще. В случае чего всегда можно сказать Квасову и директору:

— Я исполняющий обязанности, назначайте другого.

А в связи с этим Дамский зарезервировал за собой должность главного металлурга, и поэтому, как только директор принял решение, и решение верное, Квасов и его подпевала Дамский обрушились на это решение. «Как, без нас?! Как он смеет?!» Квасов побежал к Ардаеву:

— Михаил Павлович, что у меня в отделе делает Соляник?

— Владимир Иванович, что за постановка вопроса? Возьми приказ, ознакомься. Удивляюсь, почему кадровики не познакомили тебя с приказом. Если есть какие-то мысли, спустись в партком.

Срывая зло, Квасов обрушился на кадровиков, однако понимал, что его претензии недостаточно основательны.

Поставив себя в противовес директору, он не захотел лояльно и нормально решать с ним производственные дела. Принял позу наблюдателя, всем своим видом показывая: посмотрим, мол, что из этого получится. «Подумаешь, партком. Я — член бюро Центрального райкома». Грушевский сказал ему: «Все напиши, будем воспитывать директора». И Квасов в очередной раз описал в райком свои претензии к директору завода, сделав упор на том, что работать с ним невозможно. ,’/

Одного Квасов не учел, что дни Грушевского сочтены, ибо обком не стал его поддерживать, как раньше, понимая, что наскоки, эмоции без достаточного обоснования ничего не значат.

Когда Грушевский попытался согласовать свои действия с Банновым, тот подчеркнул:

— Что, очередной выверт Квасова? И ты хочешь разжечь эту склоку? Какой же ты партийный руководитель после этого? Завод работает нормально, партком не ставит такого вопроса и, как мне уже известно, сам в состоянии разобраться с подобным делом. Или тебе заняться больше нечем? Обрати внимание на комплекс. Что-то новый директор повел комбинат не в ту сторону. Или ты считаешь, что 50 процентов плана — это норма?

— Николай Васильевич, да там же аварийная ситуация!

— Вот ты и разберись. У вас там постоянно аварийная ситуация. План ремонтов выполняете исправно, деньги получаете. А как вы делаете ремонт, да и делаете ли вообще? Разберись глубже, а в эту склоку не лезь.

Когда Квасов понял, что у Грушевского поддержки он не получит, со своей жалобой (а иначе ее не назовешь) он пошел к Ерохину в горком. Александр Александрович вежливо отослал его к секретарю по промышленности.

Новый молодой секретарь, имеющий уже достаточный опыт партийной работы, внимательно прочитал написанное и взглянул на Квасова:

— Не пойму я тебя, Владимир Иванович. Ну не нравится тебе директор, не можешь ты с ним работать, так подыщи себе другое место, уйди с завода. Я не вижу оснований заниматься вашими личными отношениями. Производство есть производство. Каждый выполняет свою функцию. Ты свою функцию, я чувствую, потерял. Тебе нужен директорский портфель.

Этого Квасов не ожидал.

— Так что, мне теперь в обком или в ЦК обращаться?

— Не советую, а вообще поступай как знаешь. А все, что ты написал, я передам в партком. Пусть он займется..

 

XLV.

 

ТАРАСОВ, работая председателем облсовпрофа, первый почувствовал, что не удержаться, видимо, ни ему, ни другим. Прошло два года, как Николаев был осужден, и, видя, что его никто не выручает, не помогает хотя бы уменьшить срок наказания, начал давать следствию новые показания. В них уже фигурировали крупные работники министерства, представительств строительного управления в Киеве и Москве.

Виктор Александрович рассудил, что, хотя он от этих дел далек и мало что получил от щедрот Сомова, но если вновь станут рассматривать старую ситуацию, то на этой должности ему не удержаться, надо готовить запасной вариант. Будучи в Москве, Тарасов нашел своего старого соратника по комсомолу, который работал в руководстве профсоюзом, и договорился, что тот предоставит ему работу начальником одной из курортных зон. Пути отступления были подготовлены, можно было продолжать действовать на избранном поприще.

Виктор Александрович пытался найти то, от чего можно было оттолкнуться, чтобы взяться, как говорится, за стержневое направление и вести уверенно профсоюзный корабль. Оказалось, что лозунги здесь не проходят. Многогранность работы, большое количество отраслевых направлений, выходы на разные министерства и ведомства, а у каждого из них было что-то свое, главное и важное — всю эту разноголосицу Виктор Александрович хотел подчинить одной задаче. Как и раньше, Тарасов решил, что раз на горкоме призывы к дисциплине вывели его в передовики, то и сейчас он попытался выйти с оселком дисциплины на областную арену.

Однако по разным причинам поддержки от руководителей обкома и облисполкома не получил. Мало того, ему дали понять, что он берется не за свои вопросы. Слов нет, порядок и дисциплина важны, однако голые призывы, проведение встреч, круглых столов по вопросам дисциплины — это не лицо областного профсоюзного совета. Выделение вопросов дисциплины в самостоятельную форму соревнования вносило дезорганизацию в привычную деятельность облсовпрофа.

Не представляя в достаточной степени реального положения вещей, Виктор Александрович, как говорится, стал ломать дрова. Нападал на тех руководителей, которые имели в области влияние и чьи дела были хороши, но, как казалось Тарасову, они не прилагали усилий, чтобы навести порядок и дисциплину на своих предприятиях.

Попытки внести что-то новое, свое в организацию соревнования затягивали сроки подведения итогов, и получалось не лучше, а хуже. Понимая, что решение многих проблем зависит от людей, Виктор Александрович кинулся обновлять свой аппарат, не учтя многих факторов. Не имея работников, на которых можно опереться, он шарахался то вправо, то влево. То стремился омолаживать аппарат, то стал принимать по рекомендации, но новые люди, как правило, не подходили к его стилю работы. Получилось, что и в кадровой политике Тарасов стал действовать безоглядно. Посыпались жалобы, росло недовольство. Тарасов это заметил, но мог ли он что-либо сделать в данной ситуации?.

 

XLVI.

 

ВЕРА Петровна после назначения Дины Андреевны секретарем горкома по пропаганде не находила себе места. Как же так, думала она, раньше камнем преткновения была Сбитнева, но сейчас ее нет. Почему же Евстафий так много обещал и так мало сделал? Не грузин же он. Тот много женщине обещает, все, и золотые горы тоже, а когда закончится удовольствие и он уже не нуждается, то сразу забывает все обещания. Это она поняла, когда столкнулась с ним, будучи на юге в отпуске. Так что же случилось?

Вера Петровна решила съездить в обком, чтобы выяснить отношение Антипина и заодно решить одно небольшое дело. Как ей шепнул Александр Александрович, за неблаговидные дела и кляузы ее мужа готовятся отправить на пенсию, возможно, это в какой-то степени негативно отразится и на ее положении. Не здесь ли разгадка? — думала Вера Петровна.

Сейчас всем можно было быть довольной: особняк на берегу водохранилища, сад, тепличное хозяйство, цветочки, ягодки. Можно, чтобы и муж сидел на пенсии и занимался всем этим хозяйством. Много труда понадобилось, чтобы скопить эти ковры, хрусталь, обставить особняк. Все, что можно было взять, уже взято, и пора бы остановиться.

Но такова человеческая натура: больше дают — больше хочется. Для себя Вера Петровна давно решила: пусть муж, этот недотепа, идет на пенсию и продолжает фамильную традицию, пусть берет ресторан и заведует им. Рядом с домом, тесть всегда подскажет на первых порах. Если он еще может крутиться и хочет быть на виду. Это оценят и поймут в ее кругу.

Вере Петровне льстило повышенное внимание. Она похорошела. Будущее рисовалось в розовом цвете. Многие полагали, что она уже одной ногой стоит в горкоме. Намекали, делали комплименты. И вот сорвалось.

В обкоме она решила все свои внешние дела и договорилась встретиться с Евстафием. Встреча была похожа на прежние. Евстафий не дал ей и рта раскрыть, привлек к себе, и она прилипла к нему, а потом и сама лезла с поцелуями. Он чувствовал, что такие, как она, умеют лгать и лгут самозабвенно. Он вообще не доверял женщинам.

Уже светало. Хотелось сосредоточиться, но он не мог. Что-то она толковала о своей карьере. Однако она не остановится, пока не выяснит до конца. Евстафий как в воду глядел.

— Евстафий Никитич, у меня есть деловое предложение, но сначала я хотела бы кое-что для себя выяснить. Когда-то вы сулили мне большое будущее, предлагали место Сбитневой, а теперь что-то молчите.

Однажды, когда мы встречали секретаря ЦК и я вышла от вас в особняке, вы должны это помнить, Тарасов мне сказал: «У тебя, Верка, может быть большое будущее, но при условии — вне нашего города.» Тогда мне пришлось уйти, муж искал, да и здесь оставаться было не совсем удобно, могла вас подвести. А сейчас я думаю, наверное, прав он был. Как я понимаю, повлиять на то, чтобы мужа оставили на службе, вы не можете. Так возьмите меня в область. Могу же я работать хотя бы заместителем заведующего вашим отделом. Взяли же вы одну.

— Вера Петровна, не кажется ли тебе, что ты слишком далеко зашла? Сейчас положение таково: остаться ли тебе вообще на этой работе. Это зависит сегодня от меня. А остальное… Сейчас обком начинает лихорадить. Ожидается проверка ЦК, неизвестно, усидит ли Баннов. Не знаем, что будет и с нами.

Я-то чувствую себя крепко, а вот заместитель Баннова по сельскому хозяйству, зам. по строительству должны трепетать. А поэтому давай уговоримся: эта встреча наша — последняя. Если потом я этого не захочу. Ситуация изменилась. Я уже не могу влиять на процессы и события. Поэтому работай на своем месте. Здесь я тебе поддержку обещаю. И не скули, не надо. Езжай домой и работай. А твой нареченный пусть идет на пенсию, ему давно пора. Нет у меня сейчас возможности. Прошлый их начальник Демидов, мой лучший друг, уезжает, а к новому с таким вопросом нельзя обращаться. Счастливо, Вера Петровна..

 

XLVII.

 

ЛЕСОПРОМЫШЛЕННЫЙ комплекс продолжало лихорадить. Устаревшее оборудование давало себя знать. Да и не только оно. Комплекс вобрал в себя все названия министерства. Здесь были заводы лесной промышленности, которые готовили баланс для целлюлозного производства, сырье для лесообработки; здесь работали заводы по деревообрабатывающей промышленности, выпускавшие пиломатериалы, кузова для КамАЗа, древесностружечные плиты, древесноволокнистые плиты, шпон, фанеру, изделия и полуфабрикаты; здесь также большую долю производства составляли две нитки производства беленой и небеленой целлюлозы и картона.

Зависимость производств и заводов друг от друга, причем не двойная, а многократная, создавала много сложных проблем во взаимоотношениях, улавливать которые должен был генеральный директор, да не только улавливать, но и предвидеть, когда, где и какая может возникнуть сложная ситуация.

Главная же беда заключалась в том, что вся технология была завязана в единую технологическую нитку, что лишало генерального директора маневра и не давало ему возможности сосредоточить свои усилия на главных направлениях, а здесь еще постоянные аварии. Аварийные ситуации создавала работа оборудования, насосов. За короткий промежуток времени пришлось пережить две крупные аварии, повлекшие за собой колоссальные потери.

Первая из них пришлась на электрооборудование. В один из дней под влиянием кислотных сред замкнул и воспламенился кабель. Ни диспетчер, ни директор завода не приняли своевременно мер, пока не дошло до генерального и не было получено добро на отключение главного конвейера. В результате такого безответственного отношения ряда руководителей, из-за их боязни взять на себя смелость за принятие решения об отключении вся технология вышла из строя, потребовалось 18 км кабеля, привлечение сотен людей, чтобы ликвидировать аварию. Комплекс простоял больше 10 дней.

Однако все это списали на плановый останов оборудования, о чем и доложили в министерство. И хотя там прекрасно понимали, в чем заключался «плановый останов», но не пресекли неверную информацию, а поддержали, чтобы не сообщать дальше. Хотя по скромным подсчетам убыток составил более 40 млн. рублей.

Вторая аварийная ситуация сложилась вообще анекдотичная. Рухнула и рассыпалась дымовая труба высотою 40 метров. Удивительно, что еще обошлось, — никого не убило и не ушибло. Случилось это ночью, никого поблизости не было. Чувствуя свою вину, «Востокэнергомонтаж» (а это он монтировал трубу) организовал круглосуточную работу, подвел металлическую рубашку и обеспечил кирпичную кладку. На все это ушло две недели. Комплекс выплатил за аварийные работы из средств капитального ремонта. Не было проведено расследование причин, приведших к авариям, никто не был привлечен к ответственности.

Задача, которую видели горком и Ерохин, — быстрее восстановить работоспособность комплекса, а выявлять причины, ответственных исполнителей — это было не в правилах Александра Александровича.

Понимая, что попал в сложный переплет, новый генеральный директор со всеми своими мыслями пришел к секретарю горкома.

— Не кажется ли вам, Александр Александрович, что комплекс — это неуправляемое предприятие. На нем творится что-то сверхъестественное. Мне рассказали дикие вещи.

Оказывается, случаи взрывов, организованные в Москве одной из групп, какой-то мерой коснулись и комплекса. Турбоагрегаты, изготовляемые «Армтяжмашем» при сборке ротора и статора, были повреждены ударами кувалды на месте изготовления, в результате они, собранные и установленные у нас, не проработав и часа, выходили из строя, и приходилось в сложных условиях устранять забои, исправлять обмотку.

Некий инженер «Оргбумпрома» вел дневник и передавал данные о ведении нами технологии одной шведской фирме, давая той возможность оперировать фактами и отказаться от доводки комплекса до проектной мощности. Эти аварии… Все это наводит меня на нехорошие мысли.

— Вы зря бросаетесь в панику. Я ведь длительное время работал на комплексе, знаю положение дел. Да, сложно. Но ведь Назминов работал. Сейчас сказывается та чехарда, которую вы устроили с перестановкой кадров. Пока ваши специалисты освоятся, притрутся, уйдет значительное время. Что ж, попытаемся мы помочь своими партийными методами.

Ерохин понимал, что возможности помочь у него ограниченные. Надо уменьшить плановое задание до уровня выполнимого, такого, какое достигалось при Назминове, чтобы люди поверили, ИТР могли получать премию, тогда постепенно можно выправить положение. При существующем генеральном директоре без достаточных полномочий это не сделать. Оставалось одно — показать видимость помощи. И это Ерохин сделал с блеском.

На следующий день он собрал у себя аппараты горкома и райкома, рассказал о положении дел на комплексе, закрепил всех по заводам объединения, чтобы сотрудники начинали свой рабочий день там, осуществляя партийно-политическое обеспечение выполнения дневных плановых заданий.

Месяц они исправно, каждый день посещали комплекс, свои заводы, однако большинство из них не знали производство, не представляли, с какой стороны к нему подойти, поэтому реальной помощи оказать, естественно, не могли.

Находились и такие, которые решили проводить собрания, агитировать за выполнение сменных заданий. Но нужны были не призывы и агитация, а реальные меры. Чего многие не смогли понять и обеспечить. Однако инициатива Ерохина была одобрена Банновым и рекомендована как опыт работы непосредственно с коллективом..

 

XLVIII.

 

КАК и у Тарасова, у Ерохина сложились хорошие взаимоотношения с мэрами японских городов. Они напрашивались на встречу, организовывали мероприятия городов-побратимов и пригласили Ерохина в Японию с ответным визитом города-побратима в их город Нанао. Оттуда Сан Саныч привез, как он считал, забавный анекдот:

К сорокалетию Победы на Халхин-Голе в иностранной прессе писали: «Вчера на рассвете японские солдаты с воинственным криком «Хейка банзай!» (что означает «Да здравствует император!») бросились в атаку на русские позиции. Русские солдаты со свирепым криком «Опять Японо-мать!» (что означает «За Родину!») успешно отбили японскую атаку.

Но Ерохин привез не только анекдот, он привез и комбайн «Сони» — подарок японских руководителей за то, что он продолжает — и успешно — дело, начатое Тарасовым, развивает дальневосточную торговлю, и они надеются, что он ее расширит. Нравится японцам русский лес. Как рассказал Ерохин, с нашего леса они получают 102 процента выхода. Спрашивают: «Как 102 процента?»

— А два процента — это кора, которая перерабатывается японцами на удобрения. Алчность и предприимчивость японской нации чересчур велика.

Сан Саныч стал специалистом по востоку. Он рассказывал о Китае, Японии:

— Китайцы вышли из культурной революции политически опьяненные. Когда-то Китай имел жалкое подобие министерства иностранных дел, зато имел министерство китайских церемоний и министерство пыток и наказаний. Лидеры Китая до сих пор считают, что их Поднебесная — пуп земли, им нечему учиться у нас, ибо всех тех, кто пытается говорить с ними на равных, они считают своими вассалами. Прав был Иосиф Виссарионович, когда держал Мао по четыре часа в приемной. Тогда был глубоко уважаемый человек Дэн, и сейчас уверен, что народы развивающихся стран — их подданные, которым нужны только зонтики, фонарики, термосы, а в ответ Пекин должен собирать большую дань для процветания Поднебесной. Китай до сих пор не может понять, как какой-то вассальный Вьетнам захватил Кампучию и не дает там строить китайский социализм.

Да что там Китай? А Япония? Кто нам сегодня Япония — друг или притаившийся враг? Да, мир испытал уколы самураев, японскую агрессивность. Сегодня европейцы, американцы представляют миру Японию как некую пробу сил во второй мировой войне, которую надо забыть. До сих пор японцы удачно копировали мир. Но что будет, если сейчас Япония, как разогнавшийся локомотив, слетит с рельсов проамериканской политики и полетит своим путем? Нам и надо влиять на этот процесс. Влиять своей торговлей.

А Китай? Наши Средняя Азия и Казахстан приняли достаточное количество бежавших от резни уйгур, дунган и других малых народностей. Китай не желает жить спокойно. Держит 1,7 млн. своих солдат на нашей границе и заявляет, что держит Советы в осаде.

Таков Китай, где могут накормить окороком из жирной, веселой собачки, подать филе из ласковой кошечки, угостить фиолетовым вином из печени змеи, после которого мужчины начинают валить телеграфные столбы, принимая их за женщин.

Рассказывая о Китае и Японии, Сан Саныч, однако, словом не обмолвился о Монголии, где, оказывается, он тоже был дока. С началом строительства БАМа он установил хорошие деловые отношения с монгольскими друзьями. Когда приехала первая делегация и привезла в дар БАМу 400 дубленок, он подумал: почему бы значительную часть этого дара не оставить у себя в гараже? Это же не взятка — это дар, хоть и не божий. Да разве есть в этом разница?.

 

XLIX.

 

МЕДЫНСКИЙ сочинял малые байки, работая в одной районной газете, о редких происшествиях, о медведе, который прибился в хлев к крестьянину, об олене, пришедшем за вывоженным олененком к колхознику, — и все это он выдавал сполна в областную, а иногда и центральные газеты. Его заметили. В центральные не пробился, а в областную взяли.

Долго он ждал своего часа. И дождался. В область приехал корреспондент из центральной газеты написать статью о том, как Баннов и обком занимаются сельским хозяйством, есть ли результаты или одни решения и обещания. Как сказал этот корреспондент, — это задание ЦК. Вот когда пригодились наблюдения, записи, собранные за много лет по ряду районов области, материалы о решениях обкома, которые принимались и не выполнялись. Все это Медынский и помог собрать московскому корреспонденту в порядке солидарности. Авось, не забудет. Статья получилась злая, острая. После такой статьи речь может идти только о снятии.

Московский гость оставил экземпляр статьи в обкоме и улетел, чтобы сдать материал в печать. Когда Медынский находился в командировке в одном из районов области, он рассказал за бутылочкой в номере гостиницы о том, что завтра выйдет статья, где резко критикуется обком за провалы в сельском хозяйстве и что, вероятно, Баннов будет снят с секретарей обкома.

Однако и Баннов не дремал. Получив проект статьи, он понял, что наступил ответственный момент, и если он промедлит, то придется освободить место другому. В разгар уборки срочно он на утро собирает секретарей райкомов, партийный актив, зачитывает проект статьи, говорит, что она сегодня пойдет в печать и завтра появится в центральной газете. Здесь он дает задание областной и местным газетам опубликовать ее, а всем подготовить меры по исправлению создавшегося положения.

Аппарату обкома дал задание разработать план-двухлетку по выводу области по заготовке сельхозпродуктов в передовые. Решение актива и мероприятия отправляет в ЦК, а затем и сам вылетел в Москву.

В ЦК он заверил, что исправит положение, что, занимаясь промышленностью, несколько запустил сельское хозяйство и сейчас он примет все меры по устранению причин и условий, способствовавших ухудшению положения в области с сельским хозяйством.

Вернувшись в область, Николай Васильевич направил всех своих заведующих отделами в сельские районы поднимать сельское хозяйство и успешно проводить уборку. А в одном из районов, в прошлом самом хлебном, оказался и заведующий административным отделом обкома.

Разговаривая в райкоме с секретарем Черным, Василий Дмитриевич спросил его:

— Чем вы ответите на те меры, которые намечены обкомом?

— В этом году ничем. Урожай хороший. По нашим подсчетам, на круг можно взять по 21-22 центнера с гектара. План у нас 15 центнеров. Дадим около этого -14-15 центнеров.

— Как же так получается? Вместо 22 дадите 15?

— План для нас — закон. Если мы сейчас дадим 21-22 центнера, нам дадут план на будущий год 22 центнера, а как его выполнять, когда максимум два года из пяти благоприятны для урожая? Тогда мы и завалим все мероприятия. А сейчас и с обкома будут спрашивать 500-520 тыс. центнеров, не больше. Даст он план — никто с него ничего не снимет. Так что будем стараться.

В разговоре с директором совхоза «Ленинский» тот подчеркнул:

— Раньше крестьянин здесь получал до 40 центнеров с гектара, мы сейчас можем на круг дать 30 центнеров. И это будет, если нам начнут спускать такие плановые задания, которые будут давать нам больше самостоятельности. Не будут регламентировать, где сеять и сколько сеять. Дали показатели, чего и сколько сдать государству, а за процент перевыполнения — повышение закупочных цен, чтобы хозяйство заинтересовать. Планы должны быть перспективные на 5-10 лет. Тогда хозяйства и будут стремиться к рентабельности, копейку считать. Сейчас все нам дают, финансируют сполна, но и загнали нас в долги. Так дальше хозяйство вести нельзя.

— А агропромышленные объединения?

— Это пока разговоры. Видно, скоро до нас дойдет, но пока не дошло. И обком не скажет точно. В этом нет руководящей роли обкома.

Отчитавшись перед ЦК, Баннов не рассчитывал коренным образом менять руководство сельским хозяйством. Проехав сельские районы, он сам убедился, что план этого года дадут, а там будет видно, что делать. Не так уж велико сельское хозяйство области..

 

L.

 

Не работается спокойно Ардаеву. Вот и опять приехал из министерства, куда его приглашали с отчётом, и там предварительно согласовал строительство цеха кремния на заводе.

Собрав совещание, Михаил Петрович рассказал о новостях, как смотрелся завод по вопросам качества выпускаемой продукции, по сравнению с другими заводами.

— сейчас в стране и в мире этому уделяется большое внимание. Всем нужен не чистый, а сверхчистый алюминий. Правильно мы решили, что построили корпус алюминия высокой чистоты. В будущем ещё два будем строить. Сейчас промышленности нужна фольга в несколько микрон, а получить её не могут, нет качественного металла. Чувствую, что скоро министерству дадут такое задание, а оно — заводам. Так что нас не обойдут. Надо готовиться. Чем быстрее мы это поймём, тем лучше начнём подготовку.

Начальникам электролизных цехов надо в первую очередь задуматься над рафинированием металла хлорированием. В ближайшее время начнем ставить американские установки СНИФ по улучшению качества и повышению сортности металла. Задача большая.

Сейчас стране нужен кремний. Это даст возможность резко расширить автомобилестроение: легкие двигатели, коробки скоростей, причем не бьющиеся и не ломающиеся на морозе, это и электроника.

Я знаю, что такое силумин, кремний, начинал работать на этих заводах. Производство тяжелое, вредное, с выбросами токсических сернистых веществ в атмосферу. Так что шума будет много. Я уже договорился с ВАМИ, Андреевский приезжает, будем привязывать цех и готовить документацию. В этом объекте заинтересована и оборона, поэтому, несмотря ни на что, а строить мы его будем.

Строить нам его надо еще и потому, что с ним мы должны построить ремонтную базу, тарный цех, посадить туда все вспомогательное, ремонтное производство. Вот что я связываю с этим цехом. Всем надо принять участие. Всем отделам и цехам есть там работа.

Что, думаете, для ОТК нет дела? У него там будет целая служба, и о том, как ее организовать, надо думать уже сейчас.

Учтите, что цех построим, там свыше 500 рабочих и ИТР. Никто нам их не даст. Более того, нас заставят вводить его без увеличения численности, так же, как корпус алюминия высокой чистоты ввели, а дополнительно численности не получили. 200 с лишним человек мы изыскали и эксплуатируем новый корпус. Такова политика сейчас. Надо экономить в большом и малом, а особенно в трудовых ресурсах.

О предстоящем строительстве цеха кремния быстро стало известно в городе.

Закопырин, обменявшись мнениями с Ерохиным, решил бойкотировать строительство цеха. От имени горкома сочинили письмо в обком, в ЦК, планирующие органы о том, что этот объект в городе строить нельзя, так как он отрицательно повлияет на баланс вредных выбросов и ухудшит состояние окружающей среды.

Закопырин подключил журналистскую братию. Поднялся шум, какой и предвидел Михаил Павлович, к тому же не только шум.

Пошла первая документация, и строители должны были высказать свои замечания. Но Закопырин дал команду: документацию не принимать, строить не будем. Началось давление на Закопырина. Однако Баннов и обком медлили. Баннову хотелось бы поддержать Закопырина, но он понимал: нельзя ему сейчас влезать со своими предложениями. Никто его не поймет. Страна все делает для того, чтобы увеличить количество объектов на востоке страны. Ликвидировать диспропорцию между сырьевыми и потребляющими отраслями. А на востоке 80 процентов сырья и только 20 процентов потребителей. Не случайно ставят в пример соседний край, где развернуто крупное строительство, и многие объекты, предназначенные для области, с молчаливого согласия уплывали отсюда и строились там.

Учитывая все эти тонкости, Баннов решил подождать, что скажут плановые органы и Совет Министров..

 

LI.

 

ЕРОХИН уже давно добивался, чтобы его как первого секретаря горкома партии направили на месячную стажировку в Москву. Александр Александрович не стремился, как Тарасов, на какую-либо должность в области. Его не прельщала работа ни в обкоме, ни в исполкоме, и тем более место Тарасова. Он понимал, что на первые роли здесь его сразу не пустят, а на другие он не хотел. С Москвой же он связывал далеко идущие надежды.

Александр Александрович прибыл в Москву. Как он жаждал этой месячной командировки! Она ему давала многое. Появилась возможность встретиться кое с кем, более чем знакомыми в ЦК, и должно решиться, возьмут его в аппарат ЦК или нет. Он почему-то был уверен: возьмут. Повод так думать ему да*1 последний разговор по телефону с горкомом, когда на него вышли с кремлевского телефона и дали понять, чтобы он готовился к выезду в ЦК для собеседования.

Времени оставалось мало. Ерохин решил, что его квартира останется сыну. Дочери он квартиру срочно решил приобрести, поэтому попросил исполком помочь ей в жилищном вопросе.

Срочно вызвал с Сахалина тещу, у которой в Москве была бронированная квартира, и договорился, что ее она сдаст ему в аренду, а он обеспечит ее квартирой здесь, в этом городе.

Ерохин далеко рассчитал, что самый сложный вопрос в Москве — это прописка, и чтобы она не стала камнем преткновения, он полагал, что на первых порах о жилье не стоит заикаться, а если спросят, надо будет сказать, что этот вопрос он на первых порах решит сам. А когда все утрясется, то уже легче будет полностью себя обеспечить всем необходимым. А задел здесь он сделал хороший.

Войдя в метро, Александр Александрович остановился, огляделся. Не как гость, бегло, мимолетным взглядом, а как хозяин. Остановился, медленно повел взглядом по сводам, дорожкам эскалатора.

Пока ехал до станции «Площадь Революции», в памяти промелькнули воспоминания о тернистом пути наверх. Как тяжело было падать первый раз — уйти рядовым инженером и медленно снова подниматься.

Сколько раз, бывая в Москве, думал, как бы зацепиться в ней. Сейчас он мысленно чувствовал себя солидным руководителем большого масштаба и пробился к этому своим «глубоким» умом, внешним превосходством и в то же время обаянием, умением ставить человека в положение зависимое, просящее. Находясь в вагоне метро, мысленно чувствовал, что он, наконец, проник внутрь ее. Сейчас он тщательно всматривался в поведение москвичей и стремился походить на них, подражая их поведению, действиям, поступкам. Вокруг люди, женщины, особый московский говор, столичная самоуверенность, специфический шум московского метро, воздух. Все это наполняло радостью, дышалось легко, хотелось чего-то большего, ведь свершилось то, к чему он готовился, чего ждал столько лет.

Как он рвался в Москву! В каждый приезд в командировку пытался найти нужные связи, встретиться с тем, кто бы мог как-то ему помочь. Наносил визиты министрам, руководителям, которые бывали в молодом сибирском городе и он их встречал. Не стеснялся нанести визит секретарям ЦК, имея при себе некоторые просьбы, а главное — показать свою эрудицию, произвести впечатление. А снизу должны помочь, представить работники отделов.

В результате практических встреч, напоминаний о себе, звонков по отдельным вопросам деятельности за четыре года сложился тот мостик, по которому предстояло перебраться в столицу и получить место в аппарате ЦК.

На своей остановке он вышел. Дома, в Сибири, ему часто снилась площадь Москвы, купола на ней. Гостиницы. Вчера сон, сегодня все может стать явью. В Москве появились приятели, появилась и квартира, правда, пока тещина, но этот островок должен снять напряженность с московской пропиской. С тещей договорились, что минимум еще три года она поживет в Сибири.

— Ну-ну, оглядывайся, оценивай, — услышал Александр Александрович голос за спиной, — но только не завидуй. Москва может повернуться и другой стороной, которую ты еще и не знаешь.

Обернувшись, Ерохин увидел Сомова.

— Ты удивительный человек. Хорошо бы сейчас пропустить стаканчик воды для душевного равновесия. Что-то пересохло все.

— Что, напугал? Не узнаю я тебя, Александр Александрович. Такой уравновешенный, и вдруг… Давай встретимся вечерком, вот мой адрес, а сейчас, я чувствую; ты спешишь.

Вечером на квартире Александра Николаевича Ерохин обратил внимание на японский гарнитур и вскользь заметил:

— Да, все обошлось, я чувствую, ты проскочил, ведь было много шума.

— Брось, Александр Александрович, не трави. Ты же знаешь, их уценили, жена заплатила 3 тыс. рублей, и сняты все проблемы. Но, конечно, вздрогнуть пришлось. И чувствую, что не все кончилось. Мне передали, что Николаев дал новые показания. А влезть туда мне никак нельзя. Вот так — над тобой меч, а ты в позе наблюдателя. Смотри, как бы и с тобой такого не случилось. А то тихой сапой…

— Что ты, Александр Николаевич, я чист, близких мне недоброжелателей нет, если кто и появится, я почувствую немедленно.

— Понял, занятно объясняешь. Ну, давай выпьем, терпежу нет, кому эти разговоры нужны… Ну, вот и полегчало. А то смотрю, ты чем-то напуган, А может, обрадован. Как будто из себя выпрыгнуть хочешь.

— Да нет, Александр Николаевич, давно не вырывался, а тут — месяц отдыха. Прибыл на стажировку, на повышение квалификации, так сказать. Раз в пять лет, так уж совпало. Отказаться было неудобно. И вот я здесь.

— Что, Александр Александрович, отдал сына в армию?

— Нет, знаешь, что-то там нашли со здоровьем.

— Вижу, тепличный он у тебя. Да и особо тебе ходы искать и не надо, чтобы оставить. Тут жена все сделает.

— Брось, Александр Николаевич, к чему подозрения, ведь мы же друзья, давно и хорошо знаем друг друга. Хотя и работал я на комплексе, вас всегда поддерживал.

— Да я тебя давно раскусил. Ты всегда уходил до того, как тебя успевали понять. Так было в исполкоме, так было на комплексе. С Тарасовым вы подружились, а потом зад об зад, и кто дальше, но затем жены вас помирили. Эта еврейская солидарность. И скорее здесь сыграл деловой подход, а не здравый смысл.

— Александр Николаевич, ты что колючий такой? Ну, не любил я на одном месте засиживаться, а потом, ведь не нужно ждать, чтобы тебя просили уйти, лучше самому уйти, да не просто так, а с повышением.

— Да, сменить шубу в такой момент не каждый может, ты прав. А сейчас куда метишь? В обком? Там, я слышал, у тебя зазноба есть? Ладно, ладно, не смотри так. По себе знаю. Легче уходить, пока ты не погряз в отношениях, не засиделся, не оброс ракушками, которые потом, как гири на ногах, ни туда, ни сюда. А что, Александр Николаевич, старые нити не дают себя знать? Не сгубят они тебя?

— Давай, Александр Александрович, не будем об этом. Выпьем и закончим энергичные воспоминания о прошлом. Не всегда приятельская веревочка поддерживает, иногда и затягивает.

— Не поймешь, когда от ближайших приятелей что ждать. От того же Закопырина, Грабаря и других. Так и жди неприятностей..

 

LII.

 

ЗАКОПЫРИН дал верное направление. Пошла серия статей в адрес лесопромышленного комплекса и алюминиевого завода. Больше было по алюминиевому заводу, потому что Ардаев постоянно наступал Анатолию Николаевичу на пятки, заставлял работать на его строящихся объектах.

Статьи злые, с сарказмом, но без учета объективных обстоятельств. Авторы, как правило, оправдывали строительство объектов в Сибири, писали о том, что дым комплекса и алюминиевого завода поначалу радовал глаз. Правительство республики по-хозяйски заботилось, чтобы предприятия не были в тягость потомкам. А руководители и коллективы этих предприятий виноваты в том, что дым превышает нормы загазованности. Комплекс природоохранных систем, стоивший несколько сот миллионов рублей, обещал создание санитарно-защитных зон, вынос жилых поселков, применение современных средств газоочистки, внедрение оборотного водоснабжения и призван был обеспечить чистый воздух и чистую воду, — так писала газета «Известия».

И все, что сделано хорошего в этом направлении, — заслуга министерства и главка, а в том, что не делается, виноваты заводы, их руководители, не принимающие должных мер. Корреспондент подчеркивал, что он «не хочет допускать лукавства», и, не лукавя, лил грязь на руководителей предприятий. Так проще, все видят: проблема поднята, виновники найдены. Вот они, хватайте, берите их тепленькими, сажайте на кол общественного презрения.

В одной из статей корреспондент, вскользь поднимая проблему, пытался определить, кто из двух промышленных гигантов Сибири больше виноват. Да, алюминиевый завод из 130 млн. рублей освоил 93. Из 10 мероприятий 8 практически выполнены. Лесопромышленный комплекс из 122 млн. руб. освоил 37, из 432 источников загрязнения окружающей среды 119 не оборудованы пылегазоочисткой. Задавали вопросы директору Ардаеву:

— Начну с самого неприятного: что и почему не выполнено из намечавшихся мероприятий по охране окружающей среды? Во-первых, не создана санитарно-защитная зона. Сметная стоимость этой работы 53 млн. руб. В миллионы, в общем-то, и упирается вопрос. Выделил бы нам Минцветмет средства, мы давно бы и с удовольствием. Во-вторых, не построена фонарная газоочистка. Дело это новое, экспериментальное и очень дорогое — более *5 млн. рублей на один корпус. Как будет работать эта очистка в условиях Сибири, трудно сказать.

Дальше корреспондент, не мудрствуя лукаво, восклицает:

— Посмотрите в окно директорского кабинета. Видна горная гряда с черным сухостоем, но на столе у Михаила Павловича документы, по которым дела близки к полному порядку.

Вывод корреспондентов — во всем виноват алюминиевый завод. В прокуратуру его, привлечь руководителя к ответственности. И эти мысли кочуют из статьи в статью. Сейчас поднята шумиха в связи со строительством кремниевого завода. Инициатор ее — Закопырин. Он один стоит на страже чистого воздуха, воды, травы, леса.

Обсуждая последние решения Главного арбитража страны со специалистами, Михаил Павлович с горечью говорил:

— Защита окружающей среды сегодня одна из животрепещущих проблем. Газетчики любят эту тему. Престижна она для газеты и щекочет нервы у обывателя. Положительные или отрицательные вызываются эмоции — неважно, важно пощекотать, выраженьица похлеще подпустить.

А каково положительное воздействие этих статей? Да, в них много критики, но она не по существу. Критика ради критики. Это модно, корреспонденту можно и себя показать, и свою смелость. И Закопырин туда же нос макает. Большинство же подобных статей уходят от прямого ответа.

Сегодня мы не задумываемся над тем, что каждый строящийся промышленный объект, железная и автомобильная дороги, освоение залежных земель, строительство ГЭС, организация городских свалок — от большого до малого — должны войти в проектно-сметной документации в раздел по защите леса, травы, воздуха, воды, человека. Чтобы с карандашом в руке, по-инженерному были сделаны выкладки: объект может дать столько-то вредных выбросов, а вот эти меры обеспечат защиту или снижение, а вторичное использование отходов даст такую-то прибыль.

А что сегодня? Раз можно, надо найти объект для критики. И находят. Наш город строили три министерства. Каждый себе. Разбросали город на 60 километров. По площади сегодня он не меньше Москвы. Кто всерьез занимался городом, защитой окружающей среды? Если заводы стали давать продукцию в 60-х годах, то санитарную зону определять начали в 80-х По науке, она должна быть для алюминиевого завода 32 км, для лесопромышленного комплекса — 80 км. Сегодня же завод удален от города на 8,5 км, комплекс — на 3.

По токсичности газы лесопромышленного комплекса в два раза опасней наших. А кто-нибудь изучал, как эти газы влияют на человека? Пока нет. Но нашли объект — козла отпущения! -алюминиевый завод. Уже третий раз штрафуют. В начале на 100 тысяч рублей. Прошло. Потом — на 10 миллионов. Опять проскочило. Теперь что же, давай на 20 миллионов? За то, что завод превышает нормы выбросов и это вредно сказалось на лесе?

А где сегодня те, кто подписывал проект, утверждая, что лес перестойный, четвертой категории, и подлежит вырубке? Пока строили завод, его спокойно вырубали леспромхозы-самозаготовители. А сейчас заставляют завод ловить журавля в небе. Все проектировщики, институты, не способные предложить добротный вариант уменьшения выбросов, оказались в стороне. А завод виноват!

Тот же комплекс по сероуглеродистым выбросам, по токсичности, по расстоянию от города, по воздействию на человека во много раз переплюнул завод. Но кто же ударит себя в грудь и скажет: я виноват?

Мы много стали говорить о защите окружающей среды. А смотрит ли кто на человека? Увеличение сердечно-сосудистых заболеваний на заводе и в городе, рост заболеваний дыхательных путей. Виной всему этому — газы комплекса, который рядом с городом. Здесь кому штрафы предъявить и какие? Штрафы штрафами, а что за люди, которые пишут и контролируют? Делают они дело или только находятся при деле? Но если сказал «а», скажи и дальше. Я считаю, что должны быть не только контролирующие, а и контролирующе-исполняющие органы, тогда меньше будет тянуть на сенсации, а больше на исполнение дела..

 

LIII.

 

ПРОАНАЛИЗИРОВАВ состояние дел на лесопромышленном комплексе, специалисты и новый министр пришли к выводу, что надо принимать самые решительные меры. Прежде всего Мусигину пришлось признать, что в выборе генерального директора он ошибся, и ошибку эту надо исправлять. Поэтому он решил направить на комплекс Чубко, наделив его правами заместителя министра для оперативного и эффективного руководства. Далее Мусигин вынужден был пойти и на то, чтобы дать плановое задание на том уровне, которого комплекс достигал, а недостающую продукцию должны были дать три других завода министерства. Казалось бы, все условия созданы для того, чтобы лесопромышленный комплекс работал нормально.

Прибыв на комплекс, Чубко начал решительно перестраивать его работу. Заменял неспособных руководителей, а способных заставлял работать, договорился с Ардаевьм, чтобы тот не брал на работу его специалистов. Комплекс медленно пошел вверх и уже на третий месяц вышел на запланированные показатели.

Чубко стал настраивать специалистов на повышение трудовой и исполнительской дисциплины, качество ремонта. Применение жестких мер обеспечивало улучшение всей деятельности комплекса. И тут обнаружилась преступная халатность ряда руководителей, которой пользовалась группа лиц, немало положившая в свой карман государственных средств. Оказалось, что многие годы формы на выполнение ремонтов подписывались без проверок, рабочие, участвующие в ремонте, получали за одну и ту же работу и на комплексе, и в «Восток-энергомонтаже». Оплата шла двойная, а зачастую работы и вовсе не выполнялись. Зачем делать профилактику оборудования в период останова комплекса, если оно и так крутится, лучше пропустить, а оплату получить.

Сполна расходовались десятки миллионов на ремонтные работы ежегодно. «Востокэнергомонтаж», осуществляющий ремонт, систематически выполнял план, получал премии, находился в числе ведущих предприятий города.

Как раз и получалось, что после запуска комплекса выходило из строя то технологическое оборудование, которое не проверялось. Прокуратура возбудила дело, и под следствие попали 42 человека во главе с главным инженером комплекса, осуществлявшим контроль за техническим состоянием оборудования и подписывавшим документы на капитальный и текущие ремонты на заводе и у подрядчиков.

Многое еще нужно было выяснять, так как таким же путем кормились на комплексе и другие подрядные организации, такие, как «Оргбум», Пермский участок «Оргбумпром» и другие.

Не случайно на протяжении ряда лет на комплекс приезжали до двух десятков работников министерства, которые в период своего отпуска решили подзаработать. Их оформляли на работу, закрывали наряды, оплачивали невыполненные работы, а они в это время на заливе водохранилища отдыхали душой и телом, а уезжая, получали по 700-800 рублей «честно заработанных» денег и договаривались приехать на следующий год.

Когда стало ясно, что легких денег больше не будет, не стали приезжать министерские товарищи, чтобы помочь в выполнении плановых заданий комплексу.

Много еще нужно сделать Чубко, но начало положено. Заставил работать инженерный корпус, и как он сказал Михаилу Павловичу:

— Еще много накипи надо счищать с людей, менять их отношение к делу. Каждый должен выполнять дело, а не находиться при нем..

 

LIV.

 

БАННОВ решил предпринять еще одну, может быть, последнюю попытку представить себя к Герою. Приехал в обком начальник управления строительства западного участка БАМа. Бондарев попросил приема и хотел бы доложить важные новости со строительства. Он был приглашен в кабинет.

— Чем обрадуешь, товарищ начальник?

— Николай Васильевич, мы к концу месяца дойдем до Северомуйского тоннеля, и можно будет рапортовать об открытии рабочего движения на всем протяжении западного участка, практически это получается на год раньше установленного правительством срока.

— Давно мы этого ждали, обрадовал. Действительно, обрадовал. Наверное, и награду ждешь?

— А как же, Николай Васильевич, ведь, считай, уже 20 лет я руковожу этим подразделением. Скоро, наверное, скажут – на пенсию. Сам думаю, что заслуживаю орден Ленина. Работу провели большую.

— Скромности тебе не занимать. Ладно, за такую весть прощаю. Может быть, ты и прав. Победителей не судят. Однако давай, готовься, проедем по всей западной трассе. Если проедем, будем рапортовать правительству. А то ведь вы все можете. На вас надейся..

Баннов оставил все дела в обкоме и срочно вылетел на западный участок БАМа. На вертолете облетел весь участок, а затем поездом вернулся на Лену. Сомнений не оставалось. Путь проложен по всей трассе. Однако предстоит еще отсыпка на большом участке, наверняка будет усадка полотна, которое на отдельных перегонах технологически не выдержано. Но ведь на то и рабочее движение. А во время подготовки к сдаче государственной комиссии сквозного движения все будет доведено до необходимых кондиций.

Прилетев в обком, Баннов позвонил в ЦК и сообщил, что готовит рапорт об открытии рабочего движения на западном участке БАМа, просил поддержать в прессе и проинформировать Генерального.

Баннова поздравили с крупным успехом, предложили широко дать материалы в печати и провести рабочие митинги в трудовых коллективах.

Составив рапорт, Баннов отправил его в ЦК и решил поставить просьбу о представлении коллектива к орденам и медалям и еще раз представить себя к Герою. Однако через некоторое время из ЦК сообщили, что рапорт обкома рассмотрен и принято решение отметить поздравлением открытие рабочего движения на всей трассе БАМа, а не делить на отдельные участки — западный и восточный.

Опять не повезло.

Через год, действительно, состоялось приветствие ЦК рабочим, инженерно-техническим работникам и служащим, партийным, профсоюзным и комсомольским организациям, воинам-железнодорожникам, участникам строительства и эксплуатации Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Отмечали успехи тружеников областей и краев, всех тех, кто отличился в строительстве важного для страны объекта. Но среди награжденных вообще не оказалось Баннова.

Окончился срок обещаний, которые были даны секретарем обкома. ЦК решил провести комплексную проверку состояния дел в области, влияния партийного руководства на решение важных народнохозяйственных задач. И надо же, в такое время! Если раньше он пользовался поддержкой Генерального, то теперь предстояло держать ответ за все содеянное, а главное — несодеянное, за то, что обещалось, но не выполнялось. Смена вверху спутала все карты. Да и пора кончать откармливать в Сибири огромного порося. Прошло его время..

 

LV.

 

МЕДЯКОВ, начальник управления строительства капремонта, был оскорблен поведением Ерохина. Он сам лично взял под контроль ремонт особняка Александра Александровича, нашел самые лучшие материалы, сделал все по последнему слову техники, по желанию жильцов все под кафель, под дерево, затратил 22 тыс. рублей. И что же Ерохин? Оценил его работу в 175 руб. и эту сумму передал бригадиру.

Начальник управления подрядчиков Ромашев Лев Александрович любезно согласился оформить ему баньку. Затратил полтонны нержавейки, сделал так, как сделал бы себе. Не один вечер трудились его рабочие, но выполнили все на совесть, с высоким качеством. Александр Александрович проверил, остался доволен и рабочему, что подвернулся под руку, дал пять рублей на чай.

Рассчитавшись со всеми за ремонт, Ерохин укатил на стажировку в Москву.

Медяков обратился к Закопырину: что делать? Где взять 22 тысячи? Ведь Александр Александрович обещал решить, говорил, что любая сумма, затраченная на ремонт, будет перечислена управлению. Ведь нечем было платить рабочим.

— Да, попал ты в серьезное дело. Платить людям надо, а где взять? Не знаю, у меня таких денег нет.

Надежда, что Закопырин подскажет какое-то решение, пропала. Единственное, что он сказал, так это то, что Медяков должен сам искать выход, писать Ерохину в Москву, авось, ответит.

Долго мучился Медяков и решил, что, поскольку Закопырин его не поддержал, то искать защиты больше негде. Под суд идти не хочется, поэтому лучше сейчас во всем признаться, а там — будь что будет, ведь что-нибудь да будет.

Все то, что знал и успел узнать, Медяков подробно изложил в письме в ЦК — там разберутся. Реакция действительно была быстрой, ибо уже через неделю прибыла комиссия партийного контроля.

Не ради себя размышлял Скурихин над подробностями и полученными фактами, их влиянием на оценку событий. Его постоянно занимало, как, каким образом происходит падение, как то или иное событие истолковывает его оппонент, попавшийся на неблаговидном деле, почему он истолковывает их в противоположном плане, какие интересы вступают тут в действие.

Для Скурихина было законным, делом чести толковать факты, события, исходя из общих интересов государства, дела, которому он служит, никогда он не поступался ими, несмотря ни на какие отношения.

Себя он не считал в этом плане полностью безупречным, и если соглашался, когда его поправлял Баннов, то только тогда, когда считал, что это мнение исходит из-за заботы о деле, а не о личности. Он твердо убежден, что сознательность коммуниста проявляется прежде всего в объективности оценок фактов и событий, которые так или иначе касаются его. И если он меньше всего истолковывает их в свою пользу, то это больше говорит о его сознательности.

Что, например, Ерохину помешало объективно оценить получение рядом руководящих работников кооперативного жилья за счет государства? Каков тут личный интерес? А он, безусловно, есть.

Когда Скурихин начал проверку фактов, изложенных в письме, то столкнулся с фактами беспардонного, даже нахального отношения родственников Ерохина. Оказалось, что в одном гараже, якобы, собака закрыта. Собака, которая слушается только Ерохина.

Пока тянули волокиту, все, что можно было спрятать и увезти, увез «собака» Аникин, тот самый начальник ГАИ, который зарегистрировал «Волгу» Ерохину и выдал все по форме документы. А почему бы и нет? Ведь таким же путем он подешевке, с помощью Ерохина приобрел и себе машину.

От другого гаража не оказалось ключа, который тоже по ошибке увез Ерохин.

На дачу в кооперативе «Ягодка» попасть было нельзя, нет ключей — тоже у Ерохина.

Скурихин позвонил Баннову, рассказал, как обстоят дела, и попросил отозвать Ерохина. Ничего не оставалось, как звонить в Москву и просить направить Ерохина в распоряжение обкома для проверки фактов его злоупотребления служебньм положением.

Но в одном Скурихину повезло. Находился он в кабинете Ерохина, когда зашел к нему молодой человек нерусской наружности, сказал, что привез дубленки и что их надо сдать Ерохину. Скурихин растерялся:

— Давай, неси сюда.

— Да нет, там полная машина.

— Поехали разгружать.

Тот и показал, где они в первый раз разгружали. И тогда подтвердилось, что Ерохин оставил себе приличную часть. Однако найти их пока не удалось.

Не знал и не ведал Скурихин, что многое успел спрятать Аникин, верно служивший Ерохину и пользовавшийся многими привилегиями. Не случайно за короткое время он стал начальником ГАИ и надеялся на большее за то, что доносил о нелицеприятных высказываниях начальника милиции Кузнецова в отношении Ерохина и его поведения. Результат — Кузнецов был снят с работы. Аникин почувствовал свою силу и силу своего покровителя.

И не боялся Ерохин потерять уважение в своей среде. Тогда какова же среда этих руководителей, — думал Скурихин, -и что он считал своей средой, каких людей — равных себе по званию, чину, служебному положению или одинаковых по взглядам и убеждениям?

В окружении Ерохина тоже было не все благоприятно.

Секретари, водители, технические работники догадывались о многих махинациях Ерохина, знали о некоторых неблаговидных поступках с гаражами, машинами, квартирами.

Как-то его шофер рассказывал:

— Кто что может, тот и имеет. У кого что под рукой, тот то и берет. К нам в горком писем много приходит, мне жена все говорит, она секретарем здесь работает. Так и не мудрено государство растащить.

То, что берем мы, — мелочь. Если первый хапает, то мы свое скромно берем. Вообще он прохиндей большой. Раз горел, вылез. Говорит хорошо, правильно, всегда на трибуну лезет. Любит, чтобы его видели, о нем говорили.

Девчонка у него была — красавица! Местная. Но женился на другой, на медичке. Она неофициально всю медицину в городе в руках держит.

К землице пошел. На Дунайке участок так себе, для вида, для общественности. А на 17 км — все, что твоей душе угодно.

А гаражи, машины — это его хобби. «Волга» 21-й марки есть для дочери, «Волга» 24-й марки для себя, УАЗ-469 для сына.

Водитель скромно не рассказал, что за короткий период он и сам был записан в трех гаражных кооперативах, где построил гаражи, а потом их продал. Скромно положил в карман 13,5 тысяч. Сам он, конечно, не строил, а записывался в малую бригаду и как «шофер горкома» доставал кирпич, железобетон, а за это ему ставили часы в бригаде, а по окончании — готовый гараж. Технология проста. Но прибыль дает.

Шеф хапает, а мы свое скромно берем..

 

LVI.

 

ЕВГЕНИЙ Петрович договорился с Ардаевым, что, закончив трудовую неделю, они поедут на охоту, разрешение на которую было уже официально дано, о чем сообщила местная газета.

Ардаев взял на себя организовать тозовку, патроны, машину. Остальную часть поручил Евгению Петровичу.

Выехали в 4 часа утра. Предстояло, как минимум, 3,5-4 часа дороги, чтобы УАЗик привез их к дальнему Тэмскому заливу.

Евгений Петрович рассказал, что раньше это было излюбленное место Назминова, Закопырина, Олонцева, но сейчас все разбежались. Назминов за границей, Олонцев, видимо, постарел, на рыбалку еще ездит, а на охоту уже желания не испытывает. Закопырин, говорят, нашел другое место, это его уже не устраивает.

Приготовили место, где можно отстоять вечернюю и утреннюю зорьку. Верещак и Ардаев решили отдохнуть, пообедать.

— Михаил Павлович, силен ты, как сибирский мужик, и выпить можешь, за тобой не угонишься.

— Да, сейчас много пишут о пьянстве. Пишут о том, что стали много пить. Цифры приводят. Да это у нас, где нет социальных причин. Это там, в Америке, неуверенность в завтрашнем дне, безработица и прочие пороки. Там это неизбежно. А у нас?.. Это особая тема, тема для теоретиков, ибо зло уже стало нестерпимым, и его надо выкорчевывать. Все беды от того, что мы поздно замечаем начало явления.

— А не создали ли мы сами эту проблему? В 50-х годах, пытаясь пресечь распитие спиртных напитков в столовых, когда рабочий класс за обедом из-под полы наливал водку в компот и пил, резонно ставили вопрос: где же выпить рабочему человеку? Кафе нет, баров нет, ресторанов практически тоже нет. Вот тогда и надо было сказать: нельзя.

Так нет, мы, запретив распитие водки в столовых, построили отдельные «забегаловки». Помнишь, их у нас «Зеленый шум» называли? Пей, мужик, пропивай, бери с собой на разлив. Считали, что проблема решена. Пьянство в общественных местах пресечено.

В 60-х годах почувствовали, что здесь что-то не то. Заболевание алкоголизмом растет, увеличилось количество нетрезвых людей на улицах, в общественных местах. Стали говорить, что есть одна только водка, мало вин, пива. Продажа водки увеличивает алкоголизм. Изменили ассортимент, а чтобы не было пьяных, построили медицинские вытрезвители.

70-е годы показали, что рост алкоголизма становится уже достаточно большим и социально опасным. Появились разговоры, что необходимо уменьшить продажу водки и вина, увеличить продажу пива.

И только сейчас указы 80-х годов направлены на уменьшение пьяного бюджета, замену его товарами широкого спроса.

— Пока еще, Евгений Петрович, мало что заметно. Беда в том, что у нас много осторожных, прикрывающихся тезисом о демократии бездельников. Они партийные документы принимают как лозунг, призыв, а не руководство к действию. Те же Люлькин, Визенко и им подобные: «Вы не трогайте рабочий класс, не доводите до конфликта». Лишь бы все было тихо. Тот пьет, нарушает дисциплину, а чуть что — ищет защитников, идет в суд, прокуратуру. И находит.

А я так думаю: уважающий себя работник не пойдет милостыню и защиту просить. А тот, кто пьет и после запоя идет, мы ему потравляем. Отчего это? Оттого, что у человека большая уверенность в завтрашнем дне. А не порождаем ли мы здесь новое негативное явление?

Пьянство в первую очередь связано с дисциплиной труда. Из-за низкой дисциплины государство терпит значительные убытки. Решим мы проблему дисциплины — выиграем экономически.

— Да, на определенном этапе вопросы дисциплины и пьянства прозевали.

— 40 лет прошло после окончания войны. Все эти сорок лет партия неуклонно и планомерно повышает благосостояние людей. С повышением благосостояния снижается общественная активность людей. Это закономерно. Но мы этой закономерности вовремя не увидели.

Повышением активности, заинтересованности каждого в общих делах надо было заняться также в 60-х годах. Сейчас не во многих коллективах наблюдаем высокий патриотический настрой, энтузиазм. Более того, чувствуем лень и инертность. На производстве он кое-как отбывает свое, а в остальном ты его не тронь.

Смотри, Евгений Петрович, проводим мы активы, совещания, конференции трудового коллектива. Располагая залом на 1200 мест, с трудом собираем половину, а после первого перерыва из этой половины уходит еще добрая половина. Что это? — Лень и благодушие.

Сейчас уже никто не просит приемник, стиральную машину, телевизор. Уже нет проблемы ковров и автомашин, А есть только престиж: не хочу «Жигули», давай «Волгу». Видишь ли, негоже заместителю директора ездить на «Жигулях».

— Конечно, возьми, Михаил Павлович, поворот к расширению личных, приусадебных хозяйств — в какой-то мере они влияют на общественную активность, причем не только рабочих, но и инженерных работников.

— Правильно, наверное. Но я здесь и другое вижу. Сегодня эти молодые руководители производства зрелы физически, хорошо развиты умственно, но никакой общественной активности. Эти руководители не закалены ответственностью, и не желают они спроса с себя и ответственности. Отсюда стремление уйти от ответственности, активности. Нужны какие-то новые пути общественной заинтересованности, новые системы подготовки и воспитания руководителей..

 

LVII.

 

ЗАКОПЫРИН пригласил Евгения Петровича:

— Что я тебе хочу сказать. По Ерохину ты здорово сработал, слов нет. Умело, тонко. Твоего даже и ноготка не видно. Постигаешь науки. А вот что-то с Ардаевым у тебя нет ничего.

— Честный мужик. Не за что зацепиться. Ничего не взял. Если что-то и пытается удержать, что-то зацепить, так это чисто свое личное. Например, дом родителей на западе, квартиру родственников в Волгограде. Но все это их личное, семейное.

— А как охота?

— Ничего интересного, постреляли. Одну утку и один хвост, так как утка улетела. — Разве это охота? Вот у меня охота была так охота! Как вспомнишь, так еще хочется.

Закопырин не рассказал Верещаку о своей «охоте». Это не для него. Там действует другая группа лиц. Для этих целей Закопырин оформил в строительные управления четырех егерей и одного специалиста по самому зимовью. Место выбрано самое таежное. Зимовье отделано по самым высоким вкусовым качествам. Не бревна и мох, а брус, к тому же строганый. Внутри электрический свет, холодильник, ковры, звериные шкуры, на стенах трофеи — головы убитых зверей. Камин не какой-нибудь искусственный, а настоящий. Шампуры. Место для танцев. Отдельные небольшие комнатки-спальни. Короче, полная цивилизация.

Вылетал Закопырин не один. Брал с собой особо близких, преданных, прихватывал и молодых, интересных девочек. Охота должна быть со всеми удовольствиями.

Заранее отправлял егерей. Те искали зверя, готовили места, откуда его лучше стрелять. Так что трофеи всегда были.

А с трофеями легко текло вино, шли танцы, обеспечивался отдых. Умел Закопырин брать от жизни все и даже больше. Охотничье угодье, на котором разместился Закопырин, досталось ему тоже не просто. Лесхоз все участки давно раздал и закрепил за охотниками. По рассказам егерей, самым лучшим участком был участок, занятый директором Киевского леспромхоза. Далеко от дорог, возле подходившей сюда излучины реки. Где можно и зверя сторожить, и рыбку ловить. Места оказались такие, где ловились приличный таймень, хариус, сиг.

Попытался было Закопырин добровольно договориться, но директор леспромхоза Журбитский мужик был крепкий, охоту любил, пушнину, то, что положено по норме, сдавал исправно, и прижать его было нечем.

Тогда Закопырин организовал форменную травлю своего противника. Лесхоз стал отворачиваться от Журбитского, порубочные билеты давал на дальних делянах, водители, не получая заработка, уходили. Вагоны на погрузку леса почти не выделяли. План перестал выполняться. Перед открытием сезона охоты он вдруг получает вызов в Киев, на совещание в «Межколхозст-рой». Приехав туда, узнал, что вызов ложный. Кто-то от имени руководителя на фирменном бланке послал срочный вызов. Связь с леспромхозом была прервана, и ему легче было вылететь, чем добираться до узла связи и выяснять причины ложного вызова.

Вернувшись из Киева, обнаружил, что лесхоз его участок передал другому лицу как бесхозный. Так Закопырин добил своего противника и завладел понравившимся местом для охоты и развлечений.

Всего этого Евгений Петрович не знал. Видно было, что после охоты Закопырин в хорошем расположении духа.

— Евгений Петрович, нам дали сейчас большое сокращение штатов. Ничего не поделаешь, но твой отдел я вынужден сократить. Я думал, как с тобой поступить. Ты мне нужен, и я хотел бы тебе предложить такой вариант. Ты идешь на пенсию, а она у тебя уже есть. Я тебе плачу 350 рублей в месяц, как бы на полставки. Этого мне никто не запретит. А ты сидишь дома и выполняешь мои просьбы. Я тебе плачу — ты выполняешь.

Евгений Петрович легко принял предложение Закопырина. Пенсия с предложенной суммой давали вместе то, что он сейчас получал. Все это и рассчитал Закопырин: он и отдел сократил, и осведомителя оставил. Умный человек всегда пригодится..

 

LVIII.

 

В ГОРОДЕ поползли слухи: Александр Александрович выкрутился.

— Не выйдет, — заявил Евгений Петрович, живший в таком же особняке, но не рисковавший ремонтировать его за 22 тыс. руб. Зачем? Надо вести себя скромно.

К концу месяца обстановка накалилась. То, что не удалось спрятать, пришлось предъявить. Скурихин кончил определять деяния и готовил предложения по мерам ответственности.

Александр Александрович предпринимал отчаянные ответные шаги. Не взирая ни на что, он собирает пленум горкома, кается в некоторых своих делах, в упряжку с собой берет своих помощников Грушевского, Дину Андреевну — членов бюро. Бюро и пленум принимают решение объявить строгий выговор. С этим решением он едет к Баннову, падает на колени:

— Пощади, отец родной! Да, я виноват. Нечистый попутал, но бюро состоялось, пленум прошел, я получил заслуженное наказание.

Конечно, каждый питает себя по-разному: немцы — сосисками с пивом, англичане — вчерашним сэндвичем, французы — поцелуями, итальянцы — макаронами, швейцарцы — туристами, американцы — долларами, русский — чем бог послал. Ну, а Александр Александрович — еще и тем, где что плохо лежит и можно прихватить.

Надеялся и на то, что, хотя и подточен авторитет, но он ведь номенклатурный работник, и Баннов так сразу не должен от него отступиться. Однако Баннов сам находился в таком состоянии, что понимал: сегодня или завтра придется, видимо, сдавать область. Сам искал выход, а тут еще такие фокусы всплывают, что диву даешься, и все с одного угла. Когда же там кончится плыть эта грязь? «Неужели я ее развел?» — мелькнула мысль, но тут же пропала.

— Видимо, Александр Александрович, придется тебе сдавать дела. Ничего не поделаешь, нашкодил — отвечай. Больше я тебе ничего не скажу.

Анатолий Николаевич вовремя сделал вывод, что Александр Александрович зарвался и надо его ставить на место. Подарки даром не даются. Мало ему оказалось подарков, решил сам хапать, минуя фирму. С тем же ремонтом мог бы обратиться и решить, как полагается, а не делать так нагло, ставить под удар работника. Что ж, видимо, он решил, что ему все дозволено. Вот и пусть расплачивается. Банька банькой, а денежки врозь.

Закопырин шкурой чувствовал опасность. Он понимал, что дружба с человеком с такой репутацией становится опасной.

Хапая, надо уважать. А теперь жди, пока тебя Скурихин подцепит на лопату и бросит через забор.

Интересно, как теперь будут развиваться события? Теперь, Александр Александрович, не получится вести закулисную борьбу и подставлять других, пора дать собственный сольный номер в главной роли тенора. А то решил, что он пупок власти. Не пупок, а грыжа, которую назрела пора вырезать.

— Ты, Александр Александрович, — думал Закопырин,- считал себя тонкой натурой. Основным нервом всей партийной системы в городе, считал, что без тебя не могут обойтись. И, наконец, сидеть в столице тебе противопоказано.

Оказывается, всё дела и происки Ерохина Закопырин знал. Знал, что и его идею с заместителем министра Ерохин не поддержал в верхах.

И вот сейчас он загнан в угол. Скорее всего, ему уже не вывернуться. Пусть у меня рядовым инженером начинает в третий раз, тут ему надо помочь. Вместе все-таки в баньке мылись.

А его предложение по Коршунову и во второй раз хорошо сработало. Нет, что ни говори, а умный мужик Александр Александрович. Такого мужика далеко забрасывать нельзя. Надо иметь его на примете, пригодится..

 

LIX.

 

КОМИССИЯ ЦК внимательно рассмотрела положение дел в области и пришла к выводу: улучшения нет, область хронически отстает от тех требований, которые предъявляет ЦК. Хромает общее руководство. Баннов не способен дальше вести партийно-политическое обеспечение хозяйственной политики партии. Треть предприятий области хронически не выполняет плановых заданий, половина отстает в выполнении показателей производительности труда. Сельское хозяйство в загоне. За период работы Баннова в области численность работников села уменьшилась втрое. Урожайность низкая. Даже собираемого урожая недостает для обеспечения себя фуражом, не говоря уже о других нуждах, помощи северным районам страны. Более половины хозяйств убыточны. Сельское хозяйство области задолжало государству столько, сколько не имеет ни одна другая область.

Другой проблемой, которая повлияла на слабую работу, является идеологическое обеспечение собственных принимаемых решений. Пропаганда, во главе которой стоял доморощенный актер, оказалась не способной выполнять возложенную на нее задачу. Ушли те времена, когда достаточно было надеть толстовку, подпоясаться шнурком и выйти к творческим работникам. ЦК требовал дела.//^ ‘

Баннов попытался вновь применить бвой испытанный прием. Поехал в ЦК.

— Дайте мне два года, — закатывая глаза к потолку, просил он, — только два года, и я приведу область к изобилию. Поверьте, я еще способен спасти область. Я чувствую, что я ее спасу.

— Мы не понимаем Вас, Николай Васильевич. Или Вы мученик, случайно попавший с целины в Сибирь, или просто честолюбец. Другой на вашем месте давно бы сказал: мне за 60, я устал, отпустите на отдых, а Вы еще считаете, что можете сделать что-то нужное. То, что Вы предлагаете, уже поздно. Что-то Вы делали, а многое не делали. Сейчас, после майского Пленума, сделать что-то очень мало, лучше уж совсем ничего не делать. Сейчас предстоит большая работа по реализации Продовольственной программы. Вы просто не поняли, а потому и не приняли надлежащих, да что там надлежащих, хоть каких-то мер.

— Можно, конечно, перейти на другую работу, но я бы хотел сходить в отпуск.

Николай Васильевич решил выиграть время. Ему дали отпуск, и он поехал на южный берег Крыма. Уезжая на отдых, он заехал в Москву, зашел в ЦК, вновь попытался завести разговор о том, чтобы его оставили на области. Однако там были непреклонны. И предложили подумать над предложением поехать послом в одну из стран на Востоке. Баннов посчитал это предложение обидным и с тем уехал на отдых.

Знал он, что из области вряд ли кого могут поставить. Маслов тоже в ходе проверки не показал, что он и его отдел, промышленность на высоте. Возможно, после отпуска удастся в ЦК попроситься на какую-нибудь другую работу, в другую область. Ведь почти 15 лет он руководил крупной областью, многое сделано. Не зря уже здесь его наградили двумя орденами Ленина.

Но вернувшись с юга и придя в ЦК, он услышал твердое и четкое указание ехать и сдавать дела Сдобнову Василию Ивановичу, направленному из другой области.

— А мне какую работу?

— Самое лучшее для Вас — заслуженный отдых.

— Может, послом?

— Вы опоздали. Дважды таких предложений не делают. Берите пример с Сергея Павлова.

В феврале, на следующий год после майского Пленума, состоялся пленум обкома, который, наконец, освободил «героя» Баннова от занимаемой работы в связи с уходом на пенсию.

Уезжая из области, Баннов в узком кругу сказал, что не успел решить две задачи: первое — надо было бы кое-кого убрать в обкоме из тех, кто мешал ему проводить самостоятельную линию и не так информировал ЦК. В чем он слишком поздно убедился.

И второе — немного не успел доработать до 70, когда дается персональная машина, с персональным шофером для всех своих пенсионных дел. На что он так надеялся.

Что-то надо было решать с Антипиным. Что это мракобес большого масштаба, было ясно. Но надо его как-то пристроить, ведь, что ни говори, а был способный оратор, умел, натренировавшись у зеркала, выступить и повеселить актив.

Оно, конечно, зачем его тащить из Сибири, если подобных ему можно набрать в Москве сколько угодно.

Но он же оригинален, знает систему образования.

Проверка показала, что и он отвратительный тип, прохиндей, где и пробы ставить негде. Ладно, пусть закончит свою работу в системе профтехобразования.

Долго еще мучился Евстафий Никитич неизвестностью. Долго решался вопрос с его московской пропиской, пока не дал добро Моссовет. На счастье, наконец-то вопрос решился, и он оказался в Москве. На новом поприще — руководить подготовкой молодой рабочей смены.Но с пустого чугуна уже ничего не вычерпаешь..

 

LX.

 

СОСТОЯЛСЯ пленум горкома, на котором были доложены результаты проверки неблаговидной деятельности Ерохина и высказано мнение о нецелесообразности использования Александра Александровича на партийной работе.

К этому, уже второму пленуму Александр Александрович готовился особенно тщательно. С кем из членов пленума можно было переговорить, переговорил, заручился либо поддержкой, либо согласием с его мнением. Надежда была: а вдруг?

Сидя в президиуме, он впервые в этом кругу испытывал такое чувство, какое испытывает блудливый кот, когда ему связали лапы и поволокли к столу для кастрации. Об этом, ^ крайне остром моменте, он не хотел бы распространяться, f

Кое-кто из присутствующих там тоже сидел, как на сковородке: вдруг встанет Александр Александрович и скажет: а я же не один. А вот он, он, другой. Но эти, другие, маскировали свои чувства и будущие намерения.

Когда Александр Александрович приехал после академии, мечты его были внешне скромные: мэр города, первый секретарь горкома, ответственный работник центрального аппарата. Но подвела его в конечном счете жадность, страсть к комбинациям для себя за счет государства. Оказалось, что это великолепный шулер, интриган, умевший держать вокруг себя шестерок, ставить на место тузов. Но несколько раз сыграл уж очень азартно. Он не сделал бы этих опрометчивых шагов, если бы не спешка, когда надо было срочно решить свои личные, семейные, тещины проблемы, сделать задел на будущее, ведь там, в Москве, не будет такой свободы и возможности.

Азарт довел его до этого пленума, где он был раздет догола, вывернута вся подноготная его деяний.

Закопырин не без сарказма отметил:

— Александр Александрович считал себя ясновидящим, он видел, что к нему приближается власть все большая, что он уже в ЦК. Но это его и сгубило, потому что последнее время, кроме себя, он никого и не видел, и не слышал. Однако знание жизни, обширный круг знакомств, молодой возраст дадут ему возможность сделать третий заход, чтобы показать свои пороки.

На пленуме вскрылись факты, когда одну «Волгу» Ерохин записал на себя, другую на дочь, а УАЗ-469 — на сына; имел участки в садоводствах «Лесник» и «Ягодка»; проживал в коттедже стоимостью 17 тыс. руб., решив его переделать, затратил 22 тыс. руб., но не из своего, а из государственного кармана; незаконно была выделена двухкомнатная квартира для матери, оформлено проживание и прописка тещи. Он сумел открыть клапан личной наживы, инициативы в личном плане, и струя частной собственности, стяжательства захлестнула его.

А ведь казалось, что все так хорошо скрыто: и то, что брал у государства, и то, что не попался на разврате, взяточничестве. Конечно, не все могла вскрыть комиссия, да Скурихин и не ставил такую задачу. Но даже по тому, что сказано на пленуме, было ясно, что надо не только освобождать, но и привлекать к правовой ответственности. Сегодня уже не он крутил хвостом, а хвост его так закрутил, что только решение пленума даст ответ о мере партийной ответственности.

Однако и этот пленум, благодаря, видно, той работе, какую провел Ерохин, дал не вполне принципиальную оценку. Достаточно солидное количество работников полагали, что хватит и строгача, что Александр Александрович исправится. В конечном счете большинством голосов Ерохин был освобожден от занимаемой должности.

Это был крах всех его надежд. Теперь он знал, что поддержки в обкоме уже не получит. Высота падения была очень велика.

Что теперь делать? Остается еще маленькая надежда поехать в Москву. Может быть, поддержат. Конечно, в ЦК теперь его не возьмут, об этом не может быть и речи, но, возможно, пойдут на то, чтобы оставить на партийной работе. Пусть переведут куда угодно, ведь за плечами партийная академия, опыт работы, умение и организаторские способности, в конечном счете он — номенклатурный работник, и, может, все-таки поддержат. Надежды было мало, однако до конца Ерохин ее все же не терял.

Закончился пленум. Кто-то сказал:

— Вам не нужен ворюга-практик?.

 

LXI.

 

К КВАСОВУ пришел Цукатов, старый мастер, известный на заводе специалист. Руководил одно время корпусом электролиза, был членом парткома завода, неоднократно награждался грамотами, но считал себя обиженным. Столько лет отдал алюминиевому производству – и не получил ни одной награды. Те, с кем он когда-то начинал, — кто в Герои вышел, кто имеет орден Ленина, кого депутатом Верховного Совета избрали. Хотел поговорить с директором — разговора не получилось. Подал ему заявление на увольнение, он обычно их долго держит у себя, а тут подписал сразу. И вот — пенсионер.

— Горячность проявлять не надо было. Конечно, директор таких, как ты, не ценит. Да что сейчас говорить. Надо было работать. Написал бы куда следует. Сейчас модно в ЦК писать. Проверят, глядишь, и восстановят справедливость.

Подогрел его Квасов. Цукатов подумал, подумал и решил вернуться на завод и написать в министерство. Пришел с заявлением в кадры — не берут. Солидный возраст, вредное производство и на рабочую должность. Сказали: нельзя.

Решил Цукатов переговорить со старыми своими знакомыми, те ответили, мол, давай, возвращайся мастером. Поработаешь. Устанешь — уйдешь. Начальник второго электролизного цеха Кузнецов подписал заявление. С ним он пошел к директору. Директор взял его для решения, начертал визу и передал в кадры.

Начальник отдела кадров надеялся, что Цукатов придет, а Цукатов ждет, когда его пригласит персонально директор. У Ардаева 1700 специалистов, 740 мастеров, где ему помнить о Цукатове. Так и прождал 4 месяца. Затем разобрались, отдел кадров подготовил приказ, и стал Цукатов работать сменным мастером.

Однако не для того он оформлялся. Подсобрал некоторые факты и написал письмо, но уже не в министерство, а секретарю ЦК. Чего мелочиться, пусть комиссия приезжает, да поавторитетнее.

В письме Цукатов пишет, что обеспокоен тем, что технология производства может вот-вот выйти из строя, или, как говорят металлурги, «загореться». Завод теряет 6-7 млн. рублей из-за низкого качества продукции, срок работы электролизеров в 2-3 раза ниже, чем в Японии, качество хуже, постоянно до 200-300 ванн не выливаются. Все это сказывается на моральном состоянии металлургов, и виноват во всем Ардаев.

О себе он пишет: «Работал звеньевым, звено было лучшим на заводе. На заводе пускал 12 корпусов, был членом парткома завода. Имею 50 грамот, в том числе и грамоту министра, возглавлял лучший корпус. Не награждался, хотя мои друзья имеют ордена».

Все гонения, по мнению Цукатова, начались, когда он как член парткома проверял электролизный цех N 3, где выявил левые работы, подпольную базу отдыха в районе водохранилища. Цех шел к развалу. Партком разобрался, и начальника цеха сняли. Однако Ардаев пытался этого начальника пристроить своим заместителем. Но справедливость восторжествовала. Однако Ардаев ему этого не простил. Когда пришел к директору, то три часа просидел в приемной, но так и не дождался. Вынужден был уволиться. Когда пришел вновь, то четыре месяца не мог устроиться. Именно директор имеет о нем предвзятое мнение.

В своем письме он расхваливает Квасова, своих друзей Кузнецова, Орлова, Пахомова. Пишет, что коммунисты против Ардаева, а его все держат и никак не уберут с руководства заводом. Сообщает о ненормальных отношениях директора со своими заместителями, о недовольстве некоторых начальников отделов. Цукатов собрал все — что было и чего не было. Нагрянула комиссия министерства, долго изучала имеющиеся материалы. Комиссия встала в тупик. Как быть: все, что написано, -это личная обида человека, который пытается ее спрятать за общеизвестные вещи, которые и завод, и сам директор знают и принимают меры для исправления.

Члены комиссии решили: чтобы волки были сыты и овцы целы, надо частично признать вину, и, как это водится, наметить меры по исправлению стиля.

Выступая на заседании парткома, Пластинкин, представитель министерства, подчеркнул:

— Завод и Ардаев многое делают для достройки завода. По стройфинплану надо освоить еще 300 млн. руб. Введены новые объекты алюминия высокой чистоты, а с ними ряд объектов вспомогательного производства. Решается вопрос строительства фонарной газоочистки, введения системы АСУ «Электролиз», комплексной ремонтной базы на 30 млн. руб., санитарно-защитной зоны на 53 млн. руб.

Директором многое сделало, чтобы вышел приказ по министерству о достройке завода и улучшению его работы.

Срок службы электролизеров на заводе не хуже, чем на других заводах подотрасли. У нас иная технология, чем в Японии. А отключение электроэнергии повлияло на то, что завод вынужден увеличить ремонт.

Усложняется номенклатура производства, и это влияет на своевременность выливки металла. Об этом знает министерство.

Много еще положительного приводил Пластинкин.

На парткоме выступающие говорили и о том, что Цукатов и кое-кто еще организовывали группировочки, чтобы на конференции делегаты голосовали против Ардаева. Личная обида далеко зашла. Работает как мастер не на авторитет директора, а против.

Только один человек спокойно, с улыбочкой, просидел в углу. Это, как его назвал Цукатов, «совесть завода» Квасов, заваривший эту кашу.

Новый секретарь горкома отметил:

— Цукатову надо задуматься, как дальше работать. Вопросы все, поднятые им, «с бородой». Виновато руководство завода? Да, виновато, и директор, и заместители. Они отвечают за состояние дел на предприятии. Завод работает хорошо, но стареет. В технической политике начинает сдавать. Необходимо внедрять новое. Причина в стиле работы руководителя. Директору нужно работать не 14, а 7-8 часов. Так, как он, на износ, работать нельзя. Укоренился стиль подменять других руководителей. Проводятся длительные оперативки, всевозможные планерки. С людьми серьезно не работает. Нужно делать выводы.

Надо сказать, что Ардаев не хотел принимать неугодного человека, партком проявил бездушие. Непорядков много. Надо ужесточить дисциплину, менять стиль работы, либо выводы сделает министерство..

 

LXII.

 

ДРУЗЬЯ-ЖУРНАЛИСТЫ пригласили Закопырина в баньку.

— Анатолий Николаевич, есть идея — пригласить Аллу Пугачеву в Братск.

— У тебя как литературный псевдоним? — «Александров». И что ты с этого будешь иметь?

— Ничего, кроме того, что ваши интересы должны совпасть.

У нее есть имя. У тебя нет. Тебе оно нужно.

— Интересная идея.

Закопырин понимал, что без рекламы ему не обойтись, а без имени ему цена — пятак. Деньги и женщины могут сделать все. Тем более Алла Пугачева.

— Организационную сторону и приглашение мы берем на себя. Встречу, размещение, досуг — отдаем тебе.

— Что-то вы щедрые, ребята. Давайте! Только вы, бумажные души, меня же и вымажете. А наверное, не сможете. Ведь и любовник такой женщины — тоже имя. Не так ли? Рискнем. Может, она еще за нас и споет. Главное, вы не пишите, что без штанов я гулял, и вообще, если писать, то вел я себя, как голубь ласковый. Надо же считаться с мнением «общественным».

Ребята постарались, не подкачали, и вот Алла летит в Сибирь.

Что ее манит? Большая стройка? Так эту стройку уже давно Пахмутова со своими гвардейцами выдали вдоль и поперек: и про ЛЭП, и про девчонок, и про Марчука, и чего только не было.

Однако рискнула. Не так у нас много ярких эстрадных исполнителей, и Алла Пугачева — одна из них.

В аэропорту Анатолий Николаевич, держа в руке «миллион алых роз», встречает исполнительницу этой песни. Встреча у трапа, кортеж автомобилей, машина ГАИ впереди для безопасности — и в особняк. Встречать так встречать, по первому классу, как министров, членов правительства, государственных деятелей.

Здесь же стоял наготове прогулочный катер. Но несмотря на обаяние и внешнюю привлекательность, тут же ринуться в подводную часть айсберга Алла не решилась, тем более, что в этот же вечер предстоял концерт в новом Дворце металлургов.

1200-местный зал переполнен. Два концерта за вечер под бурные, несмолкающие аплодисменты. Те, кому это надо, пусть ищут разгадку феномена Аллы Пугачевой, но то, что она владеет публикой, зрителями, то это — да!

— А может ли она так же владеть одним человеком? – думал Анатолий Николаевич. — Талант, и талант большой.

На другой день, добившись согласия, увез Аллу на катере по водохранилищу. Устроил ей самую лучшую прогулку, какую только можно устроить. — Хороший обед на катере, лучшая уха в одном уединенном заливе. Песни у костра. Песни, которые, как казалось, Алла дарила ему. Этот день Закопырин запомнит навсегда, во всяком случае, так он сказал ей и подтвердил это своим близким журналистам.

После такой прогулки Пугачева взяла тайм-аут и три дня лечила ангину. Хотел было Анатолий Николаевич увезти ее в зимовье, но, увы, не согласилась, сославшись на свои интересы в городе. Вначале он думал, что это женский каприз, но потом почувствовал: здесь что-то большее, чем каприз.

Да, были и свои интересы у Аллы здесь. В прошлый приезд в Сибирь в одном из областных центров она и Резник попались на афере с реализацией неучтенных билетов. Всю вину на себя взял пианист Авилов, органами правосудия он был осужден. Сейчас отбыл часть срока и был отправлен на стройки народного хозяйства. Так он оказался в этом городе. Солидарность привела Аллу сюда, но надо было обставить приезд, получить хоть какое-то приглашение. Поэтому, Анатолий Николаевич, за приглашение спасибо, остальное — не для вас. B эти каникулы, что взяла себе Алла, она и встретилась с Авиловым, отдала должное за то, что он выручил тогда, ее имя не запятналось некоторыми неприличными делами. Когда все было согласовано, Алла начала петь с новым подъемом, радуя зрителей.

Зритель отдавал ей должное..

 

LXIII.

 

ВАСИЛИЙ Иванович, приняв от Баннова дела, стал знакомиться с областью, осторожно прощупывая возможности и реальные результаты коллективов. Закопырин размышлял, как же ему быстрее выйти на секретаря обкома. То, что он имел, не радовало Анатолия Николаевича. Поддержка прессы — хорошо, но нужна твердая рука, которая поддерживала бы тебя. А ее пока и нет. Так дальше дело не пойдет. Нужна поддержка Василия Ивановича.

Анатолий Николаевич решил, что надо ехать в обком, имея на руках веские предложения. И он решил, что нашел их.

Договорившись с Василием Ивановичем о своем приеме, Закопырин прибыл в обком.

— Василий Иванович, я полагаю, что у нас в области сложилась сложная обстановка в сельском хозяйстве. Мы, строители, промышленники, ощущаем это.

Все говорят: революция XX века. А какая она? Многие ведь не понимают. Раньше для нас главной была революция социальная. Запад решил ей противопоставить революцию техническую. Проиграл. Ведь социальная революция ближе к человеку. И социальная революция сейчас перекинулась в другие страны. Это нас радует. Не случайно идеологи Запада много внимания уделяют изучению социальных доктрин. И многие из них отлично знают идеи социализма. В этом я убедился, встречая иностранные делегации и их специалистов.

— Однако, Анатолий Николаевич, сейчас партия ставит не сколько в иной плоскости задачу. — Повышение благосостояния на основе технического прогресса.

— Правильно, ведь, создав экономику, развив технику и промышленность, мы сейчас готовы так поставить задачу. Но у нас скромнее. Мы сейчас подсчитали наши возможности и считаем, что по 4 млн. в год мы можем осваивать на собственном подсобном хозяйстве. Начало положено, и я его сделаю образцово-показательным в области. Чтобы отосновной трассы шли асфальтированные дороги к фермам, к полям. Двухэтажные одноквартирные дома построить для специалистов. Мы уже, кстати, начали их строить. Можно выбрать время, приехать посмотреть. Будет отличный современный поселок со всеми социально необходимыми объектами.

— Это уже интересно. Сколько вы думаете получать мяса на работающего?

— Василий Иванович, мы скромно ставим себе задачу – 50 кг в год.

— Это весомая прибавка и не такая уж скромная задача. Что ж, обком оценит ваше начинание.

— Василий Иванович, это еще не все. Мы решили взять шефство над совхозом «Кобляковский». Проехал я по этому хозяйству — картина тяжелая, хотя оно и создавалось с учетом выноса из зоны затопления. Места хорошие, но уже стареет, специалисты живут в двухквартирных домах, без всяких коммунальных удобств. Мы прикинули и решили ежегодно строить совхозу по 18-20 современных домов, таких, как начали у себя в подсобном хозяйстве. Построим машинный двор, мастерские. Нельзя же к технике так варварски относиться.

— Прости, Анатолий Николаевич, но хочется тебе задать вопрос: где ваши предложения раньше были? Наверное, давно можно было пойти по этому пути, сразу после майского (1982 г.) Пленума ЦК.

— Василий Иванович, я ведь начальник этого управления молодой, недавно переведен с Норильска. Ознакомился со своим хозяйством, думаю, надо посмотреть, что делается кругом, как соседи живут.

— Заманчиво. Давай, проедем, посмотрим. Думаю, обком одобрит ваши начинания.

— Василий Иванович, когда вы будете готовить вопрос, прошу учесть маленькую деталь. Вы же знаете, что строители всегда имели трудности с людьми. Это и понятно. Так, может, подключить к этому в части помощи нам людьми алюминиевый завод? Я знаю, резервы у них есть, но Михаил Павлович зажимистый мужик. Когда я его прижимал, он мне давал 100-130 человек, а здесь если 15-20 человек — я думаю, это мелочь. Все обеспечение материалами, руководство, организацию я беру на себя.

— Наверное, ты прав. Давай, на месте посмотрим и еще раз обсудим.

Понравился Закопырин Василию Ивановичу. Деловой, далеко видит, хватка есть. С такими руководителями можно быстро область поднять. «Оказывается, надо их только расшевелить», — думал секретарь обкома..

 

LXIV.

 

СОСТОЯЛАСЬ встреча Василия Ивановича и с генеральным директором лесопромышленного комплекса. Чубко подробно рассказал о делах, проблемах комплекса, отметил, что желание министерства в 60-х годах одним махом перекрыть отставание в мире по целлюлозе, корду, изделиям из картона, фанеры и другим материалам, может быть, и похвально. Но, построив миллионник, т.е. завод по производству миллиона тонн целлюлозы, мы, грубо говоря, попали в неприятнейшее положение. Первое: пока строили, оборудование морально устарело. Запад ушел вперед. Второе: строить такие гиганты — значит снижать рентабельность. И третье: производство целлюлозы и пиломатериалов надо разделить на разные производства. Ибо сейчас весь этот конгломерат не управляем, У нас по министерству есть главки, у которых и количество заводов меньше, и объем реализации товарной продукции ниже.

— Да, но ведь вы заместитель министра. И, пожалуй, единственный в области. Строительное управление у вас в городе по объему освоения капвложений никак не меньше вашего. Алюминиевый завод по объему реализации намного превышает вас.

— Василий Иванович, но там продукция!

— Что продукция? Тонна алюминия и тонна целлюлозы практически имеют одну и ту же цену. Давай лучше поговорим, что нужно сделать, чтобы комплекс работал стабильно.

— Меня беспокоит сырье. Подводят заготовители. Резко падает сырьевая база. Когда планировали комплекс, считали, что леса, отведенного под вырубку для комплекса, хватит на 90 лет. Построили, подсчитали, оказалось, на 70. Пожары нескольких лет снижают прогноз уже до 50 лет. Слабо мы выбираем вырубленный лес по берегам водохранилища. Засоряем воду. «Востсиблесосплав» не справляется со своими задачами, хотя и выполняет план. Он мне по воде дает 40 процентов леса. Но вытягивает комбинат, обеспечивающий вырубки своими лес промхозами и ссылается, что выполняет областные заказы. Я знаю, что это не так, поэтому прошу поддержать. Я буду просить министерство и коллегию подчинить этот комбинат мне.

— Не тяжело будет? Ведь вы и так, говорите, не управляемы.

— Добавится еще один управляющий и до сорока директоров леспромхозов. Но я его заставлю работать на комплекс. А потом и мне не на кого будет кивать. Практически сырье тоже будет у меня в руках.

— Пожалуй, в этом есть резон. Поддержу я вас. Однако мы все говорим о ваших внутренних проблемах, а что вы думаете положить на алтарь области для решения сложных проблем? Как мы будем решать Продовольственную программу?

— Подсобное хозяйство начало давать результаты. Думаем по году получить по 28 кг свинины на работающего. Сейчас рабочие ежеквартально получают мясо и мясопродукты. Пытаемся увеличить посевные площади, чтобы хоть как-то обеспечивать хозяйство фуражом, картофелем.

— А на перспективу?

— Василий Иванович, в сложившихся условиях я бы создал единое подсобное хозяйство. Сейчас 3 подсобных хозяйства — алюминщиков, мое и строителей — находятся рядом, их конторы в 500 метрах друг от друга. Там 3 директора, по два десятка специалистов и у каждого 900-1000 га земли, занятой кустарником и редколесьем. А фактически 100 га у Ардаева, 250 у меня, до 200 у Закопырина. Все поля, что мы располагаем. Больше нам ничего не дают. Куда ни пойдешь, все закрыто. Секретарь сельского райкома Велик хулиганит.

— Как это понять? Выбирай выражения.

— А к нему другого и не подберешь. Накосили мы траву по обочинам дорог, везем в подсобное хозяйство, везем через его территорию. Люди из районной ГАИ арестовывают машину, отбирают права и — езжай выгружай в его хозяйства. Попробуй водитель, не подчинись. Начинаешь с ним говорить — отказывается. Давай, дескать, разберемся, и все опять по-старому. Я понимаю, помогать надо сельскому хозяйству. Но и грабежом заниматься не следует.

— Это ваши внутренние дела, разбирайтесь. Есть горком. Пусть договариваются. Да, не радуете вы. От сельского хозяйства отказываетесь. Такой крупный коллектив, а никаких предложений. Придется обязывать вас. Однако в ближайшее время будет бюро обкома по этому вопросу, пригласим вас, готовьтесь сами и готовьте свои предложения..

 

LXV.

 

ДОШЕЛ черед и до Ардаева. Василий Иванович пригласил его к себе, чтобы познакомиться и выяснить его отношение к отдельным проблемным делам.

— Михаил Павлович, какие важные дела вас беспокоят?

— Для завода сейчас одна главная проблема — начать строить кремниевый завод. Он нужен для страны, оборонных отраслей, автомобилестроения, электроники.

— А то я слышал, что у вас как будто движение началось за то, чтобы не строить завод в вашем городе, и что чуть ли не Ерохин его возглавлял.

— Эта возня и сейчас идет. Но я знаю позицию нового секретаря горкома. Он так не думает. Что такое кремниевый завод? Это что наш цех анодной массы. По проекту 500 рабочих и 70 ИТР, практически будет, видимо, 400 рабочих и 40-50 ИТР. Причем все это будет без увеличения общей численности промышленного персонала. За счет внутренних резервов. А это не мало. Выбросы сернистых будут незначительны. Других выбросов не будет. Процесс не сложный. Я работал на таком заводе. Электролитическое спекание древесного угля и кремниевого пека.

— А вам он нужен?

— Для завода он практически не нужен. Нам кремния нужно всего ничего. Но для нас главная беда — достройка завода. Мы должны построить ремонтную базу, ряд вспомогательных цехов. Без этого финансирования не дают, строители не берут в подряд. Вот и приходится выкручиваться.

— А что с дисциплиной? Когда я был в ЦК на собеседовании, то заявил, что считаю главным в области обеспечить высокую дисциплину, снизить прогулы, простои. ЦК одобрил. Предприятия приняли к исполнению. Но мне докладывают, что Михаил Павлович игнорирует.

— Зачем же? Эти дела мы не откладываем в сторону. По прошлому году добились заметного снижения. Есть результаты и в этом году. Такие графики по вашему предложению есть у руководителей завода, в цехах. Готовим собрание ИТР по исполнительской дисциплине. Полагаю, что здесь мы не отстаем.

— Сельскохозяйственные проблемы заводом как решаются?

— Подсобное хозяйство развиваем. Имеем 2 тысячи свиней, до 200 голов крупного рогатого скота. Строим вторую очередь свинофермы на 2 тысячи голов. Рабочие чувствуют подсобное хозяйство в столовых и у себя на столе.

— А шефство над сельским хозяйством?

— То, что просят подшефные, мы делаем. Механизировали фермы крупного рогатого скота. Сейчас заключили договоры на новый год.

— Да, Михаил Павлович, мыслите вы старыми категориями. Видимо, майский Пленум не особо вас сагитировал на сельское хозяйство. Никаких предложений. Учитесь у Закопырина. Вот где размах, вот где государственный подход. Придется вас заставить заниматься сельскими делами. С вашим производством вы должны ежегодно осваивать на селе до 3 млн. руб., а вы?

— Василий Иванович, у нас ремонтно-строительный цех и миллиона не осваивает. Для Закопырина 3 млн. — это 0,75 процента, а для нас — 300 процентов строительных работ.

— Вижу, я тебя не сагитировал. Готовьте свои предложения на бюро. Не будет предложений — мы вас нагрузим. Хорошо нагрузим. Заставим по большому счету и другими глазами взглянуть на сельское хозяйство. И еще одно. Как мне доложили, плохо вы занимаетесь товарами народного потребления. Знаешь решение производить товаров народного потребления на рубль фонда заработной платы, рубль за рубль? Сколько вы производите? Чуть больше полмиллиона, а фонд зарплаты свыше 50 млн. Так вот, подсчитаешь сам, сколько вы должны производить товаров народного потребления.

— Но, Василий Иванович, где мы можем найти столько отходов производства? У нас же только небольшое количество алюминиевой фольги. А остальное — черный металл, годный только в металлолом.

— Думайте, программа ЦК рассчитана не на один год, а до 1990 года. У вас еще есть время. В ближайшее время надо производить товаров широкого спроса на 5-7 млн. руб. Это для вас реально. А там еще посмотрим..

 

LXVI.

 

ЕРОХИН приехал еще раз в обком, надеясь, что, может быть, какие-то перемены произойдут в его пользу. Однако дальше Скурихина его никто не принял. Для всех все было ясно. А по долгу службы пришлось Скурихину еще раз встретиться с Ерохиным.

— Что сказать, Александр Александрович. Я восхищен вами, вашей безоглядностью. Не скрою, с наглецой работали. Не обижайтесь. Безоглядно.

Знаете, Ерохин, есть такой недуг у некоторых руководящих товарищей – вседозволенность. Вот и вы этим недугом заболели. А что так быстро – так это в вас давно было заложено, а проявилось сейчас, на этой должности. Не проявись здесь, проявилось бы выше. Вы не смогли бы жить, как все, вот в чем беда. Вы еще и сейчас в горячке. Зачем вы приехали в обком? На что вы надеетесь? Вас можно отдать органам правосудия, а вы еще не поняли, надеетесь на восстановление. Психология у вас иная, частнособственническая, она-то вас и подвела. И особнячок надо отделать, и мебель импортную поставить, и машину на каждого члена семьи. Разве бы вас, к слову, устроил «Запорожец» — этот утюг, танк, консервная банка или как там его называют? Вам нужны «Волги», УАЗ, что посолиднее и каждому: жене, себе, дочери, сыну. Наверное, думал уже и о внуке. А что, давай и третье поколение обеспечивать.

— Наверное, это лишнее?

— Не лишнее, Александр Александрович. Перешагнули вы зону опасности и, как говорится, подорвались. Мы же еще не все собрали. А любовный бизнес? А финская банька? А банкетики за чужой счет? Это тоже кое-что потянет. Возьми Виталия Семеновича — ведь ничего, кроме 14 банкетиков, не было. А сняли, не посчитались ни с чем. Голова — мужик. Стоящий. Кстати, и вы тут ручку приложили. Вовремя не одернули. Ваш случай несложный.

Идите, Александр Александрович, работайте, как все, нечего просить. Все уже ясно. Живите честно. А то ведь смотрите: на вас глядя, и водитель ваш решил, что как-то и ему надо воспользоваться, деньги загрести. Сколько он гаражей построил, три или четыре? А это, по вашим северным ценам, 4500 рублей каждый. Причем, заметь, никаких усилий, сам не строил, ручки не пачкал, спинку не гнул. Подумаешь там, именем горкома один раз 10 тыс. штук кирпича, другой, железобетончик там. Ну как откажешь шоферу Ерохина, а вдруг еще пожалуется? А тот и сам не прочь взять. Поддержит. Чувствуете, куда все это клонится? Это, конечно, мелочь, скажете. Но это лицо коммуниста, лицо горкома, а вы пачкаете его, черните. Кто вам давал это право?

На вас глядя, видимо, гаражный бизнес в вашем городе процветал. Недавно у вас закончился суд над Стародубцевым, председателем гаражного кооператива. Сколько он хапнул? Суд насчитал 672 тыс. руб. Все ведь просто. Начал с малого — дал кладовщику строительного управления, вывез не 10 тыс. штук кирпича, а 15. Думает, дай, попробую. Дал кладовщику 500 руб., вывез без документов 10 тыс. штук кирпича. Прошло. Договорился: 1000 рублей наличными — 20 тыс. штук кирпича на гаражи. Сколько без документов ушло? Свыше 2 млн. И строители списали, и все шито-крыто. Свыше 400 гаражей построил Стародубцев левыми бригадами. И рабочую силу нашел. Где бы вы думали? В медвытрезвителе, в следственном изоляторе, среди осужденных за мелкое хулиганство. За те же гаражи работники милиции на него работали. Расчет с рабочими прост: бутылка в день. За технику — тоже бутылка. Гараж продал -прибыль в карман. На такси закрепленном персонально разъезжал, за цветочками в Москву летал. Что, не видели? Хороший пример, хорошая обстановка дала возможность хапать от пуза. На вас глядя, Александр Александрович.

— Извините, я пойду.

— Иди, дорогой. Иди, работай. Не бери больше не своего.

Не понял назидания Ерохин. Поехал в Москву. Правильно было замечено — в горячке он. Тот настрой, с которым Ерохин приехал в Москву, та закрученная пружина, как он считал, — начала раскручиваться вхолостую.

Человек, на которого он рассчитывал и полагал, что поддержка будет обеспечена, не стал с ним разговаривать, ему даже отказали в записи на прием.

Москва стояла мрачная, промозглая. Перебрав всех, кто бы мог его принять сейчас, Ерохин убедился, что в данной ситуации надо возвращаться. Помощи ждать не приходилось. Даже на порог не пускают. Неужели я так дурно пахну? Видимо, старею, — думал Ерохин..

 

LXVII.

 

ПОВЕДЕНИЕ Закопырина все больше нравилось Василию Ивановичу. Встречи, как правило, давали ему новые идеи, мысли. Об изменении в управлении строительным производством Анатолий Николаевич говорил много, толково. По его мнению, строители должны сконцентрировать в одних руках функции строителя и заказчика. Получив и отревизировав проектную документацию, строители берутся за объект, сами получают оборудование, сами монтируют, опробуют, получают первую продукцию и вот — объект готов, получай, министерство, готовое яичко.

Умение преподнести красиво, сравнить с зарубежным производством, попытки все самому начать, опробовать нравились Василию Ивановичу, и он все больше и больше хвалил Закопырина, ставил его в пример.

На встрече с секретарем обкома соревнующейся области Василий Иванович не удержался и рассказал, какой у него есть руководитель. На беседе секретарей обкомов присутствовал приглашенный корреспондент «Москоу ньюс», который по предложению Василия Ивановича решил дать статью под рубрикой «Руководитель, близкий к идеалу», которая пойдет для зарубежного читателя. Здесь же родилась идея, подсказанная кем-то из журналистов, — создать фильм, где лейтмотивом должна пройти мысль: Закопырин — идеальный руководитель, близкий к совершенству.

Практически Василий Иванович решил поддержать Закопырина и переговорить с министерством, чтобы дали Анатолию Николаевичу статус заместителя министра. «С такими идеями Закопырин как заместитель министра сумеет многое сделать для развития области», — думал Василий Иванович..

 

LXVIII.

 

ПОВЕДЕНИЕ Николаева спутало все карты. Понимая, что срок наказания большой, а прошло уже достаточное время, и обещанная помощь многих крупных руководителей осталась на бумаге, Константин Иванович дал новые показания, кто и что еще брал, как поживился за государственный счет. Получив дополнительные материалы, комиссия комитета партийного контроля выехала к Закопырину в надежде получить дополнительные документальные данные о злоупотреблениях бывших руководителей,

Казалось бы, этот «идеальный руководитель, близкий к совершенству», должен был помочь расследованию, вникнуть/ сам и, если нужно, пресечь каналы хищения. Однако вначале он попытался не допустить членов комиссии к документам. Те не ожидали такой наглости. Но у Закопырина на этот счет были свои интересы. Он знал, что дополнительная проверка может зацепить Сомова, еще ряд заместителей в министерстве, с которыми у него уже начали складываться нужные отношения. А без них и без поддержки Сомова ему тяжело придется решать и внедрять некоторые авантюрные идеи.

Когда же все-таки Закопырина заставили допустить членов комиссии к документам, он всячески старался мешать расследованию: отправлял нужных комиссии работников то в отпуск, то в командировку, то на совещание в другой, город.

Николаеву в места лишения свободы отправил трехтомник стихов Есенина с дарственной надписью: «Безвинно осужденному от единомышленников».

Эта надпись стала известна следователю и комиссии. Почти полгода понадобилось комиссии, чтобы разобраться с теми взяточными делами. В результате материалы были обобщены и положены на секретариате ЦК.

Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, рассмотрев акты грубого нарушения работниками норм партийной морали, государственной дисциплины и социалистической законности, установил, что в строительном управлении, где работает Закопырин, в течение ряда лет путем составления фиктивных документов, запутывания учета, разбазаривания и незаконного списания имущества совершались хищения государственных и материальных ценностей. Руководители строительного управления вступали в неделовые связи с отдельными работниками министерства и других организаций. Расхитители привлечены к уголовной ответственности.

За злоупотребление служебным положением, допущенное в корыстных целях, неделовые связи с отдельными, ныне осужденными работниками строительного управления исключены из партии заместители министра Фалеев и Славский.

За неправомерное вмешательство в работу следственных органов, игнорирование решения суда по делу о хищениях, за разбазаривание товаро-материальных ценностей, грубые нарушения штатно-финансовой дисциплины, скрытие судимости ранее Закопырин исключен из партии.

В газете «Правда» дана информация комитета партийного контроля при ЦК КПСС под заголовком: «НИКОМУ НЕ ПОЗВОЛЕНО»..

 

***.

 
ББК 83.3 (2) 7 Ш 19

Ю.К. Шаманов

Ш 19Карьера.

Братск: МП «Братская городская 1999 — 180 с.

Ш 4702010200-1978 — Без объявл.

ББК 83.3 (2) 7

ISNB 5-901046-05-2 Ю. К. Шаманов, 1999 г.

Сдано в набор 26.05.99 г. Подписано в печать 7.07.99 г.

Формат бумаги 60×421/16. Бум. тип. № 1.

Гарнитура «Journal», «HelvDL», «NewtonXC».

Печать офсетная. Объем п. л. 11,25.

Заказ 1978. Тираж 500.

МП «Братская городская типография» 665717, г. Братск, ул. Янгеля, 122.
 

ОБ АВТОРЕ: Шаманов Юрий Константинович родился 19 июля 1939 года в городе Иркутске. В 1967 году окончил Иркутский политехнический институт. Трудиться начал в 1956 году на Иркутском машиностроительном заводе слесарем. С 1959 по 1967 год находился на комсомольской работе. В 1967 году направлен на работу в Управление государственной безопасности города Иркутска. С 1979 года работал на Братском алюминиевом заводе в должности начальника отдела кадров, с 1988 года – заместителем директора по кадрам, с 1992 года – директором по жилищным инвестициям. Являлся депутатом Братской городской Думы 2 созыва (1996-2000 гг.). Скончался..

ВНИМАНИЕ! Комментарии читателей сайта являются мнениями лиц их написавших, и могут не совпадать с мнением редакции. Редакция оставляет за собой право удалять любые комментарии с сайта или редактировать их в любой момент. Запрещено публиковать комментарии содержащие оскорбления личного, религиозного, национального, политического характера, или нарушающие иные требования законодательства РФ. Нажатие кнопки «Оставить комментарий» означает что вы принимаете эти условия и обязуетесь их выполнять.

Поиск по сайту

Будь в курсе

Биографии

ВИДЕОТЕКА САЙТА

ФОТОГАЛЕРЕЯ

КАРТИННАЯ ГАЛЕРЕЯ

Друзья

Календарь праздников

Статистика сайта

---