Лидеры рейтинга

«НЕ ТРОГАЙ МОЮ МАМУ!» (Бессарабия, март 1944 года – время оккупации). Рассказ Н.В.Перная - ИМЕНА БРАТСКА

«НЕ ТРОГАЙ МОЮ МАМУ!» (Бессарабия, март 1944 года – время оккупации). Рассказ Н.В.Перная

Немецко-румынская марка

Немецко-румынская марка времен II-й мировой войны

Был солнечный воскресный день. Мама облачила меня в чистую рубашку, костюмчик, сшитый тетей Сеней из довоенных обносков, повязала отцовский самовяз, сама достала из скрыни и надела своё единственное платье для выхода, покрыла голову цветастым платочком, – и мы отправились в церковь.

Путь был неблизкий. Мы прошли мост через нашу речку Реуцел, миновали большой и вонючий пивзавод и оказались на улице, которая вела в центр города. Собственно, понятие «центр» было условным. Центра как такового не было – он был полностью разбомблен еще в начале войны, кругом – сплошные развалины. А всё, что было рядом – одноэтажные еврейские домишки, лавчонки, старая кирпичная школа и большая красивая церковь, – уцелело. Вот в эту церковь мы и шли.

Шли мы, шли и вышли к дому, у входа в который лежали два каменных льва. Это была какая-то контора. Над входом висела табличка с надписью на румынском языке, но что там было написано, не знаю, — читать я по причине малолетства еще не умел. Мама тоже не умела – была неграмотной. Наверное, в доме располагалась жандармерия, потому что у входа стояли часовые – двое рослых румын: один постарше, совсем пожилой, другой – молодой. У каждого на плече висела винтовка со штыком, одеты  они были в белые в обтяжку штаны и мундиры с какими-то висюльками и шнурами. Такая форма была у жандармов – это я знал точно.

Они о чем-то говорили друг с другом и, казалось, были поглощены своим разговором. Но, когда мы поравнялись с ними,  молодой, вдруг шагнул к моей матери  и схватил ее за руку.

— Буна зиуа! (Здравствуй!) – громко и как-то слишком демонстративно поздоровался он.

Это было так неожиданно, что мы молча остановились, не зная, как себя вести.

Молодой жандарм был сама любезность и выглядел совсем не страшно: лицо улыбающееся, даже веселое. Не зверское и не жестокое.

— Какая приятная встреча! – изображая радость, сладким голосом произнес он по-румынски.

Он говорил с мамой так, что можно было подумать, будто она шла на встречу именно с ним.

Я был сбит с толку, не понимая, что происходит, и тут же спросил её:

— Мамо, ты шо, знайома з цим ремуном?

Она не ответила, но я понял, что – нет, она не была знакома с этим румыном.

Было непонятно, что нужно чужому дядьке. Но я начинал догадываться, что вряд ли у него хорошие намерения.

Мама испуганно молчала. А румын, не отпуская ее руки, напористо продолжал:

— Как тебя зовут, красавица? – Он вел себя как опытный обольститель и как хозяин, которому всё дозволено.

В ответ мама левой рукой крепко прижала меня к себе и продолжала молчать.

— Не бойся, девочка.

Мама, которая ростом едва доставала жандарму до его висюлек на груди, и вправду, была как девочка.

— Иди ко мне, милая, – ласково произнес молодой румын. Его наглость переходила всякие границы, и было понятно, что он хочет добиться еще чего-то.

По всему было видно, что все эти приставания и заигрывания добром не кончатся.

Наконец, первый испуг прошел.

— Я нэ хочу, – тихо сказала моя маленькая мама и начала вырываться.

Но не тут-то было: жандарм крепко держал ее за руку.

– Еу ну вреу, – выкрикнула она те же слова по-румынски, и из глаз её побежали слезы.

А румын, оскалив белые зубы, говорил еще что-то, нагибаясь к ней, всё крепче сжимая ее руку и ближе притягивая к себе.

Вероятно, со стороны все эти заигрывания производили не очень хорошее впечатление, потому что даже пожилой жандарм не выдержал:

— Ласэ, мэй. (Оставь ее.) – посоветовал он своему приятелю.

В нехорошую историю мы влипли. Надо было что-то делать, надо было как-то спасаться. Но как? Надо сопротивляться! Нельзя, чтобы кто-то обижал мою маму.

И я изо всех  стал тащить её с тротуара на мостовую. Мама тоже несколько раз дернулась, но сил было маловато. У нас ничего не получалось. Убедившись в неэффективности силовых действий, я пустился в рёв:

— Ласэ мама мейа! (Оставь мою маму!) Ласэ мама мейа! – кричал я.

Не помогло. Громкие вопли всего-навсего заставили молодого румына обратить на меня внимание, и он с удивлением воскликнул:

— Ай, да мальчик! Вот так мамин защитник!

Я продолжал кричать и тащить маму, но ничего не действовало. Видать, рёвом их не проймешь.

Я представил, как двое здоровенных мужиков волокут маму по ступенькам мимо этих львов, скалящих каменные клыки, внутрь помещения с черной дверью. Что там будет происходить, что они с ней будут делать, и как она будет кричать от невозможности вырваться, и никто не придет на помощь, а она будет кричать и кричать от бессилия … Слезы фонтаном брызнули из глаз, и я в отчаянии закричал:

— Помогите! Помогите! Помогите!

Снова и снова, плача на всю улицу, я выкрикивал:

– Не трогай мою маму!

Всё было напрасно. Молодой жандарм крепко держал руку мамы, а она чуть не падала, изнемогая от бессилия. Не надеясь уже ни на что, я продолжал кричать и  плакать, и горючие слезы лились по моим щекам. Слёзы душили и вызывали боль, которая разрывала что-то в груди.

Никогда в моей маленькой жизни я не плакал так безутешно, никогда не испытывал столько мучений от бессилия и невозможности что-то изменить, от произвола и подлости чужих людей, которые – я начинал это понимать – были настоящими врагами.

Это был не просто крик боли и страдания, это было такое отчаяние живого существа, которое не могло оставаться безответным …

И вдруг заплакала мама. Она тихо завыла в голос, лицо её перекосилось и стало таким несчастным, что я испугался. Я никогда не видел её такой. Она крепко прижала меня к себе и, плача, приговаривала:

— Не бойся, маленький!.. Не бойся …

Громкие стенания, призывы о помощи и потоки слез маленького мальчика и его несчастной матери, должно быть, произвели на румын впечатление. Не знаю, что больше подействовало, но что-то стало меняться. Лица жандармов становились всё более отрешенными и каменно непроницаемыми.

Молодой румын с видимым сожалением посмотрел на мать, на меня. Он был явно разочарован таким поворотом дела. Нехотя отпустил руку приглянувшейся ему женщины, которая так и не назвала своего имени.

Он, наконец, отступился от нас. Получив свободу, мы с мамой быстро не перешли, а перескочили на другую сторону улицы. И побежали. Мы бежали, хотя за нами никто не гнался. Мы еще долго продолжали бежать. И всё оглядывались и боялись остановиться.

— Ну, успокойся, — то и дело повторяла мама, потому что я долго не мог остановить поток слез.

Так и добежали до самой церкви.

В следующее воскресенье, проходя мимо дома с двумя львами (другой дороги просто не было) и увидев издали жандармов в белых штанах, мы заранее перешли на другую сторону улицы.

До конца оккупации мама больше ни разу не надела ни свое единственное платье, ни цветастый платочек.

Источник: Пернай, Николай. Свежий ветер. Рассказы. – М., издательство «Спутник+», 2016. – 316 с.

Пернай Николай Васильевич

ПЕРНАЙ НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВИЧ (17.05.1940) Заслуженный учитель России. Кандидат педагогических наук. Отличник среднего специального образования СССР. Отличник профтехобразования России. Почетный работник начального профессионального образования России. Ветеран труда. Директор Братского техникума целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности (1969). Директор Среднего профтехучилища № 63 г. Братска (1987). Директор Степановской школы пос. Нижний Братского района (1962). Автор и редактор шести научно-педагогических сборников, четырех книг и более 35 статей по научно-педагогической тематике. Кавалер ордена «Знак Почета».ПОДРОБНЕЕ ОБ АВТОРЕ.


VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 0 (from 0 votes)




Рейтинг:
VN:F [1.9.22_1171]
Rating: 5.0/5 (9 votes cast)
| Дата: 3 апреля 2018 г. | Просмотров: 1 186