«РОССИЯ, РУСЬ! ХРАНИ СЕБЯ, ХРАНИ!..» (автор: Владимир КОРНИЛОВ) - ИМЕНА БРАТСКА
«РОССИЯ, РУСЬ! ХРАНИ СЕБЯ, ХРАНИ!..» (автор: Владимир КОРНИЛОВ)
Литературная гостиная, посвященная жизни и творчеству Великого Русского поэта, Николая Михайловича Рубцова, 80-летию со дня его рождения
Недавно праздниками поэзии встречала вся страна 120-летие со дня рождения Сергея Есенина и 135-летие со дня рождения Александра Блока. И вот снова отмечаем мы не менее знаменательное для нашей национальной российской культуры событие – юбилей замечательного русского поэта Николая Рубцова.
На очередную литературную гостиную, посвященную жизни и творчеству Великого Русского поэта, Николая Михайловича Рубцова, его 80-летию со дня рождения, 15 января во Дворце Детского и юношеского творчества собрались педагоги и учащиеся школ Падунского территориального округа г. Братска, студенты, солисты Академического народного хора «Камертон» Дворца искусств п. Энергетик, актер Братского Драматического театра Владимир Куликов, прозаик Анатолий Казаков, библиотекарь школы № 34 Татьяна Шемелина и просто любители отечественной словесности.
Эту встречу о жизни и творчестве самобытного русского поэта, Николая Михайловича Рубцова начал постоянный ведущих этих гостиных, член Союза писателей России, Владимир Корнилов с удивительных строк Сергея Викулова, характеризующих его самородную поэзию: «Талант – всегда чудо. И потому всегда неожиданен. Читая стихи Николая Рубцова, – пишет в предисловии к его книге «Избранное» Сергей Викулов, – невольно думаешь: как мог на этой скудной, в смысле культуры, почве, на невспаханном поле, да еще под затянувшееся ненастье вырасти и вызреть такой удивительный колос, каким предстает перед нами его поэзия… Жизнь, кажется, сделала всё, чтобы убить зёрнышко его дарования еще до того, как оно даст росток».
Это могло бы не произойти, если бы не целеустремленная жизнестойкость и самобытный талант, которыми природа наделила с детства Николая Рубцова, помогая ему выстоять и однажды своей пронзительной поэзией, вобравшей все оттенки земных радостей и печалей, во весь голос заявить о себе.
Не очень-то благоволила к нему судьба с самого рождения. Вспомним горестные страницы биографии будущего поэта. Его отец Михаил Андриянович Рубцов родился в 1900 году в селе Самылково, под вологодским городком Соколом. Работал в сельпо. Здесь они с женой Александрой Михайловной обзавелись старшими дочерьми – Надеждой и Галиной. В тридцатые годы семья часто переезжает с места на место. В Емецке, где явился на свет Николай, Рубцов-старший руководил отделом рабочего снабжения здешнего леспромхоза. Затем семья переехала в Няндому, а потом в Вологду. Перед войной Михаил Андриянович был репрессирован, но через год выпущен на волю…
Едва Коле исполнилось пять лет, началась война. Отца призвали на фронт, с которого он так и не вернулся. А летом 1942 года он потерял мать: она тяжело заболела и умерла. Потрясенный смертью матери, Коля убежал в лес и пропадал там неделю. Когда вернулся, прочел сестре Галине стихи, в которых были такие строки:
Но вот наступило большое несчастье –
Мама у нас умерла.
В детдом уезжают братишки родные,
Остались мы двое с сестрой.
Наверное, этот неумелый поэтический опыт был для него первым, навеянный горестными событиями в судьбе мальчика. Позже, много лет спустя, помыкавшись на чужбине, вдали от родных мест, и вспоминая пережитое со смертью матери горе, Рубцов напишет незаживающей в сердце болью щемящие строки стихотворения «Тихая моя родина»:
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
– Где же погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу. –
Тихо ответили жители:
– Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
…Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
…С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Это жгучее чувство тоски по родному краю до последнего вздоха пронесет поэт в своем по-сиротски израненном сердце.
Дом в Емецке, где родился Николай Рубцов
… Николай Рубцов родился 3 января 1936 года в поселке Емецк, в ста пятидесяти километрах от Архангельска. Оставшись после смерти матери круглым сиротой, 5-летий Коля Рубцов попал в детдом. Здесь, «в селе Никольском Тотемского района Вологодской области, стоящем на берегу реки Толшмы, правого притока Сухоны, среди диких лесов и болот и прошли его семь сиротских лет – с 1943 по 1950 год».
В 1950 году, окончив семилетнюю школу, Рубцов решил поступить в Риге в мореходное училище, о котором он с детства мечтал. «Но… «мореходка» «не приняла» юного романтика, потому как к тому времени ему не исполнилось еще пятнадцати лет». (С. Викулов).
Сочувствуя в этой ситуации юному Рубцову, нетрудно себе представить, какое безутешное для подростка горе пережил будущий поэт, когда в одночасье рухнула его заветная мечта. Об этом свидетельствует одно из его ранних, но горестных стихотворений:
Как я рвался на море!
Бросил дом безрассудно
И в моряцкой конторе
Всё просился на судно.
Умолял, караулил…
Но нетрезвые, с кренцем,
Моряки хохотнули
И назвали младенцем…
(«Фиалки»)
«Вот он, одинокий, голодный, в «грязной фуфайке», свисающей с узеньких плеч бредет по насыпи мола, глядит на корабли, стоящие на рейде, – такие близкие теперь, но по-прежнему недоступные. «Купите фиалки!» – плывет над волнами залива легкая игривая мелодия. Но не веселит она юношу. «Купите фиалки! Купите фиалки!» А у него на языке: «Купите фуфайку! Купите фуфайку!» Фуфайка – единственное, что он может продать, чтобы разжиться хотя бы кусочком хлеба. А ведь ему нужно раздобыть денег на обратный билет до Вологды. А от Вологды пароходом надо было добраться еще и до Тотьмы – своего райцентра, в котором, он знал, есть лесотехнический техникум» (С. Викулов). В Тотемском лесотехникуме Николай проучился около двух лет.
«В Тотьме, когда учился Рубцов в Лесном техникуме, – вспоминает его друг Сергей Багров в своей книге «Детские годы Коли Рубцова», – он всегда и во всём норовил быть лишь первым. Где он только себя не испытывал. На стадионе среди футболистов он торопился забить поскорее собственный гол…В аудиториях, на переменах среди всевозможных затей пользовалась успехом обычная схватка по-русски, когда выяснялось, кто был сильнее, и двое бойцов, жестоко обнявшись, пытались свалить друг друга… В пылу своих первых побед он был готов померяться ловкостью с каждым из всех тридцати обучавшихся в группе ребят… В те подростковые годы Коля не ведал, что самые крупные схватки его – впереди и пройдут они полем Поэзии…
Однажды, осенней порой 1950 года, – продолжает Багров, – Николай Рубцов стоял на крыльце нашего деревянного дома и, глядя на ропщущий в шёпоте чутких черемух Кореповский ров, на резвых козлят во дворе, на скамейку под окнами и белеющую дорогу, по которой тащился гнедок, везя на телеге бочку с возницей, взволнованно говорил:
– Как много здесь русского! Как я люблю эту местность! Откуда всё это? И для кого? Ты не знаешь?
– Не знаю, – ответил я.
– Значит, мне предстоит узнать: почему всё это так сильно действует на меня».
Сохранилась переписка поэта с Сергеем Багровым много лет спустя после их совместной учебы в лесном техникуме, опубликованная в книге Николая Рубцова
«Видения на холме», указывающая на их долгую творческую дружбу. Приведу одно из его более поздних писем.
С. П. Багрову.
Август 1964 года
«Сережа, милый!.. Я очень был рад твоему приезду. Спасибо тебе, что «наш двор уединённый, пустынным снегом занесённый, твой колокольчик огласил!» (Пушкин).
Вышел 8-й номер «Октября». Там есть и мои стихи. Я уже их читал. А ты не читал? Посмотри, если найдешь как-нибудь минуту свободного времени. Сядь в кресло, закури сигару и почитай их помаленьку, балагуря о том о сём.
…Ну, будь здоров! До свидания, Сережа. Пиши. Буду ждать».
Н. Рубцов.
…Но мечта о море не давала юному Рубцову покоя. В архангельском траловом флоте, куда Николай обратился после Тотемского лесотехникума, его определили угольщиком (подручным кочегара) на старый тральщик РТ-20, который бороздил моря уже более 30 лет. Но Николай с радостью воспринял это предложение. В одном из своих стихотворений он с гордостью и присущим только ему светлым юмором напишет об этом:
Я весь в мазуте, весь в тавоте,
Зато работаю в тралфлоте!
…Я, юный сын морских факторий,
Хочу, чтоб вечно шторм звучал,
Чтоб для отважных вечно – море,
А для уставших – свой причал..
«Команда тральщика состояла из отъявленных бичей, – рассказывает в своих воспоминаниях о Рубцове известный на Севере мореход А.П. Шильников. – В море работают, как черти, но ступят на берег – не вытащишь из кабаков. Ловили треску в Баренцевом море, рейс длился полмесяца, потом три дня в порту. Хватил я лиха с этим народом».
Так впервые в жизни побратался Николай Рубцов с морем и его тружениками – рыбаками, с их полными не только романтики, но и риска трудовыми буднями, совершенно особым бытом, традициями и обычаями. И он рисует их такими, какие они есть:
Душа матроса в городе родном
Сперва блуждает, будто бы в тумане:
Куда пойти в бушлате выходном,
Со всей тоской, с получкою в кармане?..
(«Возвращение из рейса»)
В 1955 году Николая Рубцова призвали в служить в Морфлот на Эскадринный миноносец – мощный, красивый современный по тем временам корабль, который на долгих четыре года стал для него родным домом. «Жизнь, как река после весеннего половодья, вошла наконец в берега. Вместе со строгим воинским уставом, боевой учебой пришли надежность и обеспеченность быта, чего он не знал, по сути с 1949 года.. И не случайно сослуживцы запомнили матроса Рубцова и веселым, и общительным. Запомнились им не только улыбка его, но и неразлучная с ним гармонь: играть на гармони он научился еще в детдоме…» (С. Викулов).
Не бросает Николай писать стихи и на корабле. Но в них угадываются не столько самородные рубцовские интонации, сколько пробуждённое в молодом поэте желание печататься. И он вскоре достигает цели: стихи его появляются в газете «На страже Заполярья». В годы военной службы (1958 – 59 гг.) его стихи выходят в сборнике «На страже родины «любимой», в альманахе «Полярное сияние».
…Приближался день демобилизации. Николай Рубцов все чаще озабоченно думает о предстоящем выходе «на гражданку», о выборе единственно правильного жизненного пути, который наполнит его жизнь глубоким смыслом.
Сохранилось письмо, посланное им в те дни одному из самых близких друзей – Валентину Сафонову… «Скажу только, что все чаще задумываюсь, каким делом заняться в жизни. Ни черта не могу придумать! Неужели всю жизнь придется делать то, что подскажет обстановка? Но ведь только дохлая рыба (как гласит народная мудрость) плывет по течению».
Демобилизовавшись осенью 1959 года, Николай Рубцов решает ехать в Ленинград. Там поэты, журналы, издательства…Но где он будет там работать и жить? Однако махнул на всё рукой – поехал… Помыкавшись какое-то время, он поступил работать кочегаром на знаменитый Кировский завод за Нарвской заставой. Вот как об этом пишет сам поэт в стихотворении «В кочегарке»). Пожилой кочегар, заметив робко открывшего дверь новичка,
…Бросил лом, платком утёрся.
На меня глаза скосил:
– А тельняшка – что, для форсу? –
Иронически спросил.
Я смеюсь: – По мне для носки
Лучше вещи нету, факт!
– Флотский, значит?
– Значит, флотский.
– Что ж, неплохо, коли так!
Кочегаром, думать надо,
Ладным будешь, – произнёс.
И лопату, как награду,
Мне вручил: – Бери, матрос!
Кочегарка и копровый цех, где Рубцову пришлось работать шихтовщиком, физически не сломили в нем поставленной высокой цели. Вскоре находит он дорогу и в заводское литобъединение, а через него – и в редакцию многотиражки, где появляются его стихи на страницах этой газеты, а осенью 1961 года и в сборнике «Первая плавка», составленном из стихов поэтов-рабочих Кировского завода.
Но рамки заводского литобъединения для него были узки. И потому он посещал одновременно более солидное литобъединение «Нарвская застава», которое давало выход уже на и на большие литературные вечера, и в журналы.
«На занятиях литобъединения Николай Рубцов слышал не одни похвалы. Его критиковали за «отрыв от жизни» (мало, дескать, стихов о рабочем классе), но в то же время кружковцы, видимо, догадывались, что перед ними поэт настоящий, поэт «милостью божьей».
Узнав, что у него лишь семилетнее образование, руководители литобъединений настойчиво советовали ему учиться, может быть, даже в литературном институте… «Хорошо бы», – думал Николай. Но для этого надо было закончить десятилетку. В 25 – 26 лет садиться снова за парту, а потом, почти в тридцать, поступать в литературный институт?.. Нет, это для него не не подходило». (С. Викулов).
И он, навёрстывая упущенное время, сдает экзамены за десятилетку экстерном. На творческий конкурс литинститута Николай Рубцов представил самодельную книжку «Волны и скалы». В нее вошли тридцать восемь стихотворений. Пройдя успешно творческий конкурс и став студентом Литературного института им. А.М. Горького, он ждал на занятиях и семинарах не школярских разговоров о ямбах и хореях, а откровений о жизни, о душе человеческой… И неудивительно, что ему, уже сформировавшемуся поэту с самобытным талантом, скоро стало просто скучно отсиживать часы в зачастую, полупустых аудиториях. Зато, по рассказам близких друзей-поэтов Анатолия Передреева, Станислава Куняева, Владимира Соколова, которые в то время во многом повлияли на Рубцова, «читал он запоем, нередко ночи напролет… А то, совсем неожиданно, уезжал куда-нибудь – чаще в село Никольское, где прошло его детство».
Чувство кровного родства с малой родиной никогда не покидало поэта. Какой теплотой и светлой грустью веют на нас строки его стихотворения «Подорожники»:
Топ да топ от кустика до кустика –
Неплохая в жизни полоса.
Пролегла дороженька до Устюга
Через город Тотьму и леса…
Где мое приветили рождение
И трава молочная, и мёд,
Мне приятно даже мух гудение,
Муха – это тоже самолет.
Всю пройду дороженьку до Устюга
Через город Тотьму и леса,
Топ да топ от кустика до кустика –
Неплохая в жизни полоса!
«В 1964 году в творчестве Рубцова, – пишет во вступительной статье к его книге в серии «Поэтическая Россия», известный критик и литературовед Вадим Кожинов, – наступает решительный перелом. В августе в журнале «Октябрь» были напечатаны пять его стихотворений, которые не только по-настоящему ввели его в литературу, но и бесспорно свидетельствовали, что Николай Рубцов – один из самых многообещающих поэтов… В те годы мы часто с ним встречались. Он был безгранично предан поэзии. Читал Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова, Есенина с такой страстью и самозабвением, что их ритмические речи представали как реальные события его собственной жизни, как его глубочайшие радости и страдания. А когда Николай Рубцов пел свои стихи « В горнице моей светло… », « Я уеду из этой деревни… », « Потонула во тьме отдаленная пристань… » – то рождалось ощущение, что звучат не стихи, а вдруг вырвавшаяся из недр жизни стихия».
…Знакомясь глубже с биографией Николая Рубцова и со статьями современников об его творчестве, мы видим, что он был далеко не простым человеком. «В нем уживались самые, казалось бы, несовместимые черты – кротость, доброта, сострадание, острая тревога – и неожиданно появлявшиеся на его челе и в глазах угрюмость и следы гнева, вызванные малейшей социальной несправедливостью. Правда, тяжелые и темные свойства его души по-настоящему развязывало вино». (В. Кожинов). И Станислав Куняев в стихотворении « Памяти поэта» не скрывает от нас эту сторону его натуры:
Он был поэт, как критики твердят,
Его стихи лучились добрым светом,
Но тот, кто проникал в тяжелый взгляд,
Тот мог по праву усомниться в этом…
В его прищуре открывалась мне
Печаль по бесконечному раздолью,
По безнадёжно брошенной земле,
Ну, словом, всё, что мы зовем любовью.
В самом деле: любовь, вероятно, немыслима без тревоги, горечи, беспокойства, о котором говорится и в приведенных стихах. К сожалению, в любви поэт не был счастлив. Женщина, которую любил он самой пылкой и нежной любовью, не дождалась его, пока он скитался по морям…
«Не каждая способна связать свою судьбу с человеком, душу которого постоянно сжигает творческий непокой…» (В. Кожинов).
Не сложилась его семейная жизнь и с другой женщиной, подарившей ему дочь… Об этом свидетельствует « Прощальная песня», а вернее, песня разрыва его с семьей:
…Мы с тобою как разные птицы,
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
– Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она!
Поэт ни в чем не упрекает женщину, но просит в свою очередь, понять и его. Кто ж виноват, что они оказались «разными птицами»: разные одно гнездо не вьют…
«Николай Рубцов жил трудно, даже мучительно трудно, – далее вспоминает Вадим Кожинов. – Я говорю об его внутренней, духовной жизни, хотя и внешние условия его быта складывались нелегко. В 1964 году за ряд прегрешений он был переведен на заочное отделение литинститута, что означало для него потерю постоянного пристанища и средств к существованию – пусть и очень скромных, но регулярно получаемых».
«Николай был непрост в общении, – рассказывает в своих воспоминаниях проректор Литературного института по научной и учебной работе, критик Александр Михайлов. – Это знают бывшие студенты, учившиеся с ним, и его товарищи вологжане, он сам страдал от этого, искренне раскаивался в своих проступках, снова срывался. И надо было много терпения и такта, чтобы помочь ему хотя бы удержаться в институте, не попасть в какую-нибудь скандальную историю».
Уже после защиты дипломной работы Николай Рубцов, повинясь за свое, не всегда предсказуемое, поведение, скажет Михайлову:
– Вы уж меня простите за мои художества… Много я вам хлопот доставил… А институт всегда добром вспоминать буду…»
К 1964 году у него установилась связь с Вологодской писательской организацией, которая пригласила Рубцова, как земляка, на очередной семинар молодых писателей. Его стихи на этом семинаре были высоко оценены и рекомендованы Северо-Западному издательству г. Архангелька. Через год в издательстве Архангельска вышла его тоненькая книжка Однако такая долгожданная, она едва ли обрадовала 29-летнего автора: ибо не давала представления о действительных возможностях его таланта.
Через два года, пренебрегая чрезмерной осторожностью архангельских издателей, в 1967 году по инициативе известного русского поэта Егора Исаева была издана книга Николая Рубцова «Звезда полей», вышедшая в Москве, в «Советском писателе», которая сразу поставила его в первый ряд современной поэзии, хотя это понимали тогда немногие… Произвела книга Рубцова впечатление и на архангельское издательство, и оно, как бы реабилитируя свое назначение перед литературной общественностью, выпускает вторую, значительно более объемную книгу земляка «Душа хранит» (1969). В следующем году эти три сборника дополнит и четвертый («Сосен шум»), выпущенный снова «Советским писателем» и готовится к изданию его итоговый сборник «Зеленые цветы», вышедший в свет, увы, уже после гибели поэта… Книги Рубцова вызвали в то время ряд очень сочувственных, подчас даже восторженных откликов в критике. Его признание постоянно росло и расширялось. Кроме того, он, наконец, обрел свой дом в столице его родной вологодской земли. Николая поддерживали здесь друзья и соратники по литературе – Виктор Астафьев и Василий Белов, Виктор Коротаев и Александр Романов.
Зрелые стихотворения Николая Рубцова отмечены печатью подлинной народности и человечности. В ней как бы говорят сами народ, история, природа. Их естественные «голоса» звучат в голосе поэта иногда с залихватской удалью – и тогда картины деревенской жизни празднично встают перед глазами читателей, выливаясь у него в прекрасные – восторженные и грустные одновременно – строки:
Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил.
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!
И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и брёвна неслись по реке…
(« Я буду скакать по холмам… »
Либо в голосе поэта нарастает тревога за будущее России и не дает его неуемному сердцу покоя, – и тогда она набатом звучит в его душе, предостерегая о грядущей опасности потомков. Как это мы видим в стихотворении « Видения на холме»:
Взбегу на холм и упаду в траву.
И древностью повеет вдруг из дола!
Засвищут стрелы будто наяву,
Блеснет в глаза кривым ножом монгола!
……………………………………….
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри, опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времён татары и монголы.
Они несут на флагах черный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов в окрестностях России…
Николай Рубцов велик прежде всего проницательным видением жизни русского народа, и это подтверждается сейчас на примере обездоленных нищетой стариков и детей, на фактах бездуховности современных чиновников по отношению к простым людям, к родной природе, Отечеству, русской истории…
Неподдельна и самобытна также и другая черта поэзии Николая Рубцова – ее человечность. Он не умиляется со стороны другим человеком, а дает ему войти в стих с его собственной правдой. Иллюстрацией тому служат стихи «Русский огонек», «На ночлеге», «Добрый Филя», и мн. др. Например:
Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог…
Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живет.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть…
– Филя! Что молчаливый?
– А о чем говорить?
(« Добрый Филя»)
Замечательны стихи Рубцова о животных и птицах… Наделяя их людскими чертами характера, он воспроизводит всю гамму человеческих чувств в разных жизненных ситуациях, случающихся с этими бессловесными «героями», – от ложной стыдливости, как это показано в стихотворении «Коза»:
Побежала коза в огород.
Ей навстречу попался народ.
– Как не стыдно тебе, егоза? –
И коза опустила глаза.
А когда разошелся народ,
Побежала опять в огород.
Или воспроизводит перед нами трагические картины жизни этих героев, требующих нашего сочувствия, а иногда и человеческого участия, как звучит это в стихотворениях «Вечернее происшествие», Журавли» и в цикле детских стихов, таких как «Ласточка», «Воробей», «Ворона», «Медведь» и др.
Какой пронзительной интонацией и болью наполнены строки стихотворения «Ласточка», где поэт вместе с горестной пичугой оплакивает нелепую гибель ее несмышлёныша-птенца. Такие стихи невозможно читать без слез сострадания. Это так близко людским чувствам, особенно материнским и отцовским.
Ласточка носится с криком.
Выпал птенец из гнезда.
Дети окрестные мигом
Все прибежали сюда.
Взял я осколок металла,
Вырыл могилу птенцу,
Ласточка рядом летала,
Словно не веря концу.
Долго носилась, рыдая,
Под мезонином своим…
Ласточка! Что ж ты, родная,
Плохо смотрела за ним?
«Николай Рубцов принадлежал к тому поколению людей, в детских душах которых тяжелым и грозным эхом отозвалась война. Сиротство, голод, холод, тоска по родительской ласке, по домашнему уюту; потом скитания по стране, тяжелая работа наравне со взрослыми – всё это пришлось пережить Николаю Рубцову. В таких условиях душа человека или глохнет совсем и превращается в камень, или становится болезненно чувствительной к чужому горю и страданиям» (В. Кожинов), как видим мы это из строк выше названного стихотворения «Ласточка».
Что касается обустроенности быта Николая Рубцова, то, начиная с семилетнего возраста и почти до самой гибели он не знал, что такое отдельная комната, а тем более кабинет с письменным столом и книжными полками; общая комната в детдоме; тесная каюта на четверых на корабле; и снова общая комната в рабочем общежитии; а потом – крестьянская избёнка с тремя подслеповатыми оконцами по фасаду; и лишь незадолго до смерти – однокомнатная квартира в Вологде, не успевшая стать его рабочим кабинетом. Но внешние обстоятельства жизни не имели для Николая Рубцова существенного значения, и, конечно, не смогли снять или хотя бы ослабить противоречия, часто овладевавшие его душой. И нет сомнения, что гибель его не была случайной. В целом ряде стихотворений с полной ясностью выразилось доступное немногим истинным поэтам, остро ощущающим ритм своего бытия, предчувствие близкой смерти. Он даже точно предсказал это в стихотворении:
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы…
В морозную крещенскую ночь, 19 января 1971 года Николай Рубцов во время тяжкой ссоры был убит женщиной, которую собирался назвать женой.
Памятник Рубцову в городе Емецке
Похоронили его на новом кладбище за городской чертой. Позже по ходатайству писателей и общественных организаций именем Николая Рубцова была названа улица в Вологде. Она такая же короткая, как и его жизнь. Одним концом упирается в улицу Гоголя – любимого писателя Николая Михайловича, – другим она выходит на реку Вологду и белокаменный храм Софии.
В родном городе Тотьме имя Николая Рубцова присвоено районной библиотеке, а на берегу Сухоны в честь него разбит парк, и стараниями талантливого скульптора Вячеслава Михайловича Клыкова, лауреата Государственных премий СССР и РСФСР, воздвигнут памятник поэту.
Давая оценку творчеству Рубцова, Вадим Кожинов писал: «Неоспоримый признак истинной поэзии – ее способность вызывать ощущение самородности, нерукотворности стиха… Лучшие стихи Николая Рубцова и обладают этим редким свойством…».
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь – и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полет этих гордых прославленных птиц.
…Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!
Вот замолкли – и вновь сиротеют душа и природа
Оттого, что – молчи! – так никто уж не выразит их…
(«Журавли»)
Кажется нам и сегодня, по прошествии многих лет со дня написания Николаем Рубцовым этих замечательных по своей пронзительной интонации стихов, что они всегда существовали в природе до определенной поры, и только однажды поэт смог извлечь изо всей разноголосицы окружающего мира те, единственные, слова, которые и вылились в неповторимые по состоянию его души на тот час строки.
Не менее высоко отозвался о поэзии Рубцова и Виктор Коротаев. В предисловии к его книге «Видения на холме» он писал: «Воистину о нем сказаны бессмертные слова: «…Он знал одной лишь думы власть – одну – но пламенную страсть».
Уже сегодня можно с уверенностью сказать, что имя поэта прочно вошло в народное сознание. Поэтому так велик у людей интерес к поэзии Рубцова: ибо «в ней всегда присутствует обаяние неповторимой личности, жизнелюбие молодости, чистота и свет истинно русского таланта». (В.Коротаев).
Подтверждением тому служит большинство его удивительных по средствам художественной выразительности и пронзительной правде стихотворений, воспевающих не только самозабвенную любовь к малой родине с ее неповторимыми северными пейзажами и населяющими ее издревле самобытными по своей исконной сути людьми, но и много других стихотворений, иронически тонко подчеркивающих на протяжении всей жизни поэта его абсолютное равнодушие к неустроенности своего быта и досуга. Одним из таких ярких иронических стихотворений Николая Рубцова и является «Элегия», искрометные строки которого знает, наверное, каждый из почитателей его таланта:
Стукнул по карману – не звенит.
Стукнул по другому – не слыхать.
В тихий свой, таинственный зенит
Полетели мысли отдыхать.
Но очнусь и выйду за порог
И пойду на ветер, на откос
О печали пройденных дорог
Шелестеть остатками волос.
Память отбивается от рук,
Молодость уходит из-под ног,
Солнышко описывает круг –
Жизненный отсчитывает срок.
Стукну по карману – не звенит.
Стукну по другому – не слыхать.
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать…
Прочитав эти веселые строки и представив на миг за семь тысяч верст от Братска воспетое в песнях: «…самое синее в мире – Черное море мое…» с его перенаселенными, как сельди в бочке, лоснящимися от экзотичного загара отдыхающими, и, осмотрев свой скудный кошелек с полученными отпускными за год работы на Севере (вспоминает Владимир Корнилов), он также иронично улыбнулся и, охолонувшись жарким июльским полднем в нашем рукотворном море, уже без снедаемой жажды к Югу, написал стихи, посвященные памяти Николая Рубцова, которыми и закончил эту памятную встречу о Великом русском поэте:
ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Стукну по карману – не звенит,
Стукну по другому – не слыхать.
Если только буду знаменит,
То поеду в Ялту отдыхать.
«Элегия» (Н. Рубцов)
Не слагал он гимн червонцам.
Что поэту кошелёк?!
В Ялте денег тех под солнцем
На неделю – крайний срок…
Не искал он праздной лени,
Счастья купленных минут:
Их дороже край олений,
Край, где радуги цветут.
Где на солнечных полянах
Паучок, забравшись в тень,
Из серебряных туманов
Тянет нить в осенний день…
Там, в избушке, у оконца,
Когда день лучи гасил,
Он писал стихи о солнце,
Пел о северной Руси…
В те края не за калымом
Средь седых полярных мхов
Брёл поэт, пропахший дымом
И охрипший от стихов.
Владимир КОРНИЛОВ – член Союза писателей России
P.S. Украшением этой памятной встречи было выступление Академического народного хора «Камертон» Дворца искусств п. Энергетик, художественным руководителем которого на протяжении многих лет является Ольга Кеппул. На гостиной (в самом ее начале) Ольгой Саитовой была исполнена одна из самых лирических и любимых народом песен на стихи Николая Рубцова «В горнице моей светло». Гости тепло встретили солистку продолжительными аплодисментами… Не менее тепло встречали каждую песню и в исполнении самого Академического хора в течение всего вечера…Рубцовскую тему поддержал на этой гостиной и братский прозаик Анатолий Казаков, исполнив песню на стихи Николая Рубцова «Улетели листья с тополей».
Администрация Дворца детского и юношеского творчества, в лице директора, Панасенковой Любови Петровны, благодарит всех, кто принял участие в проведении этой литературной гостиной. А также выражает благодарность Людмиле Марченко, Александре Куделькиной, Татьяне Шемелиной (персонально за подготовку слайдов о Николае Рубцове) за техническую помощь, оказанную Владимиру Корнилову в проведении литературной гостиной.
Материал любезно предоставлен 15 января 2016 года автором — Корниловым Владимиром Васильевичем.
