ЖУРНАЛИСТСКАЯ ИСТОРИЯ (автор: Павел МИГАЛЁВ) - ИМЕНА БРАТСКА
ЖУРНАЛИСТСКАЯ ИСТОРИЯ (автор: Павел МИГАЛЁВ)
В октябре 2019 года не стало известного иркутского журналиста Павла Мигалёва. В течение 30 лет в городских СМИ выходили его интереснейшие статьи, заметки, очерки. Павел писал на разные темы, но более всего был известен как популяризатор истории, досконально изучивший иркутскую старину.
Незадолго до смерти Павел начал писать книгу, пригласив к соавторству и редактированию своего друга журналиста Сергея Маслакова. В книге «Журналистика без прикрас» 22 главы, рассказывающие чуть ли не обо всех печатных СМИ Иркутска конца девяностых годов и журналистах, работавших в них в те годы, рассказывает Сергей. Книга местами злая, смешная, на особую объективность Павел не претендовал, говоря «это мой взгляд, моё видение», но и никого обидеть не хотел. Книга, по словам редактора, выйдет в начале лета, но с некоторыми главами можно познакомиться уже сейчас.
Глава «ЖУРНАЛИСТСКАЯ ИСТОРИЯ»
Однажды в декабре, когда грянул крепкий сибирский морозец, я две недели не ходил на работу, и меня уволили. В газете «Копейка» я работал не первый год и, конечно, огорчился из-за странного поведения главного редактора, сказавшего при расставании: «Если я оставлю тебя, некоторые люди меня не поймут». Какие люди? Почему не поймут? Подумаешь, не появлялся две недели. Я же не на заводе работаю или в госучреждении, чтобы штаны просиживать. Материалами я редактора обеспечил, задел был, — в этом смысле у меня всегда в запасе имелось до трёх статей, уже набранных в черновом варианте, и в любой момент, если появится необходимость, готов был предоставить одну из них. Словом, обиделся я тогда…
Всё это было накануне новогоднего корпоратива, на который, естественно, я не пошел, но моего присутствия и не понадобилось, так как мой друг Сергей Маслаков отличился за двоих и во время застолья, и в кулуарах, и после праздника. Как говорят, наш пострел, везде поспел, и это было в духе его авантюрного и разудалого характера.
На гулянку в ресторан гостиницы «Ангара» журналистская публика стекалась к семи вечера. Все принаряженные, пахнущие духами и одеколонами, хорошо причёсанные и одетые. Все, кроме Сергея. Накануне он был в одном из хозяйств Аларского района, на животноводческой ферме, и от него разило силосом и навозом. Я в этот вечер собирался растопить баню, попариться, очиститься помыслами в преддверии Нового года и предложил последовать моему примеру. «Так, так, — сказал Маслаков. – После вечеринки помоюсь. Долго я там не задержусь».
На улице установился мороз под двадцать с лишком и задул ночной ветер-хиус. До гостиницы от меня по бывшей Трапезникова (ныне улица Желябова) было минут пятнадцать ходьбы неспешным шагом. Прошло два часа, я пару раз сходил в баню, пропарился заготовленным мной в июле берёзовым веничком до основания и опупения, а его нет. Ещё час – его нет. «Значит, загулял по полной», — решил я. Но после одиннадцати, уже ночью, кто-то забарабанил в окно. Я открыл калитку и в свете фонаря увидел Сергея. Был он без куртки, меховой шапки и шарфа, в которых уходил от меня, но в длинной шерстяной кофте-хламиде, которую, как показалось мне, я уже на ком-то видел. Подмышкой Сергей держал кулёк с торчащим из него окороком. Зайдя в дом, он сразу же побежал к печке и, прислонившись к наружной горячей стенке, просипел: «Нет-нет, не раздели, не ограбили, а вышло вот чо»…
Около ста сотрудников медиа-холдинга «СМ Номер один» расположились этим зимним вечером за длинным с изгибами столом под белой скатертью, накрытым по ресторанному заказу и тарифу тысяч под сто. Во главе стола восседали президент Олег Желтовский и генеральный директор Владимир Симиненко. От них по правую и левую руки в иерархическом порядке (по субординации) присутствовали все остальные лица. Сергей числился в штате редакции «Окружной правды» — газеты, созданной самой последней в медиа-холдинге, и его место находилось ближе к концу праздничного стола. Он поскучал-поскучал, выпил пару рюмок и вдруг очутился за спинами восседавших во главе стола. Наклонился вплотную и стал что-то бубнить…
Гулянка проходила с быстрого старта, и довольно скоренько наступило время для раскованных жестов, первых откровений, шуточек и непринуждённого поведения. Чернобородая голова Сергея болталась и высовывалась между усатой головой невысокого, плотно сложенного брюнета президента и сверкающей лысиной более крупного генерального директора. Маслаков ухмылисто улыбался или улыбчиво ухмылялся, а его собеседникам с трудом удавалось выдавить из себя кривые улыбочки.
В какой-то момент Симиненко встал с фужером вина, произнёс тост. Все дружно выпили, гендиректор опустился в кресло, и тут сзади снова навис Маслаков, да так, что чуть не клюнул носом в закуску, увлекая за собой гендиректора. Тут же другой рукой и так же непроизвольно Маслаков надавил загривок президента, но тот успел увернуться и освободить нырком свою голову от заклято-дружеского объятия.
«И о чём ты так мило с ними беседовал»? – поинтересовался я у Маслакова. «О тебе, мой безработный, о тебе – зачем, мол, такие-сякие, уволили». Я взвыл как от боли – о, мама-мия! — но стал дальше слушать его рассказ…
— Блин, да чем от тебя так воняет, – не выдержал, наконец, гендиректор. – Иди с Борей разбирайся — он увольнял, а не я…
Коллектив еженедельника «Копейка» (г.Иркутск), Павел Мигалёв — в центре (фото с сайта газеты «Знамя»)
Сергей вернулся вслед за ними в расположение «Копейки», но заметив, что его сторонятся, переметнулся к соседям — в «СМ Номер один» и «Пятницу». Но и здесь его не очень-то жаловали – женщины затыкали носы, а коллеги поборзее спрашивали: «Ты что в коровнике ночевал»? Почувствовав несостыковку и взаимную неприязнь с редакторами этих еженедельников, Маслаков опять устремился во главу стола, но тут его перехватил журналист О. и попросил сфотографировать с какой-то знаменитостью, что жила в гостинице этажами выше…
Известный иркутский журналист Павел Мигалёв (фото с сайта glagol38.ru)
Бутылку и снедь из ресторана мы тут же выставили на стол. Выпили по рюмке, после чего Серёга неожиданно вынул из кармана джемпера огромную связку ключей. И каких там только не было – с желтым блеском и серебряно-металлическим, медные и латунные, с замысловатыми бороздками и витиеватыми виньетками. «И чьи же это ключики? – присвистнул Маслаков. — И от машины, и от квартиры. Дача, сейф, склад… У кого-то богатенького я их спёр»…
И тут снова раздался стук — стучал владелец связки ключей генеральный директор медиа-холдинга Владимир Симиненко. Я отворил, и вместе с разъяренным директором на кухню протиснулись его верные «санчи пансы» — главный редактор «СМ Номер один» Алексей Елизарьев и редактор «Копейки» Борис Слепнев. За ними следовал их общий «росинант» водитель Сергей Бондаренко. Генеральный директор бушевал громовым визгом. Увидев свою кофту, схватил двумя пальцами Серёгу за нос, и что-то прокричал. Эта сцена выглядела сверхкомично, а может, и унизительно, но Маслаков никак не отреагировал (разве что высморкался), чем удивил меня. Видимо, оторопел, когда схватили за нос, или посчитал себя виноватым.
Гендиректор, прокричавшись и малость успокоившись, вышел во внутренний дворик, за ним — его не проронившие ни слова «санчи» с «росинантом». И тут меня накрыло возмущение:
— А ну-ка выметайтесь вон! Сейчас собаку спущу! — и сделал шаг в сторону закрытого вольера, где прыгала и рычала моя немецкая овчарка по кличке Гербариус. Все, кроме Сергея, моментально исчезли…
Ох уж эти корпоративы! Не знаю, что за магия в них – жрешь, пьешь, говоришь — но человек будто выворачивается весь, становится самим собой, что ли: трезвенники пьют, вегетарианцы над мясом чахнут. А какой разгул подхалимажа! Один леща кинул, другой. Сидишь и думаешь: да заткнись ты уже, потом стыдно будет. Вот и мой друг «раскрылся», доказал, что на обиженных воду возят, и всё же было приятно: думал ведь обо мне, переживал…
Сколько этих корпоративов было у нас с Серегой – десять, двадцать? Мы и подружились-то на корпоративе, сев рядом по чистой случайности. Говорили весь вечер, обнаружив редкую общность интересов, но этого показалось мало, и мы из Солнечного, с «корабля», пошли в Лисиху, где я тогда жил. Мама и сестра принесли чуть ли не таз котлет (так у нас было заведено), и мы, уплетая их под смородиновый «Абсолют», прихваченный на корабле, проболтали до утра. Всё только начиналось…
Маслаков приехал в Иркутск с Алтая в 1995 году вместе со своей женой журналисткой Ириной Лагуновой, которую пригласил на работу Михаил Дронов. С рекомендацией Дронова, авторитетного издателя, были открыты двери всех СМИ Иркутска, но Маслаков выбрал «Номер один», объяснив это тем, что в детстве мечтал стать моряком, — редакция тогда находилась на ледоколе «Ангара». Здесь, в трюме, мы и познакомились 1 декабря 1995 года.
Перед Новым годом Маслаков принес в редакцию первую свою статью под названием «Потайной карман областной администрации». Статья была об административных штрафах, которые по каким-то причинам (и причины были названы) не поступали в бюджет, а где-то растворялись неведомым образом. Никто на это не обращал внимания – подумаешь, административные штрафы, мелочь, но журналист по пунктам отследил эту «мелочь», и всплыли гигантские суммы с семью и более нулями. Самые большие суммы проходили через комитет по экологии, штрафовавший БЦБК за загрязнение Байкала. Проходили — и опять где-то растворялись…
Статья была написана в духе горбачёвской перестройки, когда можно было писать что угодно, о чём угодно, и ничего за это не было, но на дворе стояла середина 90-х, и главный редактор газеты Владимир Симиненко, прочитав статью, не раздумывая, наложил вето.
— Ты хочешь, чтобы нас убили, — сказал он Маслакову, и протянул ему брошюру под названием «Памятка журналисту. Как обезопасить себя и свою семью».
Вот тут самый раз порассуждать о так называемой журналисткой этике. Кто прав – журналист или редактор. Казалось бы, парадокс: статью о воровстве космического масштаба, отстаивающую государственные интересы, газета не ставит, а всякий шлам ниже пояса – пожалуйста. А теперь представим такую ситуацию: в «Номере один» всё-таки выходит «Потайной карман областной администрации». И если никого не убили (а это было совсем необязательно), то увольняют и привлекают к ответственности либо редактора, либо того серого кардинала, который проворачивал эти темные делишки. «Номер» мог бы приобрести вес, и его тиражи резко подскочили бы, или закрыться, и тогда не было бы ни холдинга, ни газет, ни рабочих мест. Каждый выбирает свой путь: редактор выбрал спокойствие и деньги, журналист – протест и связанные с ним неудобства. Большинство редакторов, к счастью или на беду, – прожженные циники, для которых деньги всегда в приоритете, и в этом, как ни странно, спасение. Всё, конечно, было гораздо сложнее. И Симиненко тогда и сомневался, и опасался, и хотел поставить, если не статью, то хотя бы выжимки из неё, но это было уже ничто, пшик, и автор сам бы этого не позволил.
В «Номере» Маслаков работал всего полгода, потом бармил на улицах Иркутска, но постепенно, потихоньку вернулся в профессию, раз и навсегда дав зарок не браться «за серьезное», но ему еще придется наступить на эти грабли.
В 2005-м — уже в «Окружной правде» — к нему за помощью обратилась группа пострадавших – что-то около 20 человек. Я уже не помню суть конфликта, но люди были напуганы, многие не работали и прятали семьи в разных концах страны. Маслаков приехал ко мне с чемоданом бумаг и сказал: спрячь, тут серьёзные документы, с подписями, печатями, уголовные дела. И в тот же день его начали искать милицейские и редакционные боссы, а какие-то мутные личности, от голоса которых бросало в дрожь, интересовались его семейным положением. Весь день мы сидели дома, слушая Doors, без умолку звонил телефон, и Сергея обещали то уволить, то четвертовать, то озолотить. Наконец, позвонил кто-то из «репрессированных» и пообещал ему памятник при жизни.
— Не надо памятник, — ответил Сергей. – Мне дали слово, что вас не тронут. Извините, больше ничем помочь не могу — своя рубашка мешает…
Вечером мы рассуждали о том, в каком дерьме приходится жить. Крупные чиновники воруют без зазрения совести, даже не пытаясь скрывать этого. А зачем? Со всех сторон защищены – в Москве свои люди, криминал в доле. И даже пресса их покрывает.
«Ну вот как тут работать»? – то и дело спрашивал Маслаков. Я пожимал плечами, и мы день за днем продолжали тянуть свою лямку, не особо отличаясь, но и не падая в грязь.
Сергей Маслаков в 2015 году (фото с сайта «Имена Братска»)
Как-то Маслакову поручили написать заметку о ректоре медуниверситета. Сергей успешно это сделал, а попутно, воспользовавшись визиткой ректора, добыл информацию о не совсем чистых делишках в медицинской среде. Речь идет о торговле человеческими органами, сказал он мне, приглашая к совместному расследованию. Я загорелся, предчувствуя интересное дело, но напарник тут же меня остудил: да не парься – нам не дадут это расследовать, не в Америке, чай, живём, но по мелочишке пройдемся ради рейтинга.
Рейтинг был нужен не Маслакову, а Дронову, работодателю. Он требовал «гвозди, гвозди и еще раз гвозди». Но где ж их взять? Сергей крутился, как мог, используя все возможности. Навязался даже ко мне в соавторы при подготовке статьи «Великое ограбление Иркутска». О хищениях антиквариата я рассказал ему в тот момент, когда он мучился поисками очередного «гвоздя», и он тут же схватился за тему мертвой хваткой. Прочитал всё, что у меня было, и спросил:
— И почему это до сих пор в столе?
— Дык сырое…
— Ерунда, вполне готовая сенсация. Кое-что доработать, конечно, надо…
В этот же день мы были в синагоге и требовали у раввина показать нам одну из двух тор, сохранившихся в городе. Рабби то краснел, то бледнел, наконец, открыл сейф, где должна была храниться тора, и развел руками:
— Нету… Вчера еще была, но пришли два таких же красивых мальчика, только с пистолетами, и нету торы…
Мы чувствовали, что раввин лукавит, и тора, возможно, ушла на историческую родину с его позволения. Но не пойман – не вор. Да и не себе же в карман положил.
Мы искали картины Шишкина и Васнецова, чашу Чойбалсана, скрипку Страдивари (даже две). На очереди была дубинка Миклухи Маклая и метровый хрустальный фаллос, в своё время поступившие, по моим сведениям, на хранение в краеведческий музей. Я был хорошо знаком с руководством музея, не хотел портить с ним отношения, а по сему в атаку, как таран, пустил Маслакова. Сергей приперся в музей, как на рынок:
— Почему вы скрываете от людей бесценные раритеты?
— Какие? – удивился директор.
— Ну этот хрустальный, как его, хрен, и дубинку Миклухи Маклая…
Директор, видно, почуяв, откуда дует ветер, начал отнекиваться, но Маслаков был непреклонен:
— Мне что организовать массовую проверку?
На этот раз он попал в точку – ревизии нафиг никому не нужны, и директор, охая и ахая («Это какой-то кошмар, нонсенс»), приказал отключить сигнализацию. Ни дубинки, ни фаллоса Маслаков, конечно, не нашел, но сам по себе этот случай уникален: впервые за историю своего существования краеведческий музей остался без сигнализации.
И еще. Наконец-то мы угодили редактору. Когда появилось «Великое ограбление», Дронов, рассказывали нам, шел по коридору, подпрыгивая и восклицая: «Вот это да!» Более того, другой редактор, прочитав статью, собрал коллектив и, потрясая газетой, сказал: «Вот как надо работать, бездельники».
Неисповедимы пути журналистские. Статья вышла, имела определенный успех, но наша заслуга в этом была самая что ни на есть минимальная, потому что за всем этим стоял совсем другой человек, совсем не журналист, кропотливо, годами, занимавшийся поисками антиквариата, и это тема отдельного, серьёзного разговора.
Но вернусь к человеческим органам. На следующий день после беседы с ректором мы были в «анатомичке». С трудом прошли по узкому коридору с ваннами, из которых торчали человеческие ноги, и оказались в кабинете заведующего. Оказались, может быть, не совсем удачно, поскольку прозектор как раз принимал зачёт. Увидев нас, он несколько приободрился и предложил сесть за стол, посреди которого на обычном блюде лежал настоящий человеческий мозг.
— Так что здесь находится? – спросил он студентку в который раз, но та упорно молчала. – Правильно, гипоталамус…
Две следующие студентки оказались такими же бестолковыми, и когда, наконец, покинули кабинет, преподаватель взорвался:
— Боже мой, и эти дуры нас будут лечить… А что сделаешь – обучение на платной основе – хочешь, не хочешь, а тройку ставь…
Маслаков стал расспрашивать о легендарном прозекторе, чья мумия красовалась посреди холла анатомички, а между делом вставлять вопросы по интересующей нас теме.
Услышав реплику о торговле человеческим телом, преподаватель оживился:
— А что вы хотели — капитализм, у нас тоже торгуют… Я подскажу человечка…
«Человечек» оказался помешанным на мертвечине: в бухгалтерской книге аккуратно записывал, когда и сколько тел поступало в то или иное медучреждение, сколько и как было использовано, утилизировано, бесследно исчезло. Более неприглядно, по его статистике, выглядела судмедэкспертиза. Туда мы и направились. Пока шли по набережной сочинили новую «легенду»: Маслаков должен был изображать иностранца, который хочет приобрести череп в качестве сувенира. Я – переводчика. И поскольку «иностранец» по-русски не понимал ни бельмеса, говорить пришлось мне. В университете, правда, я изучал испанский.
— Этот англичанин хочет купить череп, — я кивнул на Серегу, который если и был похож на иностранца, то из ближнего зарубежья.
— Я-я, — согласился «англичанин» почему-то по-немецки, и я подумал: сейчас добавит ещё «кемска волость», как в «Иван Васильевиче». Но Маслаков вместо этого схватил меня за голову и сказал «вау» — единственное, что знал по-английски. Я отошел в сторону и, потирая голову, сказал прозектору: «Вот зверь, и зачем ему череп?»
Прозектор отшатнулся от меня и замахал руками:
— Э-э, ребятки, идите-ка отсюда. Никаких черепов у меня нет…
Мы отошли в сторонку и, понимая, что за нами могут наблюдать, разыграли сценку: «англичанин» вытащил из карманов все деньги, какие были, и стал предлагать мне. Я отказывался. Уронив деньги, мы стали собирать их, и в этот момент подошел человек в медицинских перчатках и маске, будто только-только из операционной.
— Вам какой череп? – спросил он.
— В смысле?
— Ну европеоид, монголоид, негроиден? Целый, травмированный — цены разные…
Через несколько дней в «Московском комсомольце» у Дронова вышла статья под названием «Сколько стоит череп иркутянина». Фу-у, еще один «гвоздь» забили. Люди читали, и их передергивало от отвращения.
Приход Маслакова в газету «Жизнь» на должность редактора криминального отдела совпал с нашей совместной работой над книгой к 200-летию МВД «Мужская работа»: я отвечал за историческую часть, а он писал очерки о высших чинах, в частности, о генерале Россове и полковнике Прошкевиче, зам начальника штаба УВД. Оба отличались требовательностью, и мы волновались, как они воспримут нашу стряпню. Россов тут же дал «добро», а Прошкевич молчал. Через несколько дней мы повстречались с руководителем пресс-службы УВД Сергеем Марфициным и спросили, прочитал Прошкевич или нет.
— Прочитал, — ответил Марфицин. — Сказал: о, бля!
Мы приуныли, но оказалось, полковник таким образом выражал похвалу. Случайно или нет Маслаков задел в душе сурового милиционера очень тонкую струну – тот любил свою рано умершую жену и в память о ней высаживал на даче смородину, которую она обожала. Полковник читал и плакал, то и дело повторяя: «О, бля! О, бля!» Так у Маслакова появился сильный покровитель, при встрече он сказал: звони, если что…
— Да что со мной случится …
В тот же вечер Сергей получил дубинкой по голове, и с него сдернули кожаную куртку. «Черт с ней с курткой, — жаловался он. – Жаль удостоверение, аккредитацию УВД и пропуск в серый дом». Но полковнику не позвонил.
Не знаю, имело ли его знакомство с милицейскими чинами, какое-то значение в работе или нет, но Маслаков, казалось, всегда был в курсе, сколько и каких преступлений совершено в Иркутске. И дело даже не в осведомленности, а в том, с какой оперативностью он получал эту информацию – мгновенно. Большинство моих коллег оперативную информацию добывало с помощью подслушиваний, настраиваясь на милицейскую волну, а Сергею, скорей всего, звонили из штаба или дежурной части. Появляясь на месте событий вместе с оперативниками, а то и раньше, он вынужден был совершать действия, не совсем свойственные нашей профессии, как-то: вытаскивать труп из петли, успокаивать дебошира, «охотиться» на педофила. Несколько раз Сергей был на зоне, в том числе и на женской, и у него завязался «почтовый роман» с какой-то зэчкой. Хоть книгу пиши, сказал он.
«Жизнь», как откровенно жёлтая газета, требовала особого подхода к информации. Традиционный «криминал» с журналистскими расследованиями и многосерийными судебными очерками её не устраивал. Нужна была какая-то изюминка, изъян, извращение. Преступность не всегда поспевала за такими запросами, и тогда Маслаков сам выдумывал «преступления». Пришел как-то к известному иркутскому писателю, обладателю уникальной коллекции кортиков, и сказал: «Давай домушника наведу. Он свистнет несколько кортиков, а я напишу». – «Да вы что там с ума посходили», — вспылил писатель, а на следующий день не досчитался кортика…
В отличие от остальных газет города «Жизнь» позиционировала себя как прогрессивное СМИ, работающее на западный манер (по типу английской «Сан»), но получалось это по топорному, через известное место. В криминальном отделе, к примеру, после того, как главред съездила в Москву на семинар, появилась невиданная доселе ставка штатного осведомителя. Наняли какую-то девицу, и та быстренько наладила связи с сержантско-рядовым составом чуть ли не всего Иркутска. И поскольку информаторам полагалось вознаграждение, в день его выдачи в редакции ступить было негде – люди сидели в кабинетах, на лестнице, в уборной. Надо сказать, что толку от этой «сержантской» информации не было. Маслаков поначалу отбрыкивался от ставки осведомителя, но потом узрел в этом выгоду и сам подыскал себе нужного человека. Был этот человек огромного роста, более двух метров, и Серега таскал его повсюду с собой, наверное, для того, чтобы отпугивать всякую шушеру. Выглядел этот дуэт комично, как Штепсель с Тарапунькой, но Маслаков, по крайней мере, по башке больше не получал. Во всем остальном от штатного осведомителя пользы было, как от козла молока. За год работы с Маслаковым, он не поставил ему ни одной сколько-нибудь ценной информации, но Серега держал его, заверяя руководство, что тот пашет в поте лица. И тот действительно иногда пахал, кропотливо составляя ежемесячный отчет на основе милицейских сводок. Несколько раз Маслаков притаскивал своего помощника ко мне домой, и на вопрос, зачем тебе этот голиаф, делал праведную физию и говорил: понимаешь, у человека маленький ребенок, кормить надо. Может быть, и так, но был еще мотив: «Жизнь», как ориентированное на запад СМИ, по-прежнему башляла своих нештатных осведомителей, и Маслакову это не нравилось. Был план, выделялась определенная сумма, и её нужно было освоить во чтобы то ни стало. Сергей поначалу не знал, куда девать эти деньги. Пришел как-то в дежурную часть городского УВД к майору Акулову и говорит: «Редакция газеты «Жизнь» по итогам третьего квартала решила премировать вас суммой в тысячу рублей». И, поскольку сидел на противоположном конце стола, отфутболил майору щелчком пальца денежный комочек. Акулов и глазом не повел, сказал «спасибо, не за что» и отфутболил таким же щелчком деньги обратно. Маслаков полез в карман, вытащил какую-то бумажку, почитал и ударил себя в лоб:
— Извините, товарищ майор, ошибся. Редакция газеты премирует вас сумой в пять тысяч рублей, — добавил в комок купюр и опять – опа – отфутболил.
— Сергей, да брось ты! – взмолился майор. – Купи лучше бумаги, коль деньги девать некуда, а то сводки печатать не на чем…
На следующий день Маслаков разгружал «Снежинку» в ГУВД, а поскольку я жил рядом, забросил и мне две пачки со словами: «В сортир, а то у тебя подтереться нечем».
Раздавать деньги информаторам Маслаков поручил своему штатному осведомителю, но у двухметрового это получалось еще хуже: две недели он грел деньги в кармане, а потом возвращал Маслакову.
— Информаторам нужно платить рекламой или тем, в чём они нуждаются, — предложил Маслаков редактору, — а то таскаться с этими копейками – ну позор…
Как-то Сергей познакомился с руководителем частного охранного агентства и быстренько сообразил, что это знакомство может принести неплохие дивиденды. С некоторых пор именно такие службы занимались охраной и сопровождением разного рода знаменитостей, приезжавших в Иркутск. Некоторые из них хотели пребывать инкогнито и, когда в поле зрения появлялся журналист, были удивлены, как их рассекретили. Примерно так однажды случилось с поэтом Евгением Евтушенко и американским разведчиком Кристофером, советником президента Буша (старшего) по безопасности. За сведения об американце Маслаков пообещал охранникам бесплатную рекламу (взамен денег, как раньше) и получил не только информацию о его местонахождении, но и договоренность о встрече. В назначенное время прибыл в Солнечный, в гостиницу «Солнце», прошел среди охранников, стоявших через каждый метр, и оказался в номере разведчика. Маслаков слегка волновался – ну шутка ли, советник президента Буша — но тот ничего не заметил, поскольку с первых же минут встречи его внимание всецело было поглощено молоденькой корреспонденткой Женей Мороз, которую Маслаков предусмотрительно прихватил с собой в качестве переводчицы. Женька неплохо говорила по-английски.
Продырявив её насквозь, американец предложил:
— Бэер?
Маслаков знал, что это такое, и утвердительно кивнул, понимая, что ничего более спасительного и произойти не могло. Потягивая пивко, спросил:
— Цель вашего приезда?
Женька перевела, и разведчик тут же ответил:
— Золото, алмазы.
На секунду замолчал, но тут же начал говорить, взволнованно, экспрессивно.
— Чего он там лопочет? – спросил Маслаков, глядя на Кристофера так, будто перед ним находилось олицетворение мирового зла, возжелавшее обобрать Сибирь.
— Говорит, что у меня красивые глаза, — перевела Женька, явно чего-то не договаривая.
— Скажи ему: первым делом, первым делом самолеты…
Женька перевела, и американец опять затрещал, да так, что переводчица с трудом понимала его:
— Говорит про Буша, про его любовь к самолетам, про мои красивые глаза и что Говорин не стал с ним встречаться…
— А при чем здесь губернатор и твои красивые глаза?
Женька пожала плечами, хотела что-то спросить, но в это время вошел секьюрити и объявил:
— Аудиенция окончена!
Кристофер, поднявшись с кресла, сказал что-то Женьке, да так, что та покраснела, подошел к тумбочке, вытащил из неё несколько своих фотографий и подписал: Сержу го.
— Это он в молодости, — сказала Женька, — во время войны во Вьетнаме…
Через три дня в газете вышла статья с подзаголовком «Американского разведчика отхлестали вениками на Ангаре». Маслаков, потерявший интерес к американской разведке, на Ангару не поехал и подробности узнал по телефону: ехали на катере, американец замерз, и на него напялили милицейский мундир. После бани предложили выпить, но он отказался – на работе, мол, не пью. Кое-как уговорили.
— Ни хрена эти американцы пить не умеют, — негодовал в трубку менеджер охранного агентства. — Если уж военный разведчик расписался после третьей, что тогда взять с обычного америкоса?
— Слабак, — согласился Маслаков, вспомнив, как во время службы в войсковой разведке с вечера пили одеколон «Кармен», а утром совершали 50-километровый марш-бросок.
Эта армейская закалка не раз выручала Сергея, и, прежде всего, во время работы в газете «Окружная правда» — еженедельной газете, распространявшаяся по территории Усть-Ордынского округа, в семи его районах. В штате редакции, кроме Сергея и молоденькой симпатичной корреспондентки Светланы Каниной, одно время работал Александр Сергеевич Сёмкин – бывший зам главного редактора славной газеты «Советская молодёжь». Хороший человек и превосходный журналист, редактировавший в своё время «Чёрную свечу» Мончинского. После нескольких лет простоя его, по просьбе Маслакова, взяли на вполне приличное место с окладом и соцпакетом. В тот год в степи и полях Усть-Ордынского округа было нашествие саранчовых и еще какой-то дряни. Прикалываясь, Саша написал три феерических заметки. Первая называлась «Мотылёк атакует», вторая — «Мотылёк продолжает атаковать» и третья – «Мотылек не сдаётся». Саша написал бы и четвертого «мотылька» (мы с нетерпением ждали), но куда-то исчез и больше не появлялся. Не пожелал видно тянуть лямку сельского корреспондента, тяготея всегда к другой творческой работе.
Если Саша завершал свою журналистскую карьеру, а Светлана Канина её только начинала, то Сергей пребывал в самом расцвете своих творческих сил. Лучше, чем он, вряд ли кто был способен работать в такой газете, как «Окружная правда». Он освоился моментально со своеобразной спецификой жизни усть-ордынского народонаселения и смог наладить с ним и особенно с руководящими на местах деятелями хороший взаимовыгодный контакт.
Свою первую командировку в округ он так вспоминал: «Самое близкое бурятское селение от Иркутска – Капсал. Вот туда я и поехал. Зашел в администрацию, но главу не застал. Сказал секретарше, заеду позже, а сам решил обследовать село. Через час вернулся и случайно услышал разговор секретарши и главы. Василий Ильич Шадрин (так его звали) главой стал совсем недавно и не знал еще тонкостей этой работы. Голос у него был встревожен и он спрашивал у секретарши, как себя вести с корреспондентом, наливать ему или нет. Мы по-настоящему подружились, и я не раз и не два бывал у него дома, знал всю его семью. Его отец, Илья Степанович, писал стихи, рисовал, когда-то был парторгом, а потом стал шаманить.
Подружился я и с другим капсальцем — депутатом Борисом Батуевым, который методично, с чувством, толком, учил меня законам духаряна. Тарасун мы выгоняли в бане, однажды туда пришла его жена с поленом в руке – и я тут же понял: на смену хваленому восточному домострою идет западный феминизм. Но какой саламат готовила его жена – закачаешься…
Отправляясь в командировки по Качугскому тракту, я неизменно заглядывал в Капсал, отмечался у Василия, иногда он ездил со мной по другим селам, знакомил со своими коллегами, друзьями, интересными людьми, предлагал темы, и всегда это сопровождалось подарками, угощением, бесконечным проведением обрядов. При этом никто и никогда не был пьяным. Один раз мы ехали по Усть-Орде, и навстречу попался полуголый бурят, выписывающий кренделя. Василий Ильич остановил машину – таким злым я его никогда не видел — и сказал: «Собака, ты што позоришь мой народ»! — и последовал набор непереводимых идиоматических выражений…
Домой я возвращался, как новогодняя ёлка, весь обмотанный полотенцами, с салом, пирогами, мясом, рыбой. В хозяйствах побогаче иногда одаривали мешком муки, ведром яиц. Однажды подарили два живых барана, и мы, пристегнув их на заднем сидении ремнем безопасности – я сел посерёдке, поехали в Иркутск, в ресторан «Дали», где подвизались мои друзья. Сидели, разговаривали, а потом Василий Ильич, поднявшись за столом, отчеканил:
— Газете «Окружная правда» – слава!
Все повскакивали с мест и заорали:
— Слава! Слава! Слава!
Василий Ильич театрально выдержал паузу и прогремел во второй раз:
— Сергею Маслакову – слава!
— Слава! Слава! Слава!»
Со своими бурятскими друзьями Маслаков пару раз наведался ко мне, но я это не оценил – слишком уж шумно. Что-то кричали, пролили ведро воды, сломали ворота, баню чуть не сожгли…
За тридцать лет работы я никогда не слышал о таком тесном контакте журналиста и его читателей, хотя говорят об этом много. Говорят официально, по-пустому, а вот он пример реального контакта. И межнационального, кстати, тоже. Маслаков искренне уважал бурят за их трепетное отношение к прошлому и подлинное гостеприимство, а не наше мифически-показное.
Работая в «Окружной правде», Сергей, пожалуй, впервые в своей журналистской практике сделал резкий крен в историю. Иначе было нельзя, поскольку уважающий себя бурят обязан помнить как минимум семь колен своих предков. Другая тема – шаманизм – также не сходила с газетных страниц. Написав несколько статей о святых местах – барисанах – Маслаков решил составить атлас таких мест, но его тут же отговорили, сказав, что для этого у него не хватит ни денег, ни здоровья. Везде нужно было «капать», «брызгать» — поминать предков. А барисанов было так много…
Мигалёв Павел (фото с сайта kuluars.info)
Во время поездки в Ахины я понял, насколько тяжела работа в округе – местные старейшины не отпускали нас до тех, пока в магазине не закончился весь «фумитокс». Отправили было гонца в соседний Байтог, но у меня уже сил не осталось…
Было совершенно не понятно, как в такой накаленной обстановке работает молоденькая и неопытная Светлана Канина. Буряты, небось, заглядываются, спросил я. Заглядываются, ответил Маслаков, но я бдю. И всё же один раз он недобдел.
Приехав как-то в Харазаргай Эхирит-Булагатского района, Сергей высадил Светлану возле Дома культуры, а сам поехал искать более серьёзную «пищу». Такая у них договоренность была: Светка берет на себя культуру, школы, а он – хозяйственников и власть. Но на этот раз все оказались в разъездах, и Маслакову ничего не оставалось, как вернуться в ДК. Зашел и увидел следующую картину: перед сценой в первом ряду сидело с десяток женщин, а перед ними стоял стол, уставленный яствами и шеренгой разнокалиберных бутылок. Увидев Маслакова, Светка встала и заплетающейся походкой пошла навстречу:
— Сергей Максимович, присаживайтесь с нами…
— Давай, давай, — послышались голоса.
Весь день они ездили от дома к дому, везде угощали, и к вечеру так вымотались, что Светка еле ноги волочила, и Маслаков по-отечески её поддерживал. Закончилось сие представление в доме престарелого ветерана войны, выставившего на стол тарасун-первач. Маслаков называл его квасом, а для Светки это было в новинку, и когда в дом вошел водитель редакции Виктор Мамот с требованием немедленно возвращаться в Иркутск, она лишь рукой махнула:
— Не-е, у нас работа ещё не кончилась… Я Сергея Максимовича тут не брошу…
— Ну и оставайтесь, — Мамот хлопнул дверью и уехал.
Хозяйка дома, старушка лет восьмидесяти, заправила постель и сказала: ложитесь. Светка тут же бухнулась в перину, а Маслаков продолжил эксперимент с тарасуном. Ветеран усердно помогал.
Часа через три в дверь постучали, и вошел Мамот:
— Собирайтесь!
Понимая, что сборы займут какое-то время, Виктор сел на табуретку:
– Я бы не вернулся, но шеф сказал: где взял, туда и положи…
В поездках по округу Маслаков дневал и ночевал, возвращаясь в Иркутск иногда под утро. Редакционных водителей это бесило, но начальство молчало: в газете неизменно появлялись превосходные материалы. Главный редактор, давал задание и намечал маршрут каждому, кроме Маслакова, раз и навсегда постановив в письменной форме: «Куда хочет, туда пусть и едет». Доверял ему абсолютно, и Сергей никогда не подводил это доверие…
И вот финита ля комедия. В понедельник перед самым Новым годом гендиректор подписал приказ об увольнение Маслакова из медиа-холдинга. Сергей, к моему удивлению, пребывал в полной растерянности от такого решения. Не знаю, на что он рассчитывал, когда в один прекрасный вечер в течение чуть более трёх часов умудрился поругаться со всеми редакторами газет медиа-холдинга, с одним из них даже порукоприкладствовать, с явной издёвкой попанибратствовать с президентом и, главное, довести чуть ли не до истерики генерального директора. После таких подвигов вылет с работы был гарантирован на все сто. Однако Маслаков попытался прибегнуть к манёвру. Работу в округе, оказалось, он ценит и ради неё готов не только на ущемление носа. Поговорил с иркутским писателем Виталием Диксоном, с которым знаком был на брудершафт, и попросил похлопотать. Писатель позвонил Желтовскому, своему приятелю, но на заступничество получил яростный отказ.
Следует заметить, что президенту Маслаков успел насолить и до этого случая. Так, однажды при встрече в журдоме на приглашение Желтовского заходить «ко мне на Киевскую» (такого удостаивался далеко не каждый), Маслаков ответил: «А зачем? Вы же не девица». Создавалось впечатление, что он принципиально «не уважал» начальство, хотя иногда и начальство бывало на высоте и спускалось до нас грешных. Хотя бы тот же гендиректор – Владимир Анатольевич Симиненко. Ведь когда-то он был просто Володя, и мы учились на одном курсе…
Итак, мы, два опытных журналиста, совершенно внезапно из-за своей глупости и головотяпства остались без постоянного места работы. В «Окружной правде» наступала новая эра. Газета, говорят, стала серьёзней, информативней, но мне было не интересно её читать: исчез куда-то неповторимый бурятский колорит, который ворохами тащил мой друг.
Вскоре, повздорив с генеральным, из газеты ушел её первый редактор Олег Хинданов. Толковый журналист, но слишком добрый редактор. Накануне своего ухода Олег подписал в печать последний номер: во всю первую полосу газеты красовался его портрет и несколько проникновенных слов прощания с читателями. На моей памяти таким оригинальным и наглым образом никто не увольнялся. Может быть, он надеялся, что его друг-читатель заступится за него? Ведь и Маслаков, вынужденный уйти из «Окружной правды» не по своей воле, тоже раздумывал над тем, как бы ему найти прямой выход на читателя, чтобы тот встал на защиту своего любимого журналиста. Обдумывал даже что-то вроде подмётных писем. В обоих случаях ничего не получилось, зато состоялась душераздирающая прощальная встреча между бывшими коллегами. Олег после своего увольнения пригласил Маслакова отпраздновать это событие в ресторан всё той же гостиницы «Ангара».
P.S: После Нового года мы начнем работу в совершенно новой для нас газете «Наш сибирский характер». Эта работа продлится семь лет и будет по-своему интересна. Но это уже совсем другая история.
Павел Мигалёв
ОБ АВТОРЕ
Павел Михайлович Мигалёв (9 августа 1963 — октябрь 2019) — журналист, исследователь истории Иркутска и Сибири.
Родился в г.Иркутске. В 1980-м окончил среднюю школу. В 1982-м поступил в Иркутский государственный университет на филологический факультет. Работал штатным сотрудником иркутских газет: «ДПР», «Советская молодежь», «Номер один», «Восточно-Сибирский путь», «Копейка». Сотрудничал с «Иркутской электричкой», «Торговой газетой», альманахом «Ветер странствий», журналами «Капиталист», «Иркутские кулуары» и с некоторыми СМИ районных центров области. Есть публикации в центральной прессе. С 1996 занимается журналистикой по теме истории города Иркутска, Иркутской области и Сибири. Печатался в федеральной прессе. В последние годы был очень одинок. Умер в возрасте 56 лет в Иркутске…
Артем Световостоков: если вы придумали крутую историческую тему про наше сибирско-иркутское житие-бытие и прибежали в библиотеку, чтобы по-быстрому насобирать материала, то, скорее всего, вы обнаружите, что про неё уже писал Павел Мигалёв. Такой был журналист.
Вячеслав Шляхов: год уходов…Страшно. Вот и Павел Мигалев ушел. Не простой человек, не простой журналист. Диссидент. Спорщик. «Зеленая лампа». Столько лет были рядом. Ругались. Это была и моя часть жизни. Но он мне звонил и просил, чтобы я сделал иллюстрации к его текстам. И сейчас это его история…и моя.
Летом прошлого года в «Глаголе» вышел материал Павла «Из истории иркутских ВИА», который был напечатан в «Иркутских кулуарах». Главный редактор журнала Андрей Фомин пишет, что хотел позвонить Павлу, чтобы он подготовил текст в новогодний номер. Увы. Очень жаль.
Источники: 1. сайт zn-bratsk.ru, 2. сайт irkipedia.ru, 3. сайт glagol38.ru.
ПУБЛИКАЦИИ ПАВЛА МИГАЛЁВА НА НАШЕМ САЙТЕ
ПОВСТАНЕЦ КОНСТАНТИН СЕРЫШЕВ (автор: Павел МИГАЛЁВ)
ПОДЛИННЫЙ, НЕ ПОДЛЫЙ ЖУРНАЛИСТ (автор: Павел МИГАЛËВ)
«ЗЕМЛЯ СО ЗНАКОМ ЧЁРТА И СТРЕЛОЙ» (автор: Павел МИГАЛЁВ)
Если у Вас есть дополнения и поправки или Вы хотите разместить на сайте «Имена Братска» биографии Ваших родных и близких — СВЯЖИТЕСЬ С НАМИ!
