ГИТАРИСТЫ + ТУРИСТЫ = ГИТУРИСТЫ (автор: Алексей МАРЧУК) - ИМЕНА БРАТСКА
ГИТАРИСТЫ + ТУРИСТЫ = ГИТУРИСТЫ (автор: Алексей МАРЧУК)
Наш ансамбль создан на последнем слете туристов Братска. Вечером у костров зазвенели гитары. Каждый пел у своего костра. А потом мы решили: почему бы не собраться вместе? Объединились под лозунгом: «Ансамбль «Гитурист». Ясно, что это название происходит от двух слов, обозначающих неразделимые понятия. Честно говоря, мы были удивлены, когда первое наше выступление на фестивале «Ангарские зори» было замечено.
Всегда кто-нибудь из ребят отсутствует — находится в командировке, на соревнованиях или занят срочной работой. Все участники ансамбля — инженеры, в основном гидротехники. Кроме того, Алексей Бардашов, наш первый банджист, кандидат в мастера по туризму, перворазрядник по водным лыжам; Витя Залетаев — один из столпов городского театра миниатюр; Женя Грапп, басовая гитара,— старейший турист Братска, сам пишет песни.
География наших выступлений пока ограничена окрестностями Братска — радиусом около трехсот километров. Как-то, когда холода стояли под 46 градусов, поехали на Усть-Илим. Очень боялись за свои инструменты; они буквально трещали от мороза. Словом, выдержали поездку отлично,—я имею в виду инструменты.
Итак, поем песни, работаем, ходим в походы. Однажды поплыли довольно далеко. Нас должны были встретить товарищи. Паролем был крик «Кофе!». Темнело. И вот справа увидели человека, который стоял молча. Кричали ему «Кофе!» до потери сознания. А это оказался всего-навсего маяк. Проехали мимо. После этого еще час гребли. Наконец, вошли в какой-то залив, который казался очень странным — уж очень тихим. Высадились, развели костер и крикнули один раз «Кофе!». И вдруг поднялся весь залив! Оказывается, он был переполнен рыбаками.
Ансамбль «Гитурист» (г.Братск). Автор фото-А. Л и д о в а
Алексей МАРЧУК, начальник отдела технической инспекции Братскгэсстроя.
Братск.
Фото А. Л и д о в а.
Источник: Журнал »Кругозор» 1967 №06 (039) июнь
ПРИЛОЖЕНИЕ: фотографии Михайлова Николая — одного из участников коллектива ансамбля «Гитуристы». Кадры из фильма «Sibirien mein Haus» («Сибирь мой дом») киностудии ГДР «DEFA» (1968 г.)
Кадр из фильма «Sibirien mein Haus» («Сибирь мой дом») (DEFA 1968 г.)
Кадры из фильма «Sibirien mein Haus» («Сибирь мой дом») киностудии ГДР «DEFA» (1968 г.)
Михайлов Николай Борисович умер 30 сентября 2022 года в Москве.. Светлая Память!
ПРИЛОЖЕНИЕ: Приснился мне город. Страницы истории Братской ГЭС (воспоминания Алексея МАРЧУКа, опубликованные в журнале «Юность» (№ 01 январь 1976 г.))
Алексей Марчук
Об авторе: родился в Омске в 1935 году. После окончания Московского инженерно-строительного института работал на строительстве Братской, затем Усть-Илимской ГЭС. Об этом — его первая повесть.
До свидания, Братск! Вот и настал этот день — последний день в Братске. Гулко ухают мои шаги в пустой квартире, шелестит за окнами дождь, никак не укладываются в рюкзак какие-то нелепые, случайно оставшиеся вещи. Я бросаю их и смотрю в окно. Осень уже тронула желтизной лиственницы, сделала прозрачной тайгу. Катятся с веток тяжелые капли. На балконе мокнет черный якорь, подаренный яхт-клубом.
Нечаянно, негаданно
пришла пора дороги дальней.
Давай, дружок, отчаливай,
канат отвязывай причальный…
В кармане билет, в паспорте штамп: «Выписан из Братска». Это как приговор. Выписан из молодости, выписан из Усть-Илима.
Я уезжал оттуда ранним утром, попросил шофера завернуть в котлован. А солнце, как нарочно, выкатилось тогда такое щедрое, что разлились вокруг невиданные краски. Плавали в голубом небе серебристые двухконсольники, распахнув над блоками свои крылья.
Метнулась красной стрелой эстакада с берега на берег, и по ее могучим плечам двигался бесконечный разноцветный мазовский конвейер. Опалубка золотилась под солнцем, ветер доносил ее крепкий стружечно-сосновый запах. Внизу, в перепаханном взрывами и экскаваторами темно-синем диабазе, пробивался белый бетонный цветок гидростанции. Привычно шумела Ангара, вырываясь из пролетов плотины. Тяжелыми шагами выходила ночная смена, тянулась из холодных теней котлована к теплому солнцу. Я зашел попрощаться с диспетчерами. Виктор Подгайный проводил меня к машине.
Стоим, смотрим друг на друга, на реку, на плотину, на солнце и не знаем, что говорить. Тронули друг друга за плечо:
— Ну, бывай, Виктор.
— Бывай, Алексей.
Рванула машина, полетела за стеклами тайга, лесовозы, железобетон…
Усть-Илим, две зеленых звезды в небесах…
…Сколько можно стоять у окна? Надо что-то делать. Осталось двадцать часов до самолета. Протрубить бы в трубу, собрать бы всех друзей, устроить прощальный пир. Да не соберешь всех, как ни труби. Роальд Годасс на Зее. Пашка Комаров на кладбище. Ося Вильковисский — в провинции Камагуэй. Фред Юсфин увез юных «варягов» — воспитанников детского морского лагеря — на крейсер «Варяг».
Михайлов в командировке, Букреев сражается со своей болезнью где-то в кумысных степях под Саратовом. Но разве может такое случиться в Братске, чтобы перевелись друзья, чтобы не с кем было разделить радость или печаль?
Приснился мне город, который нельзя одолеть,
хотя бы напали на него все страны Вселенной.
Мне снилось, что это был город Друзей, какого еще никогда не бывало…
Это, как мне кажется, именно о Братске писал Уитмен за сто лет до его появления.
Ребята, помогите мне сегодня. Свистать всех наверх! Я бегу от окна к телефону, вызваниваю тревогу оставшимся друзьям. Скорей к морю! Созданное нашими руками, оно всегда спасало нас от печалей, тревог и сомнений. Добрые спины волн принимали нас на кораблях и на веслах, под парусами и на водных лыжах, зимой в голубых прорубях.
Пусть не хватало этим волнам тепла, что же поделать, его мало в Сибири, но им всегда хватало силы, широты и глубины для того, чтобы успокоить наши волнения, вернуть человека к достойным его масштабам жизненных измерений.
И всего через час с короткой сиреной отваливает от высокого соснового берега старый адмиральский катер «Бравый». Перекрашенный множество раз, он еще не сдается, задирает нос над волнами, ведет в кильватере белокрылую яхту «Диана». Крепкий ветер рвет ковбойку, вышибает из глаз слезу, мешает принимать парад берегов и команды моего Последнего Рейса.
Когда светит луна над Марекьяре.
Уснуть не могут даже рыбки в море…
Это поет Саша Гуревич. Любое общение с природой вызывает у него желание петь. Больше всего я люблю Гуревича за необыкновенный дар извлекать из привычности дней и окружающего мира радость жизни. Сколько было у меня будней, когда хотелось выть от неудач и неправильности своих поступков. Все валилось из рук, но появлялся Гуревич, как сказочный джинн, уводил к морю или в тайгу, показывая по дороге застывшие в бетоне славные дела нашей молодости, прекрасных девушек, голубое небо или мерцающие звезды Кассиопеи. Мы садились на берег и смотрели вдаль. Душа повторяла движения волн, уплывали тревоги вместе с хмурыми тучами, прибой тихо перебирал камешки у наших ног.
— Брось, не тужи. Прошумят века, сядут на это место два человека из иных столетий. Они будут глядеть вдаль и завидовать нам, изваявшим эту плотину и воздвигшим море. Да здравствуем мы, Мастера Сегодня, чей труд вызовет удивление в раскрытых глазах летящих навстречу столетий!
…С Сашей мы встретились в пятьдесят седьмом на комсомольском воскреснике у спортзала.
— Еще… раз-два! На ход! — разбирая тяжелые заледенелые брусья, натужно орали мы.
Рядом пыхтел незнакомый парень в пижонском пальто цвета д’артаньяновой лошади! Черное лицо блестело от пота и от белой улыбки. Тяжело было. Впитавшие в себя сырость мартовского снега брусья были как чугунные. Несмотря на зажигательные речи секретаря комитета комсомола Виктора Подгайного, на шуточки девчат, хотелось полежать на снегу, унять противную дрожь в руках и коленях. Одно бревно нас доконало. Его конец уходил куда-то в снег, в лед, к черту, к дьяволу. Даже самые отчаянные крикуны прекратили свое «раз-два», мы дергали бревно в изнеможении, вразнобой, молча и исступленно. Первым прекратил эти безнадежные конвульсии незнакомец. Он распрямился, сбросил бежевое пальто. Под синим спортивным костюмом тяжело бугрились мышцы.
— Саша, Саша, иди к нам, помоги! — сразу зачирикали наши неверные девчата.
Саша послал им широченное воздушное объятие, шумно, со свистом вздохнул и запел: «Эй ухнем!»
Ребята с удивлением подняли головы, потом десятком осипших крепких глоток подхватили припев, сливая усилия в могучем ритме песни. На словах «сама пойдет» мы дали такого рывка, что бревно пулей вылетело из своего ледяного гнезда.
— Кто таков? — спросил я у Виктора Подгайного.
— Новый инструктор горкома. В Осиновке нашли. Кончил университет, а работал, чудак, путеукладчиком. Штангист.
В горкоме комсомола Саша работал недолго, ушел в котлован бурильщиком. И там, в пыли и грохоте перфораторов, умел он открывать товарищам по бригаде романтику их тяжелого ежедневного труда. Даже на железного бригадира Иннокентия Перетолчина подействовало. Однажды в ночную смену, когда ярко светили звезды, бадьи, освещенные луной, как ракеты, взлетали в небо и ночь вздрагивала от взрывов перетолчинских шпуров, бригадир Кеша жарко задышал Гуревичу в ухо:
— Сань, я чо придумал… Давай книгу напишем про нашу работу, как мы тут вкалываем. У меня уже и начало есть: «Была ночь. Трещал мороз, а мы стояли на дне котлована и бурили крепчайший диабаз».
Не написал Перетолчин книгу. Увел свою бригаду через тайгу и торосы, поставил на Толстом мысе флаг, сруб поставил, начал Усть-Илим. А Саша ушел в газету «Огни Ангары». Журналист все-таки.
— О, выйди поскорее, Каролина! — допевал в это время фортиссимо Гуревич, теперь уже собкор АПН, и делал на корме ласточку, подчеркивая силу своих чувств.
«Бравый» обогнул бакен на мысе Пурсей и взял курс на обсерваторию. По берегу у кромки прибоя ходил человек, перепоясанный ремнями фотоаппаратов, и махал нам рукой. «Бравый» ткнулся носом в песок и принял на борт Николая Ивановича Перка. «Великий хранитель времени», начальник фотослужбы братскгэсстроя, освободился от своих аппаратов, уютно расположился в кубрике в ожидании солнца и сюжетов.
Первый раз я попал в объектив Перка на Заверняйке семнадцать лет назад. С тех пор Николай Иванович нисколько не изменился. Летописец Братска не подвластен времени.
Мерно гудит двигатель, пенится за кормой распаханное море, лежит на дне под нашим килем навеки умолкнувший порог Падун, поселок Зеленый — место нашего первого свидания с Братском. Только Перк может показать вам, как это было. В тихом доме, окруженном соснами и морем, в альбомах, пакетах и коробочках лежат у него давно отшумевшие дни. Наводнение в Зеленом и перекрытие Ангары, почерневшая от веков деревня Падун и первый двенадцатиэтажный дом, яростные пороги и парад яхт, передовики производства, короли и принцессы, Фидель Кастро, Герман Титов — все под своим номером навеки впечатано в историю Братска Николаем Ивановичем Перком.
Неизвестно, чего ему это стоило. Всегда приветливый, доброжелательный, Николай Иванович двадцать лет живет в Братске в готовности номер один. Пешком, на мотоцикле по уши в грязи, за рулем автомобилей любых марок, альпинистом по эстакадам, на пышных приемах, в собачий мороз и под пляжным солнцем…
Незаметно и неутомимо щелкают, лязгают и трещат затворы его аппаратов. В присутствии Перка люди вдруг становятся лучше — исчезают перекуры, распрямляются сутулые спины, появляются орлиные взгляды. Люди хотят войти в будущее красивыми.
Так они и получаются у Николая Ивановича.
— Эй, на «Бравом»!
Это Бардашов и Тараканов, стоя на носу «Дианы», вздымают стаканы к небу.
— Полный вперед! — ответил Гуревич, выхватив из кармана бутылку.
Экипаж «Дианы» отсалютовал в нашу сторону, выпил и дружно крякнул. Хоть и громко трещит двигатель на «Бравом», тут уж мы его перекричали.
А двигун? А что двигун —
он молотит понемногу.
Нам тепло, и слава богу,
пусть на палубе колотун!
Заливается бардашовская мандолина, как в лучшие дни ансамбля «Гитурист». Было нас в те дни десять человек, а сейчас на борту трое.
Семь лет назад на одном из туристских слетов собрались к общему костру все гитарно-туристские лидеры Братскгэсстроя. Попробовали петь вместе. Не скажу, чтобы получилось очень здорово с точки зрения вокала, но возможность снова спеть первые песни Братска, пообщаться вопреки разлучающему калейдоскопу производственных напряжений понравилась всем ужасно. Пели мы для души, до хрипоты, до утра и не знали тогда, что фортуна готовит нам необыкновенный взлет.
Наступил 1967-й, юбилейный для нашей страны год, и директор клуба предложил нам выступить на городском смотре самодеятельности. Ребята согласились из чувства юмора. Репетировать, конечно, было некогда. Готовилась к сдаче Государственной комиссии Братская ГЭС. Братск готовился к приему Энергетической комиссии СЭВ. Бардашов тренировал горнолыжников, воднолыжников, уезжал в горы. Женя Грап мыкал свой охотничий сезон где-то в глухой тайге. У всех были вечерние работы, общественные дела, жены, дети. С трудом собрались для того, чтобы придумать себе название — все-таки выходим на сцену. Вопрос был решен быстро и дружно: ансамбль туристских гитаристов и не может иначе называться, как «Г и т у р и с т». Под этим флагом и началось наше восхождение на Олимп самодеятельности: Иркутск, Ангарск, Новосибирск, Москва.
В Москве мы с позором провалились на просмотре к праздничному концерту во Дворце съездов. На этом сцену мы забросили, но петь не перестали.
Наш катер на малом ходу проходит параллельно напорному фронту бетонной плотины. Капитан знает, что делает. Я смотрю на плотину и вспоминаю слова архитектора Карташова: «Почему художники рисуют ее серой? Она же белая». Длинные зеленые волны трутся щеками о белую стену, о черную сталь тяжелых затворов, словно просятся вниз, на волю, в синие хвойные усть-илимские дали. Вот где-то здесь, у желтого откоса земляной плотины, стоит и моя напряженная секция. Стальные тяжи с усилием в две тысячи тонн прижимают ее к скальному основанию. Первая в стране плотина с напряженной анкеровкой. Не было бы ее, если бы не друзья. Иосиф Савицкий, знакомый еще по строительству моста для перекрытия, помог разбурить скважины. Мастер Эмма Шаталова иногда со слезами отстаивала интересы опытного участка. Тоненькая, как тростиночка, инженер Валя Адамова помогала расчищать узкие скважины. Философ, лектор горкома партии Володя Долгий до почернения варил в бетонных шахтах стальные тяжи. Рыжий, как жарок, Валька Авдеев с шуточками-прибауточками возился с домкратами, будто и не отработал уже свою смену. Поэтому и стоит восемьдесят пятая секция, намертво прижатая к скале. Десять лет прошло, а напряжение в тяжах не падает. До свидания, может быть, когда-нибудь и вспомнят о тебе.
«Бравый» лег на правый борт и пошел к дальним корабельным соснам, в Зябский залив. Надо было прибавлять ходу, поэтому мы оставили на «Диане» только капитана Тараканова и воссоединились на корме флагмана. Ровно гудел двигатель на полных оборотах, ветер бросал в лицо голубой дым солярки и брызги с гребней волн, подхватывая слова старой морской песни:
Наша шхуна крепка, и суров капитан,
Э-гей, Рио!
Вернется к вам с песней из северных стран
Наш привет из Рио-Гранд…
Нет еще такого двигателя, шум которого не перепел бы Бардашов. «Любое дело надо делать изо всех сил» — такой девиз я бы написал на щите главного специалиста проектной конторы Братскгэсстроя Бардашова. Взявшись лишь в студенчестве за мандолину, он играл на Всесоюзном смотре в Большом театре. Мы все водными лыжами только развлекались, а он стал кандидатом в мастера в сорок лет. Начал тренировать братских школьников на водных и горных лыжах и сделал из них перзоразрядников. Поручили ему проектировать первую санную трассу в стране, он сделал ее олимпийской, одной из лучших в мире, следил за строительством, работал на стройке сам. Познакомился со всеми саночниками страны, со специалистами из ГДР, съездил на Олимпиаду в Мюнхен. А уж если надо петь у костра, то Сей Саныч Бардашов включается на всю ночь и на полную громкость. Лишь бы какие-нибудь струны в руки — гитару, банджо, мандолину, балалайку, комуз — все равно.
Заливается мандолина, рвет ветер в клочки нашу песню, разносит по волнам. Редкие встречные рыбаки делают петли на своих «Вихрях», чтобы посмотреть на странный караван. Думают, наверное, что надрались ребята и веселятся. И как не подумать, глядя на красный нос Толика Мукосея! А он и в рот не берет. Просто вернулся только что с пика Коммунизма, обожженный горным солнцем. Семнадцать лет назад вытащили мы его из трещины из леднике Федченко, и все равно почти каждый год ходит человек в горы.
Мы с тобой
уедем в горы,
К перевалам голубым
И к вершинам,
к тем,
с которых
Все несчастья — просто дым!
И правда, можно подумать, что весело нам до невозможности. Но нахохлились наши женщины, не поют. Не проведешь их веселыми песнями. Даже Данилова не улыбается. Фантастическую свою золотую косу закрутила, замотала, упрятала куда-то. Вот в этом месте переплывали мы с нею Братское море в шестьдесят четвертом году. Поменьше оно было и потеплей, но часов шесть проплавали. Сусанна, Мукосеева жена, на веслах нас сопровождала, караулила, чтоб не утонули. Потом несколько лет собирались мы с Даниловой повторить заплыв, так и не собрались.
Много можно вспомнить более веселых плаваний по этим же волнам.
Однажды, когда наше море только начиналось и мы мучились на правом берегу со скалой под семидесятую секцию, подвалил прямо к нашему участку буксирчик «ГЗС-3». Диспетчер управления строительством Фред Юсфин просигналил мне с корабля сбор. Ах, что за чудо-команда была на борту!
За штурвалом стоял повязанный пиратским платком, крепкий, как молодой бугай, никому еще тогда не известный Кобзон. А палуба, как весенняя лужайка, была расцвечена поэтами, композиторами и певцами. Пахмутова, Чичков, Кохно, Косарев, Гребенников и Добронравов. Мне было неудобно за свою штормовку, покрытую буровой пылью, за грязную, засаленную прорабскую кепку. Но солнце так щедро поливало, кораблик так ходко задирал нос, столько смеху рассыпалось по палубе от одесских команд Юсфина и Кобзона, что через несколько минут нам всем казалось, что знакомы мы уже целую вечность. Впрочем, так оно и было. Мы всегда считали, что «снег и ветер» — это про нас. Однако же композитор с известной фамилией Пахмутова представлялся нам чем-то рояльным и церемонным во фраке, эдакой возвышенной консерваторской дамой. И уж, во всяком случае, никак мы не могли предполагать, что она будет слушать наши песни, скитаться по морю и по тайге, плавать на барже в Усть-Илим и петь вместе с нами. Мощные руки Кобзона не могли лежать на штурвале спокойно. Тем более девицы смотрят. И буксирчик наш выписывал такие кренделя — только успевай считать бревна под килем.
В то же щедрое лето ходили мы на скалистый таежный мыс Пьяный бык, где всю ночь шло невероятное поэтическое соревнование. Команда поэтов — Евтушенко и болгарин Цанев — против команды буксира. Капитан буксира Павел и его жена-кок читали свои стихи под матросский аккордеон. Для нас это было большим откровением, чем для заезжих поэтов. Сибиряки замкнуты, носят глубоко в себе свое отношение к миру. Крепко нужно зацепить душу, чтобы оно обнаружилось. Евтушенко зацепил.
А мы переглядывались и разводили руками: сколько раз плавали с этим капитаном и не подозревали, что в душе его живут стихи про фей и герольдов.
…Можно было по-разному провести последние часы в Братске. Но так получилось само собой, что мы вышли в море.
Послушай, друг, а может быть,
Не надо в море торопиться?
Братчане называют свое водохранилище морем. И не только потому, что в нем 170 кубических километров воды — больше, чем в любом искусственном водохранилище Земли. Мы мечтали о нем, работали для него, ждали его появления, как первого сына. Оно пришло к нам тишиной. Золотым прозрачным сентябрем 1961 года тысячи людей на берегах, на плотине, на эстакадах слушали страстную речь главного инженера Братскгэсстроя Гиндина.
— Друзья мои, запомните этот день! Сегодня вашим трудом, вашими натруженными руками, вашими бессонными ночами рождается на Земле новое море!
По щеке огромного человека с фамилией Орел, который командовал опусканием затвора, проползла слеза. А люди вдруг услышали, как привычный рев порога начал умирать. Исчезали медленно буруны и камни Падуна, расплывалась над Ангарой тишина. Мы услышали, как шуршат падающие в тайге осенние листья, как кричат стрижи, как поднимается от черных скал нам навстречу прозрачная изумрудная глубина.
До свидания, сибирское рукотворное море! Мне будет плохо без тебя. Сохрани все, что мне дорого. А когда будет совсем трудно, когда не хватит сил для новых (преодолений, я прилечу к тебе, приеду, приплыву, приползу, чтобы вспомнить свою боевую молодость и остаться достойным ее.
Мы вошли в Зябский залив. Упал ветер, стало тише, тайга подвинулась с берегов. Показался дебаркадер с белыми буквами «Варяг». Тихо и пусто в лагере. Только один человек сиротливо стоит на борту дебаркадера и приветственно машет рукой.
По бороде и круглому лицу узнаем Геннадия Михасенко. Известный детский писатель (мы его зовем сокращенно — Детпис) и специалист по железобетону, он же комиссар «Варяга», он же сторож, он же полиглот, пребывает здесь в творческом одиночестве. В его каюте среди экзотических коряг, грибов, ружей и провианта белеет листом пишущая машинка. Михасенко отложил работу, наварил картошки, нажарил грибов. Откуда ни возьмись, и бутылка появилась, и гитары запели застольную песню:
Побольше кружки приготовь
И доверху налей.
Я пью за старую любовь.
За счастье прежних дней!
Это был мой последний бивак на Братском море.
И я провел его «по уму», как говорит подводник и морж Костя Киселев. Побродил по сосновому берегу, в опустевшей купальне лагеря «варягов» нырнул с вышки, достал сторожу и материально ответственному Михасенке со дна разные казенные вещи, утопленные «варягами», прошел с Таракановым под парусом медленный прощальный круг по заливу. Обратно шли быстро, молча и хмуро. Не остается следов на воде.
До самолета я успел зайти попрощаться с начальником строительства Иваном Ивановичем Наймушиным. Впервые за свою братскую службу пришел в приемную начальника Братскгэсстроя в ковбойке и джинсах. Его секретарша Тоня, строгая и прекрасная, как флаг Управления, как символ неувядающей красоты Братскгэсстроя, улыбалась мне со своего трона. Она знала, зачем я пришел, и отворила мне врата руководства. Иван Иванович расправлялся с какими-то бумагами. Пиджак с депутатским флажком висел на спинке стула.
— Привет тебе, ответственный работник! — сказал он.
Иван Иванович всегда относился ко мне с некоторой дружеской иронией.
Сдвинул бумаги, усталым жестом поправил волосы.
— Не смог я, Алексей, вчера к тебе прийти, по колхозам мотался. Да и вам, наверное, без меня веселее было.
— Мы собирались не для веселья.
— Ну что ж, каждому овощу… Я, наверное, вас всех здесь пересижу.
Я знал, что Иван Иванович не любит длинных разговоров, быстро сказал какие-то прощальные слова и собрался уходить.
— Да ты погоди, не торопись. Я побольше тебя пожил, поработал, может, чего полезное скажу.
Иван Иванович — это живая легенда. Американцы довольно точно прозвали его «гидромедведь».
Одиннадцать гидроэлектростанций построено им в «медвежьих углах» — в брянских лесах, на северной реке Ниве, на Каме, на таежной Ангаре — Братская и Усть-Илимская ГЭС. Вся его фигура с крепко посаженной среди могучих плеч головой дышала решимостью проламываться сквозь любые преграды. Жизнь никогда не ласкала этого человека.
Беспризорник, он вспоминал свое детство, как непрерывную тяжелую работу: непослушная тачка на Беломорканале, треск спины под грузами в артели «Гуж», тяжелая крепь в шахтах Алтая. Прямо из шахты навалоотбойщик Наймушин пробился на рабфак Московского горного института. Без школьной подготовки, на одном упорстве учился так, что падал иногда в обморок от напряжения и недоедания. Он пришел к Падуну с первым десантом строителей в декабре 1954 года, выталкивая плечами автобус и прорубая путь по таежной конной дороге.
Сибиряки уважительно зовут медведя «хозяин тайги». Теперь хозяин тайги — Наймушин. Один миллион рублей строительно-монтажных работ в день — вот масштабы его власти.
Мы проговорили дольше, чем за все семнадцать предыдущих лет. Не знал я тогда, что через три дня этого человека не станет. Погиб он в авиационной катастрофе в усть-илимской тайге.
— До свидания, Иван Иванович,— сказал я ему, прощаясь.— Два часа до самолета. Спасибо за школу.
— Ну, давай лети. Реноме у тебя хорошее — Братскгэсстрой. Не пропадешь.
Все. Теперь в аэропорт. Быстрей бы преодолеть эти последние мучительные минуты. Снова рядом друзья: Саша Гуревич, Лиля Данилова, Саша Тараканов, Витя Залетаев. Примчался на своем «уазике» Перк, привез каким-то чудом сделанные фотографии нашего прощального плавания. Приехал Алексей Гоголицын, мой преемник по комбинату «Братскжелезобетон» и президент яхтклуба. Приехала Анна Владимировна, добрая секретарша, привезла комбинатовские сувениры.
Саша Гуревич взялся за оформление билетов и исчез в помещении с табличкой «Вход воспрещен».
Аэрофлотские девушки, как, впрочем, и большинство девушек, встречали его улыбкой.
А меня вдруг охватил ужас. Неужели это все в последний раз? Этот аэропорт, где меня все знают; эти ребята, к которым я уже не вернусь; прямая как стрела, дорога, рассекающая тайгу пополам: Братская ГЭС — налево, Усть-Илимская ГЭС — направо. И уже нет ключа от дома. Это у меня-то нет в Братске дома? Я что-то говорил ребятам, улыбался, надписывал на память фотографии, а сам весь деревенел от мыслей. Деревянные ноги, деревянный язык, деревянная улыбка. Как же это? Что делать-то буду без Братска?
Из пассажирских толп возник Гуревич с комсоргом аэропорта.
— Девушки дарят тебе еще четыре часа в Братске. Решили задержать самолет, чтоб ты еще подышал родным воздухом.
Гуревич умеет опоэтизировать даже вовсе прозаические события. И двинули мы все через площадь в тайгу, и встали в кружок, и расчехлили гитару. Кругом была осень, стелилась под ногами пожухлая трава, желтели пушистые лиственницы, ветер дышал грибами и грустью.
Осень машет косынкой малиновой,
Тихой грустью полны вечера.
Не вернулась любимая,
И любовь моя с нею ушла…
Чего-то главного я не сделал, чего-то главного не сказал ребятам… А уже трап.
ВИДЕОПРИЛОЖЕНИЕ
ГИТУРИСТЫ Фильм про ансамбль «Гитуристы»
ФАНТАСТИКА-РОМАНТИКА. Песня Юлия Кима в исполнении ансамбля «Гитуристы» (лидер-солист — Алексей Марчук). Позвучала в документальном фильме «Sibirien mein Haus» (ГДР, студия «DEFA-Studio für Dokumentarfilme»). Фильм продолжительностью 29 минут, 10.11.1967)
Если у Вас есть дополнения и поправки или Вы хотите разместить на сайте «Имена Братска» биографии Ваших родных и близких — СВЯЖИТЕСЬ С НАМИ!
ВНИМАНИЕ! Комментарии читателей сайта являются мнениями лиц их написавших, и могут не совпадать с мнением редакции. Редакция оставляет за собой право удалять любые комментарии с сайта или редактировать их в любой момент. Запрещено публиковать комментарии содержащие оскорбления личного, религиозного, национального, политического характера, или нарушающие иные требования законодательства РФ. Нажатие кнопки «Оставить комментарий» означает что вы принимаете эти условия и обязуетесь их выполнять.
